Сергей Герман - Фугас
Старик кончил говорить, махнул рукой. Мужчины встали. Поняв, что разговор окончен и ему тоже надо выходить, Женька направился к выходу.
Так получилось, что, выйдя из дома, Женька оказался в окружении сыновей Ахмета. Его толкнули за угол дома. Падая, он напоролся лицом на чье-то колено, почувствовал во рту соленый вкус крови. Потом чьи-то сильные руки подняли его. Пока Женька пытался удержать остатки сознания, кто-то ударил его локтем в солнечное сплетение. Задыхаясь, он начал опускаться на колени, но упасть ему не дали. Сильные удары швыряли его в разные стороны. Женька испугался, что если он упадет, то его забьют, затопчут до смерти. Сплевывая кровь, он все поднимался и поднимался на ноги, боясь потерять сознание. Наконец старший бородач, коротко хекнув, подпрыгнул и ударил его каблуком в лицо. Женька вскинул руки и опрокинулся навзничь. Свет померк в его глазах, и он уже не чувствовал, как чьи-то руки затащили его в летнюю кухню.
Когда он пришел в себя, то увидел старика с пегой всклокоченной бороденкой, который пил чай из большой фарфоровой кружки с отбитыми краями. Мужчины что-то сказали ему по-чеченски. Старик вскочил на ноги, помог уложить Женьку у стены. Потом принес воды и, намочив полотенце, стал обтирать окровавленное лицо.
Старший сказал:
— Переодень его. К вечеру, как оклемается, пусть почистит загон для скота. Передай ему, как очухается, что это цветочки. Если кто-нибудь пожалуется на его поведение или он вздумает убежать, я повешу его на собственных кишках.
Старик всплеснул руками:
— Шамиль, куда ему безать, ты посмотри сам, он еле зивой, в цем душа дерзится.
Потоптавшись на месте, мужчины ушли, через некоторое время пришел младший, Идрис, принес пакет с одеждой. Женька к этому времени уже пришел в себя, сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Старик подал ему кружку с водой, руки солдата дрожали. Расплескивая воду на пол, он напился. Идрис оскалил в улыбке белые зубы:
— Ну что, ожил, солдат? Ничего, за одного битого двух небитых дают.
Оглянувшись по сторонам, протянул ему длинную папиросу.
— На! Вечером покуришь, это кайф, шайтан-трава. Только отцу не говори, старик у нас строгий, будет ругаться.
Охая и все время что-то бормоча, старик с бородой, его звали Андрей, помог Женьке снять одежду и переодеться. Военный камуфляж, сапоги, ремень свернул в кучу и куда-то унес. Женька натянул на себя старые спортивные брюки, рубашку, свитер. Все тело болело, кружилась голова, глаза заплыли и превратились в узенькие щелочки. Вернулся с улицы Андрей, оглядел его распухшее лицо, сочувственно поцокал языком:
— Ну, ницо, ницо, до свадьбы заживет.
У него не было передних зубов, речь получалась невнятной, шепелявой.
— Это они сейцас озверели. Старшего, Мусу, убили федералы. Ты его сына узе, наверное, видел, его Алик зовут, дусевный мальчишка. Я эту семью узе десять лет знаю, хорошая была семья, зазиточная, работящая, но война проклятая все переломала. Это она из людей зверей делает.
К вечеру братья уехали. Женька с Андреем выгнали на улицу коз, вычистили и убрали навоз. Голова кружилась и болела, Женька чувствовал подступающую тошноту. Но он был жив, события последних суток его совершенно измотали, и он не знал, хорошо это или плохо, что судьба пощадила его. Вечером он отдал папиросу с анашой Андрею, сам курить отказался. В его поселке пили водку, но к «отраве» большинство сверстников относилось отрицательно. В роте большинство солдат за анашу готовы были отдать патроны или сухпай, Женька и сам пару раз пробовал курить, но не понравилось, так и не привык.
Маленький Алик принес банку молока и хлеб. Накурившись, Андрей сделался болтлив, счастливо улыбался, показывая беззубые десны, хохотал. Женька заметил, что у мальчика на сапоге порвалась застежка-молния. Попросил его разуться, вдел толстую нитку в иголку и аккуратно зашил порванный шов. Мальчик притопнул ногой и убежал.
Спал Женька плохо, просыпаясь, видел в окно оранжевую луну и скачущие вокруг нее звезды. Андрей храпел на продавленном диване, но только Женька подошел к двери, чтобы выйти во двор по нужде, как храп прекратился и раздался голос:
— Ты куда?
Женька ответил, храп возобновился. На улице было холодно, изредка взлаивали собаки. Женька прикрыл глаза и представил родной поселок. Так же лаяли собаки, так же светили звезды, только меньше снега, да не такая густая тишина. Здесь она была вязкая, тревожная, как в темном подвале, не знаешь, где и обо что споткнешься.
Заскрипела дверь, белея нижним бельем, показался Андрей, зевнул, помочился в снег. Тут же носками ботинок закидал снегом желтую лужу.
— Ты, парень, не перезивай, самое главное, что остался зивой. Это из могилы выхода нет, а из тюрьмы — всегда есть. Бог даст, все образуется. Мысли вредные гони от себя, безать отсюда бесполезно, горы кругом. Догонят с собаками, замучают, так что терпи. Господь указет выход, посли лучсе спать.
Так для Женьки Найденова началась жизнь в семье Усмановых.
Рано утром он и Андрей просыпались, пили чай с хлебом, кормили скотину, носили воду, кололи дрова.
Женька убирался в доме, мыл полы, делал всю работу в доме. С Ахмедом и женщинами он почти не разговаривал, сторонился. Среди дня или вечером в комнату, где они жили с Андреем, прибегал Алик, приносил поломанные игрушки. Женька их ремонтировал, разговаривал с мальчишкой, рассказывал ему всякие истории из своего детства, оттаивая душой, смеялся, Как-то поехали в лес за дровами. Женька присмотрел подходящую ветку, спилил ее, захватил с собой. Сосед Юнус, с автоматом сопровождающий их в лес, покосился, спросил:
— Зачем тебе эта палка?
Женька ответил, что будет вырезать деревянные ложки. Вернувшись домой, он срезал сучки, натянул тетиву, обмотал изолентой. Алик, когда увидел, обомлел:
— Ты это сделал мне, Женя?
Тот утвердительно кивнул головой. Мальчик весь день пропадал на улице, стрелял из лука в птиц, валяющиеся банки. Вечером принес молоко, домашние лепешки. Тихо сидел рядом, никуда не торопился. Женька сидел у стола, ремонтировал старые ботинки, которые притащил Андрей, старая обувь совсем прохудилась.
Солнце клонилось к закату. В комнате темнело. Заработал движок генератора. Женька вспомнил, как в детстве увлекался приключениями, начал рассказывать про Робинзона, как он попал на необитаемый остров, как встретил Пятницу. Многое из прочитанного он уже не помнил, приходилось напрягать фантазию, выдумывать. Мальчик слушал, затаив дыхание, глаза его блестели. Рассказав историю о знаменитом скитальце, Женька, видя неподдельный интерес мальчика, стал рассказывать о трех мушкетерах. Только он дошел до момента дуэли Д’Артаньяна с мушкетерами Атосом, Портосом и Арамисом, пришла Марьям, мать Алика. Женька вначале смешался, потом оправился от смущения, продолжил свой рассказ. Увлекшись, он даже вскочил из-за стола и шилом, как шпагой, нанес несколько уколов воображаемым гвардейцам кардинала. Алик смеялся, Марьям тоже заулыбалась, потом взяла сына за руку, сказала:
— Поздно уже, тебя ждет дедушка, вы должны читать Коран.
Через две недели в аул привезли тело одного из сыновей Усмановых, Аслана. Во время нападения на милицейский блокпост пулеметная очередь разворотила ему грудь и живот. Разорванные, окровавленные кишки вывалились на землю, и, пытаясь хоть как-то уменьшить рвущую тело боль, Аслан все подтягивал и подтягивал к животу колени. Он был уже без сознания, но тело еще реагировало на боль и хотело жить. Его так и привезли домой, в окровавленном, разорванном камуфляже и с окоченевшими, подтянутыми к животу коленями. Его завернули в серое клетчатое одеяло, такие раздавали в лагере беженцев в Ингушетии. В доме стоял женский плач и вой. В каморку прибежал Алик, запыхавшись, что-то сказал по-чеченски Андрею, потом, повернувшись к Женьке, бросил:
— Пошли со мной, меня послала мама, тебя надо спрятать.
Через лес они пробрались в развалины старой крепости. Алик вытащил из кармана ключ, снял замок с двери подвала, махнул рукой:
— Полезай туда и сиди тихо, а то тебя убьют. Мама сказала, что поговорит с дедушкой. Я принесу тебе ночью поесть.
Похороны Аслана Усманова прошли в соответствии с традициями. Во главе траурной процессии шли старики. На их головах были каракулевые папахи с зелеными и белыми лентами. Двигавшиеся вслед за ними мужчины на плечах несли носилки с завернутым в бурку телом Аслана. За носилками шли остальные, молодежь, подростки. Женщин не было.
Мужчины выкопали могилу, положили покойника лицом в сторону Мекки. По мусульманскому обычаю, тело не обмывали и не переодевали. Окровавленная одежда должна была послужить доказательством перед Аллахом, что он погиб в борьбе за веру. Над могилой установили длинную металлическую трубу. Зарезали быка, в соседние дворы раздали сааг, поминальное мясо, подаяние. Три дня, пока длился поминальный зикр, Женька просидел в подвале. Несколько раз прибегал Алик, сбросил вниз телогрейку, подал узелок с едой — мясо, молоко, лепешки. Честно говоря, все эти дни Женьке было не до еды, время остановилось. Лежа в темноте, он думал об одном и том же: «Убьют, не убьют? Убьют, не убьют?» Можно, конечно, было попытаться выломать замок, но что толку? Куда идти? Догонят, тогда уж точно смерть.
