Николай Чергинец - Сыновья
— А потому что после такого обеда он всю ночь преспокойно проспит.
— Отстань, Антон, от парня. Он же поработал не в пример тебе. — Шувалов подмигнул Коблику; — Ешь, Коля, ешь на здоровье!
— А Джима накормили? — спросил Коблик, видя, что в кастрюле осталось еще немного каши.
— Конечно, — улыбнулся Полин. — Я его в первую очередь подзарядил.
Шувалов, принявший заставу от командира отделения, которое они сменили, успел выяснить, что людей не следует устраивать на ночлег в одном месте. Даже случайное попадание одной мины может привести к большой беде.
Поэтому солдат следует размещать практически по всей территории. Шувалов приказал, чтобы каждый солдат обложил место своего отдыха большими камнями. Эти индивидуальные дувальчики хорошо защищали парней от осколков.
Коблику, Леонову и Кольцову выпало заступать на дежурство ровно в полночь.
Полин успел своего Джима познакомить со всем отделением и проинструктировал солдат, какие их команды Джим будет выполнять.
— Он у меня сознательный и ночью не уснет. Если духа почует, лаять и бросаться к нему без команды не будет. Он только негромко зарычит. В такой момент лучше всего позвать меня.
— Если возникнет такой момент, — заметил старший сержант Шувалов, — то необходимо доложить мне.
— Командир роты вызывает, — позвал Шувалова радист, передавая наушники и микрофон.
— Я — Челнок, — сказал старший сержант и тут же услышал голос капитана Бочарова. Шувалов доложил о готовности отделения к действиям, ответил на вопросы командира роты и, протягивая наушники и микрофон радисту, приказал: — Будь на связи постоянно. В двадцать четыре часа тебя сменят.
Радист уныло взглянул на часы. Только люди его профессии знают, что такое почти пять часов быть в постоянном внимании. Но что поделаешь? В отделении слишком мало людей, чтобы позволить себе такую роскошь — находиться у рации по несколько человек.
Коблик удобно устроился в своем спальнике. Ночь и тишина царили вокруг. Не верилось, что он находится в стране, где идет война, и, может быть, в этот момент кто-то крадется в кромешной темноте сюда, чтобы забросать их гранатами, прошить огненными очередями.
Хорошо, что рядом находятся опытные, много повидавшие в свои двадцать лет его боевые товарищи.
Коблик взглянул на светящийся циферблат часов: всего только девятый час вечера, а кажется, что уже глубокая ночь.
Коблик зябко повел плечами, сейчас бы застегнуть спальник до самого подбородка, согреться бы. Но его мучила мысль, а вдруг нападение? Тогда каждая секунда будет дорога. Он нащупал лежавший справа автомат. Металл уже остыл, да так, что хотелось одернуть руку, а вот деревянные части еще хранили дневное тепло. Вздохнув, он вспомнил о доме…
Сколько Николай пролежал, перебирая в памяти прожитое, трудно сказать. Он решил посмотреть на часы, но не успел. Мимо мелькнула тень, и Коблик тут же услышал чей-то голос:
— Товарищ старший сержант, а, товарищ старший сержант! Что-то Джим учуял и рычит, да и банки брынькают, может, духи?
Шувалов поспешил за солдатом к каменным завалам. А через минуту застава была поднята по тревоге. Только оператору-наводчику из БМП Шувалов приказал пока в машину не залазить, чтобы лишнего шума не было. Ночь по-прежнему хранила тишину. Коблик лежал в двух метрах от Леонова и напряженно всматривался через амбразуру в сторону «зеленки». Его сектор ведения огня начинался от угла разрушенного сарайчика и тянулся до высокого дерева по форме своей похожего на кипарис. Метров двадцать сплошных кустов и маленьких деревьев. Когда было светло, он постарался запомнить каждую деталь, но оказывается, что ночью все равно ничего не видно. Помогли только камушки — указатели цели. Это перед наступлением темноты Кольцов посоветовал положить камни в начале и в конце сектора огня.
В кустах что-то ярко вспыхнуло, послышался резкий свист и раздался взрыв. За ним последовало еще несколько взрывов. Застава дружно ответила огнем. Коблику казалось, что он только успел нажать на спусковой крючок, как автомат замолчал. Понял, что кончились патроны. Лихорадочно начал расстегивать подсумок с запасными магазинами. «Идиот, — ругал он себя, — неужели трудно сообразить, что во время боя каждая секунда дорога». Вставил новый магазин, а стрельба кончилась. Только боевая машина пехоты сделала еще по «зеленке» серию выстрелов да прогрохотал бронетранспортер.
Стало тихо, и хорошо было слышно, как Шувалов докладывал по радиостанции о происшествии.
Леонов присел у продолжавшего лежать Коблика.
— Все… Больше не сунутся, попробовали на зуб, и хватит.
— А мы их атаковать не будем? — спросил Коблик.
— Бесполезно искать их в «зеленке». В темноте можно на мину напороться. Здесь, брат, другие законы войны. Ну что, пошли заступать на дежурство. Наше время подошло.
Коблик взглянул на часы: без пяти двенадцать.
Подошел Кольцов.
— Привет, мужики. Готовитесь?
— Слушай, Кольцов, — Леонов прищурился: — Ты, говорят, даже не проснулся.
— А чего горячку пороть, когда ты за двоих стараешься, — парировал Кольцов и сказал куда-то в темноту: — Командир, мы готовы.
Шувалов четко проинструктировал наряд, и вскоре рядовой Николай Коблик нес свое первое боевое дежурство.
«А СЫН У НЕГО ЕДИНСТВЕННЫЙ БЫЛ…»
Пришла весна, близились майские праздники. Жители города выходили на субботники. Вера Федоровна вместе со своими сотрудниками садила кустарник. Погода стояла теплая, солнечная. Повсюду слышались веселые голоса, шутки и смех. Вдруг женщина, находившаяся рядом, тихо сказала:
— Смотрите, Вера Федоровна!
Коблик посмотрела в ту сторону, куда она показала кивком головы. Мимо уже посаженных кустов с лопатой в одной руке и с палочкой в другой, чуть прихрамывая, шел седой мужчина. Ему было больше шестидесяти, лицо усталое и напряженное.
— У него в Афганистане погиб сын. Видите, хромает, это у него протез. Ногу на войне потерял, а сын у него один-единственный был, — несвязно пояснила сотрудница.
Не зная, зачем она это делает, Вера Федоровна воткнула лопату в землю и неожиданно пошла наперерез мужчине.
— Здравствуйте, извините меня, — начала она скороговоркой. — Я — Коблик Вера Федоровна. Мой сын служит в Афганистане, на душе у меня неспокойно. Я знаю, у вас большое горе, я только что узнала и решила подойти к вам.
Мужчина остановился, и Вера Федоровна увидела, какие у него печальные глаза. Он негромко поздоровался и спросил:
— В каких войсках ваш сынок служит?
— В десантных.
— Мой тоже там служил. Напишите своему сыночку, чтобы был осторожным, пусть бережет себя, никто его там не убережет, если он сам не будет помнить об этом. А где часть его стоит?
— На окраине Кабула.
— А мой сынок служил в Кандагаре. Это на юге Афганистана. Прошила его пулеметная очередь, и остались мы с женой одинокими. Чего теперь ждать от жизни?
У Веры Федоровны сжалось сердце, она никак не могла найти нужных слов сострадания. В этот момент совсем близко кто-то громко крикнул:
— Конец работы, товарищи. Не забудьте лопаты отнести к грузовику!
Вера Федоровна видела, что ее лопату взяла напарница, и протянула руку к мужчине.
— Давайте, я понесу вашу лопату.
Мужчина не возражал, и они пошли рядом. Он представился:
— Меня зовут Иваном Леонидовичем Лемеховым, я вас часто вижу, когда вы, очевидно, на работу идете мимо моего дома.
Они забросили лопату в кузов грузовика и направились в сторону улицы Горького. Шли медленно. Лемехов часто останавливался и отдыхал. Вера Федоровна спросила:
— Иван Леонидович, зачем вы вышли на субботник, ведь вам даже идти тяжело?
— Еще тяжелее быть дома, — вздохнул Лемехов. — Жена заболела, в больнице лежит. Вот и пошел к людям. А ваш сын пишет?
— Пишет. Почти каждую неделю получаю от него письма.
— Это хорошо.
Лемехов остановился и палкой показал в сторону девятиэтажного дома:
— Вот здесь я и живу.
Вере Федоровне хотелось сказать этому человеку что-либо ободряющее, теплое, но она понимала, что горе его безмерно и только время может притупить его боль, и промолчала. Простившись, они разошлись.
В этот момент Вера Федоровна даже не могла представить, что пройдет немного времени и их судьбы станут во многом схожими.
В подъезде Вера Федоровна в первую очередь заглянула в почтовый ящик: что-то есть. Вместе с газетами лежало и письмо. Убедившись, что почерк сына, она поднялась в квартиру. Не снимая пальто, торопливо стала читать.
«Здравствуйте, мои дорогие мама и Сергей! Я жив, здоров. Многому здесь научился. За два месяца нахождения в Афганистане узнал столько, что в учебке, может, и двух лет мало было бы. Друзья у меня здесь — что надо! Но больше всего я подружился с Антоном Леоновым, Кольцовым Костей и Павлом Чайкиным. У нас во взводе и в роте все ребята — надежные люди, в бою не подведут, но Леонов и Кольцов — особенные хлопцы. В первое время они меня опекали как маленького, даже в бою держались рядом, следили за тем, чтобы я правильно маскировался, окапывался.
