Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны
— Коррупция! — прохрипел Фарриш.
— Да, коррупция! Вы помните Метц? Помните, как ваши солдаты гибли оттого, что вашим бензином торговали на улицах Парижа? Так вот, это пустяки по сравнению с тем, что творится здесь.
— Потрудитесь подтвердить свои слова фактами!
Фарриш был потрясен. Одно дело критика, но совсем другое — такое прямое обвинение!
В сущности, они с Девиттом никогда не сходились во взглядах там, где речь шла о чем-либо серьезном. Он выигрывал бои вопреки мнению Девитта. И с каких это пор считается преступным заниматься политической деятельностью? А что, если у Девитта найдутся подтверждающие факты?
— Ну что же вы? — вызывающе крикнул Фарриш. — Факты! Факты!
Девитт, не торопясь, пересказал ему содержание и результаты допроса Марианны Зекендорф. Он описал — по заметкам Троя — очную ставку Марианны с профессором, затем, уже по стенограмме Абрамеску, — появление Памелы, вспышку Марианны, взаимные обвинения и разоблачения…
— Вот вам факты, генерал. Неизвестный нацист в замке Ринтелен, вся вообще ситуация там, сложившаяся под прямым и косвенным покровительством Уиллоуби. Этой ночью мой офицер Иетс вместе с капитаном Троем отправились арестовать человека, прятавшегося в замке, но его там уже не оказалось. Где он, мы не знаем. Но зато мы знаем, кто замешан в рэкете с десятипроцентными отчислениями: руководящие работники вашей военной администрации и человек, который так любезно уступил вам оленя на охоте и который повсюду играет главную роль — в Кремменском городском управлении, в торговой палате, на заводах Ринтелен, — ваш Лемлейн, ваш образец хорошего немца.
— Сплетни! — заревел Фарриш. Он сорвался с кресла и заходил вокруг Девитта, словно желая замуровать его в кольцо своих шагов и тем положить конец всему этому делу. — Сплетни! Хитрая выдумка! Все основано на словах изолгавшейся, ревнивой, преступной истерички. Смех, да и только! Я просил у вас фактов, а не слухов. Я американец. Я поверю свидетельству американцев, офицеров.
— Вызовите Уиллоуби, — сказал Девитт.
— И вызову! И вызову! — торжествующе воскликнул Фарриш. Он быстрыми шагами подошел к двери и, распахнув ее, закричал: — Каррузерс! Каррузерс!
Бегом прибежал Каррузерс.
— Возьмите машину. Поезжайте в город. Привезите из комендатуры подполковника Уиллоуби. Без задержки.
Каррузерс подкрутил усы.
— Привезти подполковника Уиллоуби, — повторил он. — Без задержки. Есть, сэр.
Каррузерс исчез, и они снова остались вдвоем. Девитт сознавал, что задача, которую он себе поставил, близка к осуществлению, и все же ему было невесело. Он видел, каких трудов стоит Фарришу сохранять самонадеянный вид; выражение благородного негодования на его красном лице под щеткой седых волос было лишь маской, скрывавшей тяжелые сомнения.
Генерал продолжал кипятиться:
— Сейчас мы доберемся до истины. Я вас заставлю взять свои слова обратно, Девитт. Да, сэр! Дело не в Уиллоуби и не в Лемлейне, — он колотил себя в грудь, украшенную богатым набором планок, — дело во мне, во мне! Если все это правда, я подам в отставку! Если это правда, значит мне, как командиру, грош цена!
— Не нужно преувеличивать. У вас превосходная дивизия, и в ней поддерживается образцовый порядок. Вы свое дело делаете…
— Дело! — насмешливо подхватил Фарриш. — Указывать солдатам, как начищать пуговицы к параду, это всякий дурак может. Я способен на большее! Да, и я большего стою!
Девитт ничего не ответил. Он ждал. Немного спустя Фарриш устал кружить по комнате и сел в кресло. Он все еще старался держаться независимо, но сквозь внешнюю уверенность явственно проглядывала тревога. Его мысль усиленно работала; он прикидывал: что, если обвинения Девитта окажутся основательными? Какие выводы придется сделать? Предать Уиллоуби военно-полевому суду? А кем его заменить? А как замять все дело, чтобы избежать неприятностей в высших командных инстанциях? С кем из начальства следует поговорить, много ли найдется доброжелателей? Кто постарается раздуть скандал? На чью поддержку можно рассчитывать? В конце концов не так уж все беспросветно, как кажется. Много ли значит одна раскрытая афера в одном городе, когда в американской зоне оккупации таких городов десятки, и в каждом, вероятно, творятся свои темные дела, и тысячи рук тянутся к десяти тысячам лакомых кусков? Война была нешуточная, отчаянная война. И все-таки, что ни говори, а в смысле порядка Креммен, наверное, стоит на первом месте.
Он почти успокоился к тому времени, как в его кабинет был доставлен Уиллоуби. Каррузерс не отказал себе в удовольствии понять приказ Фарриша буквально и держал себя с Уиллоуби почти как с арестованным.
Отдав честь генералу, Уиллоуби тут же принялся жаловаться на Каррузерса. Что означает это безобразное, оскорбительное обращение? Он, Уиллоуби, не знает за собой каких-либо проступков, которые оправдали бы это. Он офицер американской армии, и там, где находится эта армия, действуют американские законы, а в Америке никто не смеет обвинить человека без суда и следствия.
Фарриш резко оборвал его:
— Уиллоуби, что это за история с десятипроцентными отчислениями?
Уиллоуби, чувствуя себя в относительной безопасности на тех позициях, укреплением которых они с Люмисом и Лемлейном занимались всю ночь, устремил на генерала сокрушенный и недоумевающий взгляд:
— Сэр, я никогда не давал вам повода сомневаться в моей преданности. Я считал и продолжаю считать вас величайшим полководцем нашей армии. Это мнение сложилось у меня со времен высадки в Нормандии. Почему же вы вдруг во мне усомнились?
Фарриш заколебался. Уиллоуби знал, куда метил. Генерал мысленным взором уже созерцал себя в виде великолепной статуи и не желал, чтобы ее разбили.
— У меня имеются сведения, — угрюмо сказал Фарриш.
Уиллоуби улыбнулся грустной улыбкой:
— Сэр, — сказал он Фарришу, — я надеялся, что мне удастся избавить вас от этого. Вы достаточно обременены более важными делами, и мне не хотелось, чтобы вы тратили свое внимание на мелкие и некрасивые сплетни. Дело в том, что есть люди, в частности некий лейтенант Иетс — он издает в Креммене немецкую газету, — которые уже давно стараются нанести мне удар в спину.
Фарриш нахмурился. Он знал, каково это — получать удар в спину.
— Я пытался стать выше этого, — продолжал Уиллоуби. — Я неоднократно предлагал дружбу лейтенанту Иетсу, разъяснял ему свои взгляды, просил прекратить нападки. Но тут подоплека более глубокая. Иетс относится недоброжелательно к той созидательной работе, которую вы, сэр, и я пытаемся проводить в этом районе. Он хочет только разрушать. Он — радикал, красный.
Фарриш потянулся за своим стеком и стал негромко постукивать ручкой по краю стола.
— Красный, вот как? Не сочувствует созидательной работе, вот как?
Уиллоуби бросил многозначительный взгляд на Девитта.
— К сожалению, генерал, он пользуется некоторой поддержкой ваших личных друзей. Я не сомневаюсь, что полковник Девитт не имел намерения стать одной из фигур в этом заговоре, но так оно получилось после наших разногласий по поводу закрытия Люксембургской радиостанции. — Он помолчал, ожидая реплики со стороны Девитта. Но так как Девитт ничего не сказал и даже не взглянул на него, Уиллоуби продолжал, уже не так уверенно. — Вы, вероятно, помните, генерал, вы лично дали мне приказ прекратить передачи во время арденнской операции и вывезти незаменимое оборудование радиостанции… Так вот, по-видимому, сейчас лейтенант Иетс занимается собиранием и обработкой разного рода слухов, распускаемых главным образом немками. Если вы, сэр, желаете подвергнуть меня допросу на основании такого рода данных, я готов отвечать. Но, на мой взгляд, в этом едва ли есть необходимость.
Фарриш чувствовал себя как на горячих угольях. Будь он с Уиллоуби наедине, он бы тут же сказал ему: «Все в порядке, возвращайтесь в комендатуру и занимайтесь своими делами».
Но рядом сидел Девитт.
— В поместье Ринтелен проживает человек… — снова начал Фарриш.
— Знаю, сэр. Я уже отдал распоряжение о его аресте.
Фарриш почесал затылок кончиком стека.
— Но мне известно, что ему удалось скрыться!
— Мы его поймаем, сэр! — сказал Уиллоуби убежденно.
Фарриш кашлянул.
— Что ж, в таком случае… — он оглянулся на Девитта, как бы спрашивая, нужно ли продолжать.
Девитт выжидал, все еще выжидал.
Фарриш шумно вздохнул, готовясь возобновить атаку:
— А десять процентов, Уиллоуби, десять процентов?
Уиллоуби весь подобрался.
— Выдумка от начала до конца!
Фарриш встал, положил стек рядом с вечным пером и карандашами и торжествующе взглянул на Девитта. — Что касается меня, Девитт, я больше верю слову американского офицера, чем болтовне немецкой девки.
