Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман.
— А сейчас мы выносим на ваш суд фильм «Человек с аккордеоном»! — объявила женщина, рассказывавшая про Золотухина.
Фильм Игорю понравился. Золотухин играл просто здорово, и Тищенко целиком погрузился в события, происходящие на экране. И, странное дело, он как бы отрешился от проблем внешнего мира и, вместе с тем, ни на секунду не забывал, что находится не дома, а в армии. Сильнее всего на Игоря подействовал эпизод, в котором главный герой встретился с женщиной, которую он когда-то любил. Тищенко почти физически почувствовал боль человека, который в виде шута явился в дом той, которую любил, чтобы ублажать ее и ее мужа. «Так ведь и у меня Ольга сейчас живет нормальной, человеческой жизнью, а я… Кто я сейчас такой? Курсант без элементарных человеческих прав! У меня нет ничего, а Березнякова свободна, как ветер! Почему так устроен этот мир?! Почему?! Почему я все время мямлил в школе вместе того, чтобы сказать, что я ее люблю?! А кто я теперь? Униженный и забитый солдат, который даже на очко не может сходить без разрешения сержанта. Нужно достать адрес Ольги. Сергей обещал попробовать помочь, может, что и получится… А вдруг и я, как и человек с аккордеоном, когда-нибудь приду в какой-нибудь дом и случайно увижу там Ольгу с красивым и богатым мужем? Она, может, и разговаривать со мной не захочет», — мысли неслись такими каскадами, что Тищенко едва успевал их осознавать. И, вместе с тем, он внимательно следил за происходящим на экране, стараясь не пропускать ни одного кадра. Молодость главного героя, совпадающая по времени с молодостью родителей Игоря, Ольга и осознание своей несвободы слились в какую-то сладковато-грустную смесь. Игорю казалось, что где-то в недрах его души зазвучала какая-то волшебная музыка, звуки которой поднимались под самый потолок, постепенно заполняли зрительный зал и, наконец, мощными потоками разливались по всему миру, неся огонь любви к такой теперь далекой Березняковой. Хотелось оторваться от земли и плыть вслед за этими чарующими, небесными звуками. Хотелось обнять Ольгу и говорить, говорить… И, вместе с тем, Игорь ничего этого сделать не мог. От этого Тищенко почувствовал себя несчастным. Волшебные звуки тотчас исчезли, и, казалось, что само здание скорбит вместе с курсантом. «Да — не скоро я смогу увидеть Ольгу…», — последние мысли отвлекли Игоря от экрана, и он даже не заметил, что фильм уже закончился.
После фильма состоялся небольшой концерт. Было уже без пятнадцати двенадцать, но Денисов и не думал вести курсантов в казарму.
— Черт — не выспимся сегодня! — недовольно проворчал Туй.
— Да черт с ним — с этим сном! Сегодня такой прекрасный вечер! Разве он не стоит нескольких часов сна?! — удивленно возразил Игорь.
— Концерт ничего, но спать хочется, да и поесть не мешало бы, — вздохнул Туй.
— Так ведь ты с нами в буфете был!
— В буфете только сладости. А я бы какой-нибудь каши сейчас поел.
— Может быть, нас по возвращении покормят?
— Станут нас в двенадцать часов ночи кормить, как же! — насмешливо возразил Туй, всем своим видом показывая, что его забавляет наивность Игоря.
В полночь концерт закончился, и Денисов приказал курсантам строиться на улице перед кинотеатром. Транспорт ходил уже не очень хорошо, и майор решил вести людей от проспекта Машерова до Ленинского проспекта и дальше на Маяковского пешком. Чтобы сэкономить время, шли через какие-то дворы и подворотни. Иногда в этих подворотнях попадались компании парней. Некоторые молча и удивленно провожали взглядами неизвестно откуда взявшуюся в их дворах военную процессию, некоторые же воспринимали солдат довольно агрессивно. В одном из таких дворов из беседки, стоявшей в тени старых кленов, на роту посыпались оскорбления:
— Эй, лысые — как дела?!
— Эй, придурки — смирно!
— Поцелуйте в зад своего майора!
— Эй, бойцы — хотите бабу пощупать?!
— Да у них не встают, наверное! — раздался циничный женский смех.
Денисов хотел сдержаться, но последняя реплика переполнила чашу его терпения, и ротный нервно спросил:
— Ребята — может быть, хватит?!
— Ой-ой-ой, как страшно! А что нам будет? Может, на губу посадят?
— Товарищ майор, разрешите, мы с ними поговорим?! — не выдержал Байраков.
— Отставить, Байраков! Эй, в беседке — тут мои орлы просятся с вами немного побеседовать… Так что или вы успокойтесь, или я отдам приказ, и вас успокоят!
— Ух, ты! Ребята, да это же Суворов! — откликнулся кто-то из беседки, и там вновь засмеялись.
Но все же предупреждение майора подействовало, и в беседке замолчали, испугавшись, что может и в самом деле последовать атака солдат. Но Денисов явно блефовал, когда грозил беседке — ему никогда не простили бы организацию массовой драки с местным населением. Если бы это все же случилось, Денисова могли запросто уволить по служебному несоответствию (и это был бы далеко не самый худший вариант). Так что такой приказ никогда не был бы отдан и ротный был рад, что все так хорошо закончилось.
— Ничего, ребята — скоро и им служить! Это ведь сопляки совсем — после армии так не кричат. Так что скоро и они попробуют солдатского хлеба и поймут, что так кричать не стоит, — успокаивал майор курсантов, поглядывая на их хмурые и злые лица.
Всю дорогу в казарму Игорь думал об Ольге, о своей любви и о будущей вольной жизни.
К удивлению курсантов для них оставили ужин. Хоть он и остыл, все равно было приятно подкрепиться на ночь. Спать тоже можно было ложиться без лишней суеты. Сдав парадку Черногурову, Игорь пошел чистить зубы. Спать легли где-то в половине второго. «Ну что же — спать осталось чуть больше четырех часов. Но сегодняшний вечер стоил того…» — подумал Игорь, погружаясь в сон.
Глава тридцать пятая
Обед с Курбаном
Гришневич, несмотря на приказ комбата, отправляет Тищенко в наряд по столовой. Игорю не нравится состав наряда — против него что-то замышляют. Резняк провоцирует конфликт. Гутиковский зовет Тищенко «поговорить». Попытка расправы. Тищенко не сдается. Неожиданная помощь. Тищенко ест рыбу с «дедами»-азиатами, пока остальные моют пол. Расправа не удалась — Тищенко остался победителем. Гутиковский боится, что принял не ту сторону.
— Так что, Тищенко — ты говоришь, что уже дембель? — с издевкой в голосе спросил Гришневич.
— Так точно, — хмуро ответил Игорь.
— Значит, тебе можно забить на наряды?
— Почему забить? Майор Томченко приказал меня в наряды не ставить.
— Ты знаешь, Тищенко — я вот раньше тебе сочувствовал, думал, что ты и вправду больной… А оказывается, что ты просто большой гофрированный шланг!
— Почему шланг?
— А потому, Тищенко, что я вчера видел старшего лейтенанта Вакулича и говорил с ним о тебе. И знаешь, что он мне сказал?
— Никак нет.
— Он мне сказал, что ты ничем серьезным не болеешь, а просто шлангуешь! — Гришневич в упор посмотрел Игорю в глаза, интересуясь эффектом, который должны были произвести его слова.
Но Игорь разочаровал сержанта совершенно спокойным ответом:
— Он не мог такое сказать.
Но эта невозмутимость далась Игорю дорогой ценой — в душе курсанта все бурлило от возмущения: «Неужели, правда, что ему это сказал Вакулич?! Не может быть! Но зачем, в принципе, сержанту врать? Потому, что он меня не любит. Но ведь я могу сказать про это Вакуличу, и тогда Гришневич окажется в довольно идиотском положении. Может быть, Гришневич просто недопонял, а теперь выдумывает всякий бред?».
Гришневич не выдержал слишком спокойного тона курсанта и взорвался сам:
— Так ты считаешь, что я тебя обманываю, да? Да я таких душар, как ты, на члене вертел! Да я…
Игорь понял, что задел сержанта не на шутку и пояснил, чтобы смягчить ситуацию:
— Я не это имел ввиду. Просто, может быть, вы что-то не так поняли — меня скоро должны забрать на обследование в госпиталь. А после обследования уже и решат — комиссовать меня или нет.
— А ты, небось, комиссоваться хочешь? — ехидно спросил несколько остывший Гришневич.
— Да — хочу. Я болею, и мне здесь плохо, — ответил Игорь и посмотрел сержанту в глаза.
— Придется перехотеть! А раз ты уже на дембель собрался, то неплохо бы тебе напоследок и службу потащить. Как ты считаешь?
Игорь пожал плечами.
— Придется, Тищенко, придется! Резняк!
— Я!
— Как ты считаешь — это справедливо, что ты все два года будешь служить, а Тищенко домой поедет?
— Конечно, не справедливо! — охотно поддержал сержанта Резник.
— Может, кто-нибудь думает иначе? — спросил сержант и посмотрел на взвод.
Игорь был уверен, что не меньше половины взвода думает иначе, но вот слов в свою защиту он так и не услышал. Лупьяненко и Туй старательно рассматривали пол, а Сашин сделал вид, что внимательно изучает свою пряжку на ремне.
