Кирилл Левин - Война
2) Производить регулярный обмен газетами.
3) Так как немецкие братья страдают по части недостатка продовольствия, мы предлагаем устроить меновой пункт, где бы солдаты могли обмениваться всякого рода продуктами и товарами.
4) Свято и нерушимо соблюдать данный договор. Срок договора — три месяца.
5) Под настоящим договором со стороны, германской армии должен подписаться командир полка и приложить круглую полковую, с орлом, печать, а со стороны русской армии договор подписывают: командир полка, комиссар и полковой комитет. Печать кладется, за отсутствием новой, старая, круглая, с орлом, но без короны.
— Ну вот, а еще говорил — не министр, — довольно отзывались комитетчики. — Под таким договором и настоящему министру подписаться не стыдно…
После этого полковой комитет засел за сочинение особого письма к немецким солдатам. В письме мы хотели без всякой дипломатии сказать им все, что мы думаем.
Передать это письмо наши представители должны были так, чтобы об этом не пронюхали немецкие офицеры.
По-русски письмо звучало так:
«Дорогие товарищи немцы!
Какие у вас новости? Становится холодно. Неужели мы с вами будем и эту зиму торчать в окопах? Неужели вам еще не надоело воевать? Делайте и у себя революцию. Но каких же пор вы будете терпеть своего сухорукого кайзера Вильгельма, который, хоть и король, но такой же подлец, как наш царь Николашка? Гоните его в три шеи, меньше слушайте ваших офицеров, — все они шкуры барабанные, которые во сне царя видят и ждут орденов.
Товарищи и братья! Вам, наверное, также хочется домой. Втыкайте штыки в землю. Не стреляйте, и мы тоже стрелять не будем.
Посылаем вам большевистские газеты. Читайте их.
Мы слышали, что у вас туго с хлебом. Так вот мы можем выручить вас. Хлеба у нас и сахару много. Становитесь на нашу сторону — тогда будете сыты. Итак, за дело!
Революционные солдаты-большевики,
ваши братья и товарищи».
Парламентеры
Немецкое командование вычеркнуло из соглашения пункт об обмене газетами и подписало договор.
Наши представители заупрямились. На этот пункт мы возлагали большие надежды. Вычеркивая пункт о газетах, немецкое командование обезоруживало нас. Как же мы будем вести среди немецких солдат агитацию?
Забрав договор, наши представители заявили, что они тоже подумают, что им делать с ним, и перенесут этот вопрос на заседание полкового комитета.
После горячих споров, продолжавшихся целую ночь, полковой комитет вынес решение попытаться еще раз уломать немецкое командование. Если оно и на этот раз будет упорствовать, — подписать договор. Черт с ними! В крайнем случае газеты мы и без договора как-нибудь будем доставлять немецким солдатам.
В качестве делегатов для переговоров с немцами полковой комитет выделил Чабана, Ступина и меня.
В окопах мы подняли привязанный к винтовке белый флаг, давая немцам знать, что парламентеры 16-го особого полка хотят снова встретиться для переговоров.
В немецких окопах ни души. Напрасно мы махали флагом, — все безрезультатно. На первый взгляд окопы казались вымершими. Но это только так казалось. На самом деле у каждой бойницы лежал солдат-снайпер. Этот немецкий снайпер вездесущ. Шевельнется солдат не так, как следует, высунется из окопа, и вот он уже валится с раскроенным черепом. Солдаты не любили немецких снайперов, звали их мясниками и беспощадно расправлялись с ними, когда они попадали в плен.
Время шло, а немцы все еще не отвечали на наше приглашение встретиться.
— К начальству побежали… У начальства разрешения пошли спрашивать — недовольно заметил Чабан.
Наконец, белое полотнище, прикрепленное к черному древку, заполоскалось над немецкими окопами.
Вылезая из окопов, Ступин сострил:
— Знаете, почему они так долго не отвечали?
— Ну?
— Флаг делали. Ждали, когда на древке черная краска высохнет. Мы им оторванным от рубахи боком трясли, а они настоящим флагом…
Но нам сейчас было не до Ступинских каламбуров, на которые он был превеликий мастер. Как-никак, мы шли к немцам, к нашим врагам, не раз подводившим нас. И на этот раз, уходя из полка, мы, на всякий случай, привели роты в боевую готовность.
У немецких окопов нас встретил худой офицер с моноклем и хлыстом в руке. Взяв под козырек, он чинно поклонился.
Мы думали, что он сразу же поведет нас к командиру полка, но вместо этого двое немецких солдат подали нам по черному платку.
Я попросил Ступина, чтобы он спросил у офицера, что все это значит.
— Офицер говорит, что надо завязать глаза.
Мы с Чабаном запротестовали. Зачем завязывать глаза? Что это за унижение? Этак немцы нас могут черт знает куда завести. С парламентерами так не обращаются. Мы уйдем обратно, и война будет продолжаться.
Ступин сказал офицеру, что уполномоченные полка возмущены таким отношением и требуют, чтобы их вели, как подобает, с открытыми глазами.
Офицер замотал головой, что-то забормотав.
— Что он лопочет?
— Он говорит, что господа парламентеры должны подчиниться…
Скрепя сердце, пришлось уступить. Нам завязали глаза, и мы, держась друг за друга, проклиная тот день и час, когда нам впервые пришла мысль о братании, побрели за немцами.
Отправляясь к немцам, мы, грешным делом, думали, что нам удастся поговорить по душам с солдатами, посмотреть, как они живут, как укреплены немецкие окопы. А сейчас нам придется довольствоваться лишь одной командирской землянкой.
Недовольный таким оборотом дела, я спросил следовавшего за мной Чабана, как он себя чувствует.
— Як карась на сковороди, — мрачно буркнул Чабан.
Сколько времени блуждали мы по немецким ходам сообщений, не знаю, но нам казалось, что немцы просто одурачили нас. Они ведут нас — в тыл, и там, возможно, расстреляют как русских агитаторов.
Но вот мы, налетев друг на друга, остановились.
Мягкий звон шпор, голоса людей. Куда мы пришли? И почему остановились? Чьи-то холодные руки коснулись моего затылка. Повязка упала с моих глаз, я увидел тучного старого полковника с железным крестом на груди. Он сидел в окружении офицеров, внимательно рассматривал нас сквозь круглые стекляшки монокля. Удивило нас еще и то, что чисто выбритые щеки их украшали глубокие порезы фехтовальных шпаг.
Толстый офицер, по всей видимости командир полка, предложил нам снять шинели. В этой обстановке, в обществе вылощенных немецких офицеров, мы растерялись. Я пожалел, что мы не пригласили немцев к себе.
Мы молча сидели несколько минут, рассматривая друг друга, не зная, с чего начать щекотливый разговор.
Молчали и немцы. Они курили толстые сигары и в упор рассматривали нас.
Открылась дверь в землянку, вошли с подносами в руках два солдата. Выдвинув два запасных стола, они стали накрывать их. Не прошло и пяти минут, как на столах появились ветчина, колбасы, селедки, дичь, фрукты, белый хлеб и вино.
«Уж не для нас ли они так стараются? — мелькнуло в голове. — Но откуда у них ветчина, колбасы, селедка? Нам все время говорили, что в Германии голод, солдаты сидят на одном картофеле, а на поверку выходит…»
Накрыв стол, денщики удалились. Полковник фон-Корф медленно поднялся и жестом гостеприимного хозяина пригласил нас к столу. Мы переглянулись. Вот-те и раз! В наших инструкциях насчет обеда ничего не было сказано. Кроме того, мы не знали, как держать себя с господами офицерами, как обращаться с ножами, вилками, ложками, салфетками и тонкими бокалами. Возьмешь такой стакан в руку, — от него, пожалуй, ничего не останется. Нет, уж лучше отказаться. Я толкнул Ступина в бок, велел ему поблагодарить хозяев и сказать, что мы только что позавтракали.
— Господин полковник говорит, — перевел Ступин, — что он долго жил в России, знает русские обычаи и просит господ солдат разделить с ним трапезу.
Полковник явно издевался над нами. Поблагодарив его, мы сказали, что сыты, не хотим, а лучше посидим так. Но не сдавался и полковник. Посоветовавшись, мы с неохотой направились к столу. Но, прежде чем сесть, нам предложили вымыть руки.
На кухне блиндажа мы остались одни с денщиком. Ступин спросил его, когда они сделают революцию.
— Ой, геноссе, геноссе… Ленин… большевик… — озираясь по сторонам, залопотал денщик.
Я решил, что настало время действовать, и без долгих слов вынул из кармана сахар, банку консервов, пачку газет и писем к немецким солдатам и сунул все это денщику. Тот вытаращил глаза.
Ступин по-немецки сказал:
— Бери, бери, это газеты, которые издает геноссе Ленин. Только не жги, а солдатам передай…
