Джек Хиггинс - Бенефис Лиса
— А, Роберт, давненько тебя не было. Как дела?
— Могло быть хуже, но могло бы быть и лучше.
Пока она наливала Савари коньяк, он подтолкнул к ней письмо.
— Что это? — спросила Софи.
— Твой друг Галлахер с Джерси использует меня в качестве почтальона. Я не знаю, что в нем, и знать не хочу, но он ожидает получить ответ, когда я вернусь. Мы отходим завтра в полдень. Я забегу перед этим. — Он опрокинул коньяк и вышел.
Софи вышла из-за стойки и обратилась к одному из посетителей:
— Послушай, Марсель, присмотри за баром вместо меня.
Она подошла к мужу. Он прекратил играть и зажег сигарету.
— Что там такое?
— Давай пойдем и посмотрим.
Софи откатила его кресло от пианино, развернула, и протолкнула вдоль стойки к комнате позади помещения бара. Жерар Крессон прочитал письмо Галлахера сидя у стола и передал его Софи, лицо его помрачнело.
Софи быстро прочла письмо, взяла бутылку красного вина и наполнила два бокала.
— Теперь он действительно попал в переделку, наш друг генерал.
— И не он один.
В течение трех лет они вдвоем координировали движение сопротивления от Гранвиля до Авранш и Сен-Мало. Жерар обладал организаторскими способностями, а Софи была его правой рукой. Их тандему сопутствовала удача. Собственно только благодаря этому им и удавалось оставаться в деле так долго.
— Ты радируешь в Лондон?
— Конечно.
— Как ты думаешь, они не попросят нас попытаться вытащить этого янки с Джерси? — спросила Софи.
— Это затруднительно в любом случае, а в его состоянии вообще невозможно, — ответил Жерар, протягивая свой бокал за вином. — Конечно, есть довольно простое решение. Я вынужден думать, что при сложившихся обстоятельствах это наилучший выход для всех.
— Что ты имеешь в виду.
— Послать туда кого-нибудь перерезать ему горло.
Установилось молчание. Потом она сказала:
— Какая долгая война.
— Слишком долгая, — согласился он. — Отвези меня в кладовую, я пошлю радиограмму в Лондон.
Майор Шпеер отвернулся от умывальника, вытирая полотенцем руки. Сестра Бернадетта уже смешивала Парижскую гипсовую массу. Шпеер подошел к операционному столу и посмотрел на Келсоу, который еще не проснулся.
— Великолепная работа, — сказал Джордж Гамильтон.
— Да, должен признаться, я собой доволен. — Шпеер взял свою шинель. — Уверен, что с остальным вы справитесь. Я уже опаздываю на обед в офицерский клуб. Дайте мне знать, как пойдет восстановление, господин профессор. Генерал. — Он отсалютовал и вышел.
Гамильтон, стоявший глядя на Келсоу, вдруг ужасно устал, пока снимал перчатки и халат. Келсоу, начал слегка постанывать, приходя в себя, и неожиданно произнес мягко:
— Джанет, я тебя люблю.
Американский акцент не оставлял сомнений. Казалось, сестра Бернадетта не заметила, но пожилая сестра остро взглянула на Гамильтона, потом на Галлахера.
— Похоже, он приходит в себя, — угрюмо сказал Гамильтон.
— Да, очень похоже, — согласилась сестра. — Почему бы вам с генералом Галлахером не перебраться ко мне в офис. Одна из монахинь подаст вам кофе. Благодаря майору Шпееру у нас есть настоящий кофе. Мы с сестрой Бернадеттой наложим ему гипс сами.
— Вы очень добры, сестра.
Двое мужчин вышли, прошли мимо кухни, где работали две монахини, к офису сестры Марии Терезы в конце коридора. Гамильтон сел за стол, а Галлахер, угостив его Житан, на подоконник.
— Момент, когда он появился в дверях, останется у меня перед глазами навсегда, — сказал ирландец.
— Как я уже говорил, он не из худших, — комментировал Гамильтон. — И чертовски хороший врач.
— Как думаешь, Келсоу поправится?
— Не вижу причин, почему нет. Мы сможем его забрать через час или немного позднее. Придется за ним последить внимательно в течение нескольких дней. Нельзя сбрасывать со счетов возможность инфекции, но в том наборе первой помощи, который был на спасательном плоту, нашлись ампулы этого нового чудодейственного лекарства, пенициллина. Я начну ему колоть, если проявится опасная реакция.
— Сестра Мария Тереза, она догадалась, что все не так, как говорилось.
— Да, я чувствую перед ней вину, — признался Гамильтон. — Так, словно использовал ее. Она, конечно, не скажет. Это бы противоречило тому, во что она верит.
— Она похожа на мою старую тетушку в Дублине, у которой ребенком я часто гостил, — сказал Галлахер. — Ладан, свечи и святая вода.
— Ты еще веришь, Шон?
— Нет, с первого июля тысяча девятьсот шестнадцатого на Сомме, — ответил Галлахер. — Я был причислен к йоркширскому полку, Парни Лидса. Штабные придурки послали нас, мальчишек, под огонь пулеметов прямо с рюкзаками за плечами. К полудню из восьми сотен осталось в живых человек сорок. Я решил, что, если Бог существует, он позволяет себе развлекаться за мой счет.
— Я тебя понимаю, — мрачно сказал Гамильтон.
Галлахер встал.
— Пойду подышу ночным воздухом. — Он открыл дверь и вышел.
Джордж Гамильтон склонил голову на руки, сложенные на столе, и зевнул. День был долгим. Он закрыл глаза и мгновенно уснул.
Уже пробило десять, а Дагел Манроу еще продолжал работать за своим столом в офисе на Бейкер-стрит. Дверь открылась, и появился хромая Джек Картер со зловещим лицом. Он положил на стол Манроу ленту радиограммы.
— Соберитесь с силами, сэр.
— Что это?
— Сообщение от нашего человека из Сопротивления. Гранвиль. Это в Нормандии.
— Слава богу, я знаю, где это. — Манроу начал читать и вдруг напряженно выпрямился. — Не могу поверить. — Он снова перечитал сообщение. — Хуже некуда. На Джерси нет отрядов сопротивления. Не на кого опереться. Эта женщина, де Виль, и этот генерал Галлахер, сколько они смогут его прятать, особенно, если он болен, на таком маленьком острове? Даже подумать страшно, Джек.
Впервые за все время, что Картер знал Манроу, тот выглядел таким безнадежно беспомощным. Не знал, что предпринять.
— Вы что-нибудь придумаете, сэр. Вам всегда удавалось что-нибудь придумать.
— Благодарю за вотум доверия. — Манроу встал и взял пальто. — Сейчас вам лучше позвонить в Хайес-лодж и договориться о моей немедленной встрече с генералом Эйзенхауэром. Скажите им, что я уже в пути.
Элен де Виль с нетерпением ожидала услышать шум возвращавшегося фургона, и. когда это, наконец, произошло, и фургон въехал во двор усадьбы, она выбежала из дома. Как только Галлахер и Гамильтон вышли из машины, она крикнула:
— С ним все в порядке?
— Еще под воздействием наркоза, но нога в норме, — успокоил ее Галлахер.
— Сейчас никого нет. Кто в Гранвиле, кто в море, кто в офицерском клубе, так что можно втащить его наверх.
Галлахер и Гамильтон вытащили Келсоу из фургона и, сцепив руки, усадили его между собой. Они пронесли его вслед за Элен через парадную дверь и просторный, обшитый панелями холл, к главной лестнице, потом наверх в хозяйскую спальню. Здесь стояла бретонская мебель семнадцатого века, включая кровать с пологом на четырех столбах. Справа от кровати дверь в ванную, слева резные полки до потолка, забитые книгами. Элен нащупала пальцем невидимую пружину, и книжная секция отъехала назад, открыв лестничный пролет. Она пошла наверх, и мужчины не без труда последовали за ней, но, в конце концов, добрались до комнаты под крышей. Стены комнаты были отделаны дубом, а единственное окно находилось на стороне фронтона. Комната выглядела достаточно удобной, на полу ковер перед односпальной кроватью.
Они уложили Келсоу на кровать, и Элен сказала:
— Здесь есть все необходимое. Единственный вход через мою комнату. Мой предок скрывался здесь от людей Кромвеля годами. Боюсь, что удобства не слишком изменились с тех самых пор. Вон там дубовый стульчак.
— Спасибо, но сейчас я хочу только одного: спать, — сказал Келсоу. Он выглядел измученным и напряженным.
Элен кивнула Галлахеру и старому доктору, и они пошли вниз. Гамильтон сказал:
— Я пойду. Скажи Элен, что я взгляну на него завтра.
Шон Галлахер сжал ему на мгновенье руку.
— Джордж, ты настоящий человек.
— Я врач, Шон. — Он улыбнулся. — Увидимся завтра. — Гамильтон ушел.
Галлахер прошел через холл в коридор, ведущий на кухню. Он поставил на плиту чайник и подбросил несколько поленьев в затухавший янтарный огонь. Вошла Элен.
— Как он? — спросил Галлахер.
— Уже уснул. — Она присела на край стола. — Что мы дальше будем делать?
— Нам нечего делать, пока не вернется Савари с каким-нибудь сообщением.
— А если никакого сообщения не будет?
— Я придумаю что-нибудь. Сейчас сядь и выпей чашку хорошего чаю.
Она покачала головой.
— У нас на выбор: ежевичный или свекольный, но сегодня я не в силах пить ни тот, ни другой.
