Борис Краевский - Повесть об одном эскадроне
Дубов примостился на полоске песка, намытой весенним потоком, завернулся в шинель и закрыл глаза.
В тяжелой голове ворочались беспокойные мысли. Ясно, что успех сейчас необходим как никогда… любой, пусть маленький, пусть крошечный успех…
«Спать, спать, — приказал себе Дубов. — Как тряпка буду».
Но вместо этого он стал смотреть на хмурый полог осеннего неба.
«…Гришка подходит, наверное, к деревне…»
Это было последнее, что подумал Дубов. Проснулся он от того, что Егоров громко закричал:
— Подъем, орлы, каша стынет…
— Что орешь, как дома? — сонно спросил Дубов, поднимаясь с песчаного ложа. — Мог бы и растолкать…
Все тело ныло, словно спал он не на песке, а на камнях. Ломило в висках, и настойчиво барабанил злой пульс в ране на голове…
— Растолкаешь их, как же, — рассудительно ответил Егоров. — Они только на кашу и встанут.
— Вода есть?
— Обязательно. Даже кипяток будет…
— Плесни-ка кружечку похолоднее.
Разведчики поели, повеселели.
Переходя от одной группы к другой, Дубов вслушивался в негромкие разговоры.
— А я за свою не волнуюсь, — отвечал кому-то Ибрагимов. — Точно знаю, что ждет она меня; и верности своей не изменит.
— Это хорошо… — вздохнул невидимый в темноте собеседник Ибрагимова. — И моя вроде надежная, а все-таки…
Недалеко монотонно гудел Харин:
— …И говорит тогда царь: «Сослужи-ка ты мне, солдат, службу. Сходи за тридесятый остров и принеси мне чудо-птицу заморскую…»
Рядом спорили Комаров и Авдонин, нескладный на вид деревенский паренек, всего три месяца назад взятый в разведкоманду за храбрость и смекалку.
— Не поверю, — горячился он, — ни в жисть не поверю, чтобы пушка на сто верст стреляла.
— А я тебе говорю, что стреляла, — терпеливо повторял Комаров. — Я точно знаю, была у немцев такая пушка. Даже фотографии ее видел, офицеры показывали.
— Верно Комаров говорит, — вмешался в разговор Дубов, подсаживаясь к разведчикам. — Такую пушку немцы специально построили, что-бы Париж издалека обстреливать. Называлась она «Большая Берта».
— И длинная, наверное, была, — протянул Авдонин.
— Да, немаленькая, — согласился Дубов. — А где ты, Комаров, фотографии ее видел? Ведь немцы долго «Берту» эту в секрете держали.
— В Гатчине, товарищ командир, в авиашколе. Я почти всю войну там прослужил механиком.
Комарова Дубов взял в рейд из второго батальона — давно приметил его как смелого и знающего красноармейца. Оказывается, Комаров — кадровик, да еще механик. Это замечательно!
К ночи вернулся наконец Гришка — усталый, с темными кругами вокруг глаз, но возбужденный и гордый тем, что выполнил задание.
Его немедленно окружили бойцы. Протискался вперед Харин, сунул пареньку ломоть хлеба и кусок сала.
— На станции все тихо. Новую охрану выставили… Телеграфиста пороли…
— Откуда ты это узнал? — спросил Дубов. — Говорил с кем?
— Пацана одного знакомого встретил. Тетки Лукьянихи внук. Дело-то какое, товарищ командир. Ночью тогда в усадьбу каратели пришли, по селам ходили, и с ними тутошний богатей один был. Комбедовцев показывал карателям. Он, значит, вернулся в Кокоревку — а тут мы. Он сразу же обратно до карателей и подался… Теперь они, наверное, ушли совсем. Они тут на ночь задержались…
Дубов почувствовал, что щеки его заливает краска. Он прикусил ус, сжал кулаки — как теперь смотреть в глаза тем, кто говорил, что нужно идти на усадьбу? Каратели… Этих выпускать не следовало. По установившейся тишине он понял, что большинство красноармейцев думают то же самое…
— А главное, товарищ командир, узнал я, что по большаку уже под вечер прошли пушки. Наверное, в Дьяконово заночуют. Большие такие и короткие…
— Гаубицы? — хрипло спросил Дубов. Появилась новая надежда. Если удастся уничтожить пушки, то это и будет та удачная и, главное, важная операция, которая поднимет дух отряда.
— Кто их знает. Я не знаю… Пушки. Толстые…
Глава седьмая
Оказалось, что утренний сон был вещим. В усадьбе появились солдаты. Вдалеке слышались голоса, резкие слова команды, ржание лошадей.
Костя подполз к двери. Вот оно — появление песика. Не к добру. Он оглянулся, оценивая свое помещение с точки зрения обороны. Да, положеньице. Он свернул самокрутку, достал спички, но не закурил. Не выдаст ли его дым от курева? В печь тянет сильно. Костя встал и попытался закрыть заслонку. Она не поддавалась, уперлась, во что-то невидимое и застряла, оставляя большую щель. Он заглянул в топку. Там, прикрытая трухлявым сеном, лежала связка книг. Забыв о самокрутке, Костя вытащил сверток, заботливо отряхнул пыль. Пахло старой, лежалой бумагой и сырой кожей переплетов. Он забрался за печку и нетерпеливо развязал веревку, спутывающую книги. Горький, Максим Горький! Он быстро пролистал том, вспоминая с детства знакомые рассказы, и с сожалением захлопнул. Из книги вырвалось легкое облачко пыли, и Костя чихнул.
— Тсс… а это что? — Костя не верил своим глазам: «О роли личности в истории» Плеханова. Костя торопливо перебрал всю стопку, Плеханов, Струве, Богданов и — Тулин. Ну да, конечно, Тулин, Ильич, Ленин. Чьи это книги? Как они попали сюда, в сторожку при старой барской усадьбе?
Скрипнула дверь. Воронцов невольно вздрогнул и обернулся. В узкую щель неплотно прикрытой двери протискивался его давешний знакомый — песик с забавной бородатой мордочкой.
Воронцов не на шутку встревожился. Эти визиты могли кончиться для него плачевно. И вообще, творилось что-то непонятное. Действительно, чей это пес? Кто его хозяин — офицер из отряда или вернувшийся владелец усадьбы? Кем бы он ни был, он может заглянуть в избушку вслед за собакой! Наконец, чьи книги спрятаны в печке? Сами по себе они даже обрадовали Костю, но если хозяин захочет отыскать их? Возможно, он человек благожелательный, во всяком случае, на это можно надеяться, если судить по подбору книг. Только в положении Воронцова самое лучшее — одиночество. Костя вспомнил: Петр Струве, Иван Шульгин — в библиотечке революционера эти авторы были бы неуместны…
А терьер сел и стал усердно почесываться, глядя заросшими глазами на человека и словно говоря: боишься меня? А зря, я не кусаюсь.
Воронцов достал свой щуплый мешок, развязал его, неловко путаясь одной рукой в хитрых узлах, извлек краюху хлеба и завернутое в тряпицу сало. Песик проявил к этим действиям несомненный интерес, взволнованно подергал носом, уловил ароматный запах сала и подошел ближе, умильно поглядывая на пищу. Костя отрезал трофейным ножом ломоть ржаного хлеба и кусок сала. Сало растаяло во рту, и он почувствовал, что зверски голоден. Песик подвинулся еще ближе, его хвост нервно задрожал.
— Может, ты тоже голоден? Бросили тебя хозяева? — Костя сочувственно посмотрел на собаку. Недавнее раздражение против незваного гостя прошло, взяла верх природная любовь к животным.
— Лови.
Песик мячиком взвился в воздух, изогнулся на лету и подхватил корочку сала.
— Ишь ты, ловок, шельма, — промычал с набитым ртом Костя.
Пес мусолил пахучие корочки, перекладывал их розовым языком с зуба на зуб и поглядывал на своего нового друга, а Костя, так же неторопливо смакуя, жевал черствый колючий хлеб и запивал его водой из фляги.
Вдруг пес вскочил и, глядя на дверь, радостно завилял обрубком хвоста. Воронцов поперхнулся и выглянул из-за печи.
Дверь приоткрылась. Костя выхватил маузер и метнулся за печь. Забыв о ране, он больно, до кругов в глазах и противной зыбкой слабости в коленях, ударился плечом о кирпичную кладку. На порог легла тень.
Костя приготовился к прыжку. И в этот момент в избушку вошла, наклонив в дверях светловолосую головку, девушка.
Некоторое время она близоруко щурилась, привыкая к полумраку, потом увидела терьерчика:
— Джерри, что ты здесь делаешь?
Воронцов не шевелился. Ушибленное о печку плечо болело все сильней. Стиснув зубы, он прислушивался, надеясь, что девушка сейчас уйдет.
— Фу, тубо, брось сейчас же! — девушка заметила корочку сала. — Откуда ты взял?
Она заглянула за печку. У ног ее радостным мохнатым шариком крутился Джерри.
— Тихо. Ни с места. — Воронцов навел маузер на девушку.
— Кто вы? — воскликнула девушка, не обращая внимания на оружие.
— Ни с места, — глухо повторил Воронцов, бессильно сползая по стенке. И совсем тихо, одним дыханием произнес: — Говорите, пожалуйста, тише.
— Вам плохо? Вам помочь? Я сейчас позову людей…
— Не надо людей… Садитесь.
Девушка присела. Она наконец заметила пистолет в руках Кости, петлицы на его гимнастерке. Увидела побуревший от крови рукав и обрывки бинтов на полу.
— Вы ранены? Вы красный?
— Да, — подтвердил Костя. Отрицать было бессмысленно.
