Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4
Но следователь старался, как мог. Вряд ли эмигрант Шевченко знал про город Днепропетровск, для него это был Екатеринослав. Но следователь записал, что Протопопов родился в СССР, в Днепропетровске, и Шевченко поставил под протоколом допроса свою подпись. О том, как добывались показания свидетелей, рассказывает войсковой старшина Михаил Иванович Коцовский[31]:
«…B лагере появились следователи. Начались вызовы на допрос. Днем гнали на работу, а ночью на допрос.
Меня первый раз вызвал следователь в 6 часов вечера и держал до 5 часов утра, а в 6 утра я уже был на шахте, где должен был выработать 101 процент нормы.
Следователь, подполковник, встретил меня страшною бранью и угрозами револьвером. Я молча сидел и слушал все это. Состояние у меня в этот момент было безразличное, все мы ждали конца и молили Бога, чтобы скорее все решилось. Во время его ругани я, вероятно, улыбнулся, ибо он прекратил ругань и спросил, чему я улыбаюсь. Я ответил, что меня удивляет поведение офицера, носящего штаб-офицерские погоны. «Вас нужно не ругать, а вешать», — ответил он мне. После этого начался допрос, длившийся до 5 утра и вымотавший меня до такой степени, что я был как пьяный и только на морозе пришел в себя.
Такие допросы пришлось перенести десятки раз. Многих после такого допроса взяли в НКВД, в город Прокопьевск. Среди них были: полковник Скляров, сотник Дахин, лейтенант Невзоров, полковник Сомов, войсковой старшина Протопопов, полковник Кадушкин, полковник Фетисов, полковник Зимин, полковник Морозов.
Бывали такие допросы, когда следователь вызовет в 6–7 вечера, посадит против себя на стул, а сам что-либо пишет или читает. Вы сидите молча, смотрите на него. Через полтора-два часа задаст какой-нибудь не относящийся к делу вопрос, и опять два часа молчания, а если вы задремлете — беда вам будет: получите или удар по физиономии, или в одном френче поставят вас на мороз — «освежиться», как они говорили.
Сведения, данные на следствии, проверялись. На столе у следователя лежал лист бумаги, исписанный на машинке. Однажды следователь дал мне его прочесть. Там была описана почти вся моя жизнь в Югославии. Подпись была неразборчива».
Используя все эти методы, следователь мог фабриковать какие угодно показания. Правда, иногда попадались крепкие орешки…
Приобщив с большой неохотой показания Александра Шевченко-Шевцова к делу, майор Пастаногов приступил 6 декабря 1946 года к допросу подследственного.
С позиций юстиции казалось невероятным, что функции следователя и оперативного работника были совмещены в одном лице. Таким образом, добытые оперативным путем сведения автоматически становились юридическими доказательствами. Во всем мире сообщения агентуры, результаты несанкционированного прослушивания или подслушивания, перехваченные письма, украденные документы не принимались судом в качестве доказательств, на которых строилось обвинение. Но в Советском Союзе много лет существовал введенный Сталиным еще в 1934 г. упрощенный порядок судопроизводства, направленный на физическое устранение неугодных режиму лиц, групп и классов. История с Алексеем Протопоповым-Медером в этом смысле не была исключением.
Вызвав к себе подследственного, начальник контрразведки приступил к допросу. Чтобы поймать непокорного Протопопова-Медера на слове, майор Пастаногов избрал нехитрую тактику допроса: своей рукой в протоколе он записывал поставленный вопрос, после чего подследственный должен был своей рукой писать ответ и после каждого ответа — ставить подпись.
Допрос был посвящен выяснению обстоятельств знакомства Алексея Протопопова-Медера с полковником фон Рентельном. Следователю важно было доказать, что между ними был сговор, что слова Протопопова о существовании его личных документов, подтверждающих австрийское, сербское и германское подданства — выдумка, обман следствия. Допрос длился без перерыва четыре часа:
«ВОПРОС: В своем заявлении от 26 ноября 1946 г. вы возбудили ходатайство о допросе в качестве свидетеля бывшего полковника немецкой армии фон Рентельна. Скажите, где и когда вам стал известен указанный вами фон Рентельн?
ОТВЕТ: Фон Рентельна я впервые встретил в лагере военнопленных № 9 в Зенькове, возле Прокопьевска.
ВОПРОС: А впоследствии где и при каких обстоятельствах вы встречались с фон Рентельном?
ОТВЕТ: Полковник фон Рентельн возглавлял военнопленных немцев в названном лагере. В то время я был командиром 2-й строительной роты и явился к фон Рентельну с документами, то есть с паспортом австро-германским, так как я предназначался для отправки с немцами на постройку лагеря № 2, но меня новый начальник лагеря не отпустил. Таким образом, мои документы фон Рентельн просмотрел и передал своему адъютанту, а тот, в свою очередь, начальнику лагеря. Кроме названного случая, я видел полковника фон Рентельна в суде, когда его судили, и в тюрьме, в камере № 43.
ВОПРОС: Дайте более подробные показания о встрече с фон Рентельном, произошедшей после суда.
ОТВЕТ: 21 октября 1946 года я видел полковника фон Рентельна в суде, когда его вели в зал заседаний. Говорить мне с ним нельзя было, так как конвой не разрешал, да и подойти невозможно было, так как меня выводили.
ВОПРОС: В своем заявлении от 26 ноября 1946 г. вы указали: «полковник Рентельн в Новосибирской тюрьме». Откуда вам стало известно о том, что в момент составления вами указанного заявления он содержался в тюрьме?
ОТВЕТ: По возвращении из суда я был отправлен в тюрьму, там проходил обыск и видел, как вывели фон Рентельна и повели в баню.
ВОПРОС: Выше вы показали, что, кроме встречи с фон Рентельном в Прокопьевском лагере, вы виделись с ним в суде. Теперь вы заявляете, что видели его в тюрьме. Возможно, вы еще где-либо встречались с фон Рентельном?
ОТВЕТ: Кроме указанного случая, я больше его не видел, и где он в данное время находится, не знаю.
ВОПРОС: В своих показаниях о вашей встрече с фон Рентельном в здании суда и в помещении тюрьмы вы не сказали об имевшихся между вами разговорах. Дайте показания об этом.
ОТВЕТ: Разговоров у меня с фон Рентельном не было, да и не могло быть, т. к. я его видел издали, а кричать я не мог, да и незачем.
ВОПРОС: Следствием установлено, что в октябре 1946 г. вы содержались совместно с полковником фон Рентельном в камере № 43 Новосибирской тюрьмы. Скажите, в каких целях вы пытались это скрыть?
ОТВЕТ: Совершенно верно, в октябре 1946 г. полковник фон Рентельн был переведен из больницы в камеру № 43, но я из этой камеры был направлен в камеру № 35.
ВОПРОС: Скажите, сколько времени вы находились вместе с полковником фон Рентельном в камере № 43, и объясните, почему вы пытались скрыть это обстоятельство?
ОТВЕТ: Сколько времени я был совместно с полковником фон Рентельном в камере, я не помню, но было несколько дней. Это обстоятельство я не скрываю, а просто понял вопрос так: когда я в последний раз, т. е. после суда, встречал или видел полковника фон Рентельна.
ВОПРОС: Вы опять говорите неправду! Выше вы показали, что, кроме вашей встречи с Рентельном в Прокопьевске, вы видели его в суде. Скажите, почему вы пытались скрыть ваше совместное пребывание с Рентельном в одной камере, в которой вы находились до суда?
ОТВЕТ: Как я показал выше, что я понял вопрос, то речь идет о времени от 21 октября до 26 ноября 1946 г. когда я подал жалобу. О том, что я был совместно с названным в октябре 1946 г. несколько дней, я забыл, и понял, что об этом меня не спрашивают, что вопрос относится к времени после суда, когда мне стало известно, что фон Рентельн находится в тюрьме.
ВОПРОС: Вы пытались скрыть от следствия свое пребывание в одной камере с Рентельном, что следствие в таком случае не будет знать о вашей просьбе, с которой вы обращались к фон Рентельну, уговаривая последнего дать показания о вашем австрийско-германском подданстве.
ОТВЕТ: Я не пытался и не пытаюсь скрывать свое совместное пребывание в камере с фон Рентельном. Я также не уговаривал его давать обо мне какие-либо ложные показания как свидетеля, потому что он читал мой паспорт австро-германский в июле месяце 1945 г. в лагере № 9 в Зенькове, причем в присутствии адъютанта полковника фон Рентельна — И. Г. Березлева.
ВОПРОС: Объявляем вам показания Рентельна: «Вместе со мной в 43-й камере тюрьмы сидел Протопопов-Медер, который просил меня дать показания на следствии, что он австрийско-германский подданный». Вы подтверждаете эти показания?
ОТВЕТ: Я не помню просьбы, указанной вами. Знаю, что фон Рентельн читал мой австро-германский паспорт, и знаю, что я австрийский подданный и германский подданный, а потому и указал его свидетелем.
ВОПРОС: Продолжаем объявление вам показаний фон Рентельна: «Я подтверждаю, что никаких документов от Протопопова я никогда не получал». Что вы можете сказать по существу этих показаний фон Рентельна?
