Иван Черных - Штопор
Над домом прогудел самолет: кто-то полетел на задание. И душа заныла еще сильнее. Чтобы заглушить боль и тоску, он подошел к книжному шкафу и стал по корешкам искать книгу, которая могла бы отвлечь его от грустных дум. Правда, книг было немного и большинство специальные — теория полета, конструкция самолета, самолетовождение, журналы, — но и художественные приобретал, когда появлялись в магазине, особенно о летчиках. Взгляд остановился на романе Виктора Иваненко «За звуковым барьером». Купил он его еще в Белозерске. Но прочитал уже здесь. Вначале Наталья, потом он. Роман поразил его своей суровой правдой и знанием жизни летчиков. Писал человек, близкий к авиации. О заводских летчиках-испытателях.
Николай достал книгу, раскрыл наугад страницу и прочитал: «Прекрасный ты летчик, Кравцов, но больно дорогой для завода. Две „ямы“ на твоем счету…»
На счету Николая хотя и не «ямы», но тоже два ЧП, две предпосылки к летному происшествию, и тоже, наверное, он «больно дорогой» для отряда — из-за него одного отряд может оказаться на последнем месте… Кравцов хотел доказать свою правоту, снять обвинение и… поплатился за это жизнью. Вот какую силу имеет слово — может окрылить и толкнуть в пропасть…
Николай подошел к кровати, собрался лечь — бессонная ночь сказалась головной болью, но вдруг зазвонил телефон. Рука сама потянулась было к трубке, но мысль, что это Сташенков или кто-либо по его поручению, удержала. Может, Марина?.. Даже если и она… Ему ни с кем не хотелось говорить, никого не хотелось видеть.
Телефон настойчиво звонил. Начальственно. И пусть. От полетов он отстранен, а страшнее ничего быть не может.
Он лег, начал читать. Но взгляд лишь бегал по строчкам, не улавливая даже значения слов.
Николай закрыл глаза, положил рядом книгу. Голова, казалось, распухла от мыслей и болела нестерпимо. А сон не шел. Где-то у Натальи было снотворное — после случая с Артемом она нередко прибегала к этому средству, надо попробовать и ему. Он встал, порылся в домашней аптечке, в оставленных жениных вещах. Не нашел ни одной таблетки — видно, забрала с собой.
Снова хотел лечь. Теперь зазвонил звонок в прихожей. Надо открыть…
В проеме стоял капитан Мальцев. Смущенный, виноватый, и по виду нетрудно было догадаться, что пришел не по своей воле.
— Проходи, — пригласил Николай штурмана в комнату.
Пожали друг другу руки.
— Прости, Николай, до тебя не удалось дозвониться, пришлось идти. Сташенков послал: вас вызывают в центр. «Пчелка» уже стоит наготове.
— Кого? — спросил Николай, догадываясь, что лететь придется со Сташенковым.
— Ясно кого: тебя и командира отряда.
А ему почему-то и в голову не пришло, что из-за вчерашнего ЧП над полигоном их попросят на ковер перед самим начальником летно-испытательного центра. Считал, что обстоятельства происшествия будут доложены генералу по телефону, и приказа, определяющего его судьбу, долго ждать не придется. А выходит, все по-иному…
Николай быстро оделся, сунул в «дипломат» бритву, мыло, зубную щетку, книгу Иваненко и направился за Мальцевым.
На улице штурман замедлил шаг и снова как-то робко, исподлобья взглянул на Николая.
— Спрашивай, не темни, — догадался Николай. — Хитрость твоя вся на лице написана.
Мальцев покраснел, как мальчишка, уличенный в нехорошем поступке.
— Собственно, я не спрашивать… Сташенков просил поговорить с тобой.
— Так говори. О чем?
— Ты сам знаешь, по какому поводу вас вызывают в центр. Сташенков сказал, что не собирается тебя топить, но, если ты будешь валить вину на других, он похождения твои покрывать не станет.
«Вот чего желает командир отряда! — с новой силой вскипело негодование в груди Николая. — Чтобы всю вину я взял на себя и не вынес сора из избы. Хорош! Чует кошка, чье мясо съела…»
6Николай ожидал, что Сташенков встречу с ним начнет с разгона: «Почему не явился на построение?», «Почему не отвечал на телефонные звонки?», «Почему заставляешь ждать?» — и таких «почему» могло найтись немало; но майор ни словом не упрекнул его, кивнул на заднее сиденье «газика» и приказал шоферу ехать. Лицо его, показалось Николаю, озабочено больше обычного, и прежней агрессивности в нем не замечалось. Возможно, до него дошло, в какой ситуации побывал летчик, что чудом остался жив, благодаря своей находчивости и летному мастерству, он понял, что был не прав. Возможно. А признать свою неправоту гордыня не позволяет. «Сташенков не будет тебя топить, если вину возьмешь на себя», — сказал Мальцев. Видно, дела командира не столь блестящи…
Они подъехали к «Пчелке», легкому двухмоторному и двухкилевому моноплану, выполняющему роль посыльного, связного и почтового самолета центра — отличные аэродинамические качества позволяли ему садиться на любой маленькой площадке, — уже готовому к взлету, и поднялись в уютный комфортабельный салон с двумя рядами кресел. Обычно Сташенков проходил в командирскую кабину, занимал место второго пилота, а того отправлял в салон; на этот раз сел в салоне, у иллюминатора, даже как-то глянул на Николая по-доброму, словно приглашая сесть рядом. Николай остановился в растерянности. А если ему только показалось и не поймет ли командир отряда, что он заискивает перед ним? И он стоял некоторое время в раздумье, пока не засвистел стартер запускаемого двигателя. Сташенков еще раз взглянул на него и достал из портфеля газету; вид у него, во всяком случае, был не такой воинственный, как вчера и неделю назад на предварительной подготовке, когда Николай поднял вопрос об усложнении полетных заданий, увязывании испытательских целей с отработкой боевых навыков. Воспоминание больно царапнуло по сердцу, и Николай сел на противоположную сторону, повернулся к иллюминатору.
Правый двигатель уже описывал дымчатый круг лопастями, поднятый ветер тянул по бетону песчаный шлейф, стегал спрессованными струями по килю и стабилизатору, создавая впечатление начавшегося разбега.
Запел и второй двигатель, «Пчелка» тронулась с места.
Пока рулили к старту, воздух в самолете накалился до такой степени, что трудно было дышать. Не помогала и вентиляция. По лицу, шее, спине у Николая катились струи пота. А Сташенков сидел как ни в чем не бывало: лицо, несмотря на полноту, лишь слегка побагровело да на шее едва обозначилась влага. «А он неплохо здесь акклиматизировался, — подумал Николай. — Правда, два года — не три месяца, но я, наверное, не привыкну к такой жаре никогда». И грустно усмехнулся над собой: никогда!
Куда теперь забросит его судьба? Может, как советовал Мальцев, пойти на компромисс, взять всю вину на себя и за посадку на чужом аэродроме, и за случай на полигоне? Самое худшее, чего можно ожидать, — это строгого выговора от генерала и повторной сдачи зачетов по технике и Наставлению по производству полетов. Зато он останется летчиком, будет заниматься любимым делом… Под командованием самовлюбленного хама, который будет по-прежнему унижать подчиненных, вытравлять из их сознания чувства гордости и собственного достоинства…
Сумеешь ли ты доказать это? Мальцев предупредил: были до Николая в отряде такие шустрые, как он, которым не нравились и порядки в отряде, и сам командир. Борьба кончилась тем, что недовольных из отряда убрали, а одного даже уволили из армии. Вот и наступила с того времени благодать, пока новый Аника-воин не появился… Значит, смириться, терпеть до лучших времен?.. Почему, нередко так получается, что прав тот, у кого больше прав? Может, все закономерно: по службе быстро продвигается тот, кто умнее, способнее, настойчивее? Ему, как говорится, и карты в руки — право распоряжаться судьбами других. Так ли?.. Сташенков, конечно же, не глуп, требователен, летает отменно. Но только ли эти качества определяют командирскую должность? А чуткость, рассудительность, справедливость, честность, доброта, которых не может не быть у командира-воспитателя?.. Николай с благодарностью вспоминал своего первого командира — капитана Чекунова. Ему не было и двадцати пяти, а за советом к нему шли ветераны училища, инструкторы, убеленные сединой. А кто из курсантов не мечтал попасть в его группу, слетать с ним, поприсутствовать на разборе полетов, которые он проводил: что ни слово, то золото, настоящая авиационная заповедь, пригодная на всю жизнь. И учил он в небе так, словно своим талантом делился: самые неподдающиеся курсанты овладевали летным мастерством и становились мастерами пилотирования. О нем даже анекдот сочинили, как он научил летать медведя. Ему прочили большую карьеру. А спустя три года после окончания училища встретил Николай Чекунова в форме… гражданского летчика.
— Как же так? — поразился бывший ученик и воспитанник. — Вы и — не военный!
Чекунов невесело усмехнулся:
— Как говорят: от великого до смешного один шаг…
