Михаил Федоренко - Туман-Озеро
Капитан провел рукой по слипавшимся от дремоты глазам. Кивнул проводнику. Тот внушительно объявил:
— Товарищи, проверка! — и после солидной паузы добавил — Просьба предъявить документы и показать вещи.
Старичок со второй полки, привстав и пошарив в кармане, первым подал свой потрепанный паспорт и проездной билет.
Больной приподнял голову и стал ощупывать затекший затылок.
— А меня, что же… ох… в расчет не принимаете? — обиженно спросил он, когда капитан, возвратив старику документы, повернулся было в другую сторону.
— Как так! Примем. Вы, наверно, папаша, буфет боитесь прозевать на ближайшей станции? Только смотрите, а то, неровен час, усы в пиве утонут… — пошутил сержант, пробуя на вес корзину больного.
— Ох, и мастак же, видно, ты, сынок, позубоскалить, — улыбнулся усатый.
Дошла очередь до спавшего под кителем. Когда проводник слегка потормошил его, тот только сладко потянулся и опять ровно задышал.
— Демобилизованный офицер, — объяснил железнодорожник. — Едет на целину. Отсыпается парень. Стоит ли будить?
— Будите.
Проводник слегка потянул демобилизованного за Руку.
— А? Что? Тревога? — схватился с койки здоровяк и стукнулся макушкой о верхнюю полку. Он втянул голову в плечи и часто замигал глазами. Губастое веснушчатое лицо этого светловолосого молодого парня выражало боль и недоумение.
Потрогав ушибленное место, он широко заулыбался.
— Ах, вот в чем дело! Наконец-то дошло… Документы!.. — он легко соскочил на пол; подтянул голенища поношенных сапог, отряхнул крылья габардиновых галифе. Выпрямился. И только тогда полез рукой во внутренний карман. Китель он придерживал на себе приподнятыми плечами.
— Все там… — сказал он, передавая капитану потрепанный клеенчатый бумажник.
Капитан, щурясь на свет, стал просматривать документы.
— Значит, на Алтай? — спросил он.
— На Алтай! — улыбнулся военный.
— И домой не заезжаете?.. Отдохнуть, с родными повидаться?
— Нужно бы. Да не знаю, куда раньше направиться — в детдом или в железнодорожное училище, из которого призывался. Наверно, поработаю с годок, потом уж…
— Александр Матросов тоже, кажется, из железнодорожного пошел в армию.
— Читал. Мы с ним одногодки, между прочим.
— Вещи отдельно отправили?
— Вещи? У меня их не так много. Там где-то «сидор Иванович» валяется, — кивнул пассажир на нишу багажника.
Сержант, стоя на раскладной лесенке, потянулся к нише.
— Это и есть ваш саквояж? — спросил он, слегка подкидывая на руке вещевой мешок с болтавшимися лямками. — А этот беспризорный «красавец»?
Сержант приподнялся на носки и вытянул невзрачный рыжеватый чемодан.
— Неужели вещи развязались? Разрешите!.. — демобилизованный подхватил вещмешок и чемодан. Он положил их на пустовавшую полку, стал связывать.
Не сходя с лесенки, веселый сержант спросил:
— А что, коли и мне податься на целинные земли после армии, товарищ капитан? Дослужу срок, свои «сидоры» в охапку, как товарищ офицер запаса, и махну.
— Мысль неплоха, — откликнулся светловолосый. — Вот! — затянул он последний узел на чемодане и вещевом мешке.
— Дайте-ка, я их опять на место водворю, — предложил сержант.
Пассажир, ехавший на целину, уже было поднял связанные вещи, потом опустил.
— Да ничего, не беспокойтесь. Я их ткну вон туда под нижнюю полку. Скоро пересадка.
— Мысль замечательная, — задумчиво протянул капитан, глядя на согнутую спину молодого пассажира, задвигавшего вещи под полку.
— Это вы насчет будущей поездки сержанта на Алтай?.. — вытирая платком руки, хозяин «сидора» повернулся к капитану.
— Именно. Документы у вас в порядке. Получите, — протянул тот демобилизованному клеенчатый бумажник.
Сержант спрыгнул с лесенки.
— До побачення! — шутливо раскланялся он с пассажирами.
— Счастливо и вам, ребятки, — напутствовал уходивших старик.
— Бывайте всегда здоровыми… — пожелал больной.
— Всех благ! — весело подмигнул светловолосый.
Как только затихли шаги пограничников, в двери показался пассажир в полосатой пижаме.
— Что, не сказали, кого ищут? — направил он свой утиный нос прямо на проводника, возвратившегося с веником и кружкой.
— Станут они распространяться… — простонал больной.
— Скоро узловая, — проговорил проводник. Пройдя на середину купе, он набрал в рот воды, прыснул на пол, готовясь подметать. — Кого они ищут, говорите? — спросил и опять поднес ко рту кружку.
Светловолосый рассмеялся.
— Ну и дипломат же наш проводник: знает пользу воды. Вот бы болтунам прописать такой рецепт: зачесался язык, сразу за кружку. Тогда государственную тайну никто не выболтал бы… — и светловолосый многозначительно поглядел на пассажира с утиным носом.
— При чем тут государственная тайна? — обиделся тот. — Я просто так…
— Я тоже просто так.
Вверху зашевелился старик; он надел пиджак, завязал платком горло.
— В девятьсот четырнадцатом на Знаменском узле служил официантом Котька «Неходибосой»… — почесывая кадык, начал он без всяких предисловий. — Бывало, подвыпивший поручик только щелкнет портсигаром, а Котька уж подносит зажженную спичку. Как-то охмелевший штабс-капитан замахнулся кулаком, чтобы разбить пенснэ на носу купеческого сынка, а угодил в морду услужливому Котьке. Одарил «Неходибосого», чтобы не попадался под руку. Тот только кланяется. Или проигрался фронтовик. Без Котьки не обойдется. Пошепчутся, «Неходибосой» шаркнет штиблетами, взмахнет белой салфеткой и фронтовик бежит в зеленую комнату с пачкой ассигнаций отыгрываться. А когда кайзер Вильгельм оккупировал Киев, Котьку на Крещатике в мундире капитана германской армии видели…
Все молчали. Было слышно, как старик поскребывает заскорузлыми пальцами жесткую щетину на кадыке.
— Ну и историю вы поведали. Я как жабу проглотил! — поморщился демобилизованный. Он сидел на нижней полке, поставив локти на колени и подперев кулаками подбородок. — Водились же такие типы!
— Ох… А сейчас разве не водятся? — простонал больной. Он пристально посмотрел на стоящего в дверях угреватого с утиным носом пассажира и устало прикрыл глаза.
— Теперь совсем другое дело… — светловолосый встал, прошелся по купе. — Во времена Котьки сама царица Александра шпионила. Да и Николай не особенно переживал, что из-за какого-то непойманного Котьки гибли в Карпатах целые дивизии… Сейчас Котька не дослужился бы до капитана, будь он трижды босым. Видели. как пограничники все проверили… Теперь сунься такой тип: два-три месяца продержался, а на четвертый, смотришь, сообщение в «Правде»: высшая мера по указу. Рожа выдает такого…
— Да, так оно и есть, — сказал мужчина в полосатой пижаме. Он потоптался у двери и тихо ушел.
Демобилизованный вытер платочком лоб.
— Не по вкусу наш разговор полосатому матрасу. Ушел…
Над головами что-то прогромыхало. Будто сломанная ветка дерева пробарабанила по крыше вагона.
В купе словно похолодело. По темному окну текли извилистые дождевые струи. Костлявая рука старика замерла у шеи, обмотанной клетчатым шарфом. Застыл и проводник с опущенным на пол веником.
— Лезет!.. Лезет!.. — закричал больной и стал суматошно отодвигаться от окна.
— Кто? Где? — бросились к нему.
— Ох… — усатый опустил на пол отекшие ноги и, опасливо поглядывая в окно, стал потирать руками рыхлую грудь.
— Ох… вздремнул, аль наяву… вижу, понимаете, голову. А шляпа на ней вертится, вертится!.. Фу, устал, лягу… завесили бы окно.
— Ну и шутник наш больной! Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялся светловолосый. — Представьте, даже я труса дал.
В дверях показалась голова поездного радиста.
— Проводник третьего непромокаемого здесь? А, вот со своим пылесосом, а пол так и неподметенный. Поторопись-ка к главному. Побыстрее! Вызывает.
* * *Начальник поезда и капитан Фролов, старший наряда пограничников, готовились пить чай.
Фролов, среднего роста плотный крепыш, усталыми, но внимательными глазами поглядывал на бойцов, которые старались вместить на одном крючке три плаща, торчавших коробами.
— Ну, ребята, присоединяйтесь, — повернулся к ним железнодорожник. — Побродили по горам да и дождь вас прохватил. Что-то сержанта долго нет. Не случилось бы с ним чего-нибудь. Как он парень?..
— Будет все в порядке! — успокоил железнодорожника капитан. — Сержант дело знает. А вот прием — не из лучших… Пассажиры…
— Ради такого дела можно и рискнуть, — начальник поезда взялся за свой стакан, — Пассажиры у нас народ понимающий…
Он отхлебнул обжигающий глоток чаю.
* * *В дороге привыкают к своим проводникам.
— Долгонько нет нашего вожатого, — поглядывая на открытую дверь, проговорил старик.
