Владимир Сысоев - Первое задание
— Да, но мы нападём неожиданно.
— Это так, конечно, но не лучше ли не рисковать людьми, а просто перенести место встречи?
— А на хуторе фрицам устроить хорошую баню, — поддержал Николай.
И опять три пары глаз посмотрели на Петрова, — он тревожно молчал.
Разговор продолжил командир:
— Затянули мы с этой встречей. Носимся, как кошка с рыбой: где положить, как съесть… Нужно принимать решение.
— По-моему, предложения Петрова и Николая разумны, в них есть рациональное зерно.
— Далась тебе твоя пшеница, — с досадой проговорил командир. — А, по существу, у нас нет другого выхода. Итак, место встречи переносим, карателям устраиваем засаду. Решено?
— Решено, — ответил комиссар.
— Согласен, — проговорил Николай.
— Тогда за дело! — сказал командир.
— Подожди немного, — опять заговорил комиссар, — остаётся один недоуменный вопрос: как немцы узнали о предстоящей встрече, ведь никто, кроме нас четверых, об этом не знал.
Напряжение висит в воздухе, все молчат. Трое — по заранее разработанному плану, а четвёртый… И тут он допускает ошибку:
— А почему нельзя предположить, что информация до немцев дошла от отряда Романа? Кто знает, может быть, они менее осторожны, чем мы.
— Это логично. Действительно, почему мы должны подозревать своих? — спросил комиссар.
Но вопрос уже не имел смысла. Троим всё было ясно, они поняли, что наступает развязка, а четвёртый, наоборот, стал успокаиваться. Он с облегчением вздохнул, и дерзкая, еле заметная улыбка заиграла на его лице.
«Начинается игра в одни ворота», — подумал Николай и ощутил так хорошо знакомый ему прилив сил, какое-то особое спокойствие, ясность мышления, которые всегда приходили к нему в момент опасности.
А начальник штаба пытался развить успех, тонким ударом увести в сторону от опасного разговора. Недаром же он под руководством самых опытных наставников закалял волю, учился владеть собой, подвергая себя различным испытаниям, постигал сложное искусство лавировать в любых непредвиденных обстоятельствах. Только бы протянуть ещё немного, выйти из этой землянки, а там — ищи ветра в поле…
— Между прочим, — деловито сказал он, — необходимо проверить Тарасова. Уж очень странно он ушёл из-под расстрела.
— А как он ушёл? — спросил комиссар и серьёзно посмотрел на командира, который предостерегающе, незаметно для других приложил палец к губам. — Я что-то этого не слышал.
— Я ещё не знаю, как, — явно растерявшись, произнёс начальник штаба, — но сам факт побега уже говорит о многом. В гестапо великие мастера устраивать такие фокусы. Не исключено, что он завербован.
— Тарасов? — возмутился Иван Иванович. — Мы его хорошо знаем, это золотой человек!
— Золото тоже иногда оказывается медью. В нашем деле страховка необходима, мы воюем с сильным и умным противником.
— Да, не всё то золото, что блестит, — ехидно проговорил комиссар, — но золото всегда останется самим собой, не превратится в медь. А людей проверять надо, в том числе и Тарасова.
— Вот, вот, — с готовностью подхватил начальник штаба, — проверка не помешает. Как говорил Ленин: доверяй и проверяй.
— А что ещё вы нам можете рассказать из Ленина? — серьёзно спросил комиссар.
Провокатор умолк, теряясь в догадках. Он не знал, как истолковать этот вопрос, заданный с явной иронией. От страшной догадки защемило сердце. «Это подвох, им всё известно». Он испуганно отшатнулся от стола, побледнел и, чувствуя невероятную слабость в ногах, понизил голос:
— Вы шутите, Владимир Васильевич?
— Какие уж тут шутки! — сказал командир и строго спросил: — О каком это ты Иванове нам говорил?
Это была ловушка.
— Об Иванове? — растерялся Петров, в голосе которого теперь не слышалось былой твёрдости и напора.
— Подожди, Ваня, — Иванов, Тарасов, Петров, Сидоров — я сам без конца путаю фамилии, — опять вмешался комиссар.
— И я не понимаю тона, — почувствовав поддержку, начал провокатор, — со мной говорят таким тоном, будто мне не доверяют. По-моему, я не раз доказал делом…
«Вот уж действительно — утопающий за соломинку хватается. Господи, что они тянут!» — напряжённо подумал Николай, а командир, словно угадав его мысли, резко сказал:
— Довольно! Я не знаю, как вас там по имени-отчеству, но то, что вы не Петров, — это мне ясно. Как ваша настоящая фамилия?
— О чём это вы, Иван Иванович? Нельзя же из-за мелочи подозревать человека чуть ли не в измене; человека, который не раз доказал свою преданность.
«Выдержка у тебя всё-таки есть, — с профессиональным интересом подумал Николай, — но выкрутиться тебе уже не удастся. Это не больше, как хорошая мина при плохой игре».
— Давайте без лишней лирики. Откуда взяли, что к нам в отряд прибыл Иванов? Молчите? Хорошо, я отвечу за вас: от вашего шефа — майора Демеля.
— Что?
— То, что слышал! Иванов казнён советскими патриотами, но Демель уверен, что он сбежал к партизанам. — Рука Николая потянулась ж рукоятке пистолета, приятно ощутила холодноватый металл.
— Иван Иванович, я ничего не говорил об Иванове, речь шла только о Тарасове!
— А почему вас это так беспокоит?
— Потому что вы близки к непоправимой ошибке, грязной несправедливости!
— Ничего, я не боюсь ответственности.
— Но мне-то от этого легче не будет, — с решимостью отчаяния выкрикнул начальник штаба.
— Ладно, хватит кривляться! Слушай, ты, как тебя там? Никакой встречи не будет и быть не должно! Всё это специально придумано нами, чтобы проверить тебя, провокатор!
— Как это? — глупо промолвил он.
— Вот так!
Наступила тяжёлая пауза. Николай внимательно следил за руками немца. Вот правая медленно двинулась к оружию, но тут же быстро вернулась на место. Нужно ещё расстегнуть кобуру, вытащить пистолет, взвести курок — на это уйдёт целая вечность.
— Что же ты молчишь, не можешь ничего придумать в своё оправдание? — уже не сдерживая злость, спросил комиссар.
Напряжение достигло наивысшей точки.
— Руки на стол! — тихо сказал Иван Иванович. — И без глупых эмоций, если сможешь, конечно.
Немец резко вскочил и рванул пистолет, но Николай, не спускавший с него глаз, вырос у него за спиной и сильно ударил по крепкой шее…
Оглушённый фашист, громко икнув, беспомощно запрокинул голову и медленно сполз по стулу на пол.
Допрос желаемых результатов не дал. Под тяжестью неопровержимых улик провокатор лишь назвал своё настоящее имя — другие сведения сообщить категорически отказался. Партизанский суд приговорил его к расстрелу. Учитывая обстановку, приговор был приведён в исполнение немедленно.
Уже третий день тётя Даша, приходя с работы, усаживалась на скамейке возле своего дома с плетёной корзиной, наполненной жареными семечками.
Торговля шла бойко.
Тётя Даша умела для каждого покупателя найти тёплые слова, а когда подходили полицаи из карательной роты капитана Топоркова, она каждому приветливо говорила:
— Здравствуй, красавец, как здоровье?
Это был пароль.
И, высыпая семечки из гранёного стакана в оттопыренный карман шинели или брюк, она терпеливо ждала ответа. А они были разными:
— Спасибо, мамаша, всё в порядке!
— Спасибо на добром слове!
— Пока не жалуюсь!
Или сквозь смех:
— Как у быка!
Но всё это было не то.
И вот, наконец, в пятницу вечером, когда она уже собиралась уходить домой, подошли двое. Один, совсем молодой, с красивым живым лицом, на её вопрос, задохнувшись от радости и неожиданности, ответил:
— Спасибо, на здоровье не жалуюсь.
Это был отзыв.
Тётя Даша растерянно молчала: второй полицай невозмутимо ждал, что будет дальше.
Виктор понял её замешательство и, толкнув Сергея локтем, сказал:
— Не беспокойтесь, это тоже наш.
— Это другое дело, — сразу же успокоилась тётя Даша и торопливо заговорила: — В воскресенье ваша рота выступит вместе с немцами на партизан. Передайте старшему: приказано сделать так, чтобы ваши товарищи в этот бой не попали. Наряд или что ещё придумаете. А уж если выхода нет, тогда — сдаваться партизанам. Наши знают — стрелять не будут. Но лучше остаться в городе, вы здесь нужнее. Обо мне только вы двое и должны знать, больше никому ни слова! Понятно? Вот и всё.
— Понятно, — ответил Сергей.
Тётя Даша внимательно посмотрела в их лица и совсем тихо спросила:
— Это вы Тихона от смерти спасли?
— Мы.
— Сразу видно, хорошие вы ребята, — взволнованно сказала она и засуетилась: — А теперь идите, а то долго загостевались. Семечек-то насыплю. Хороши!
Виктор рассматривал в полумраке усталое лицо тёти Даши, и оно показалось ему милым и знакомым.
— Родная моя, — еле слышно прошептал он и не мог ничего больше вымолвить — комок подкатился к горлу.
