Владислав Шурыгин - Реквием по шестой роте
Командир быстро оценил обстановку.
— Серега, давай аккуратненько в голову выдвинись. Прикрывайся грузовиками, и там Петров тебе покажет цели. Работай.
Бээмпэшка, лязгая гусеницами, укатилась вперед за поворот. На дороге у машин собирались уцелевшие солдаты. Вытаскивали из кабин убитых, складывали их в ряд, накрывая лица куртками, кусками брезента. Бинтовали раненых, кололи промедол. Перебегали от машины к машине, пригибаясь, опасаясь снайперов.
За поворотом гулко ударила пушка БМП. Одна очередь, другая, третья. На нее вдруг наложился гранатометный разрыв.
…Серега — механик-водитель, бывший афганец, рыдал, как белуга. Гранатометчик достал-таки машину. Граната ударила в открытую крышку люка, оторвала ее, разнесла в куски. И один из этих осколков перерубил артерию на шее Петрухи — бессменного наводчика, оператора, земляка и друга.
Уткнувшись лицом в холодеющие его руки, весь перемазанный кровью, Серега рыдал.
— Да как же так, Петя? Зачем? Братуха! Как же я без тебя? Что я Маринке скажу? Петечка, родной. Господи, да что же это за жизнь-то такая сучья? Петя, Петруха…
В «зеленке», прямо за дорогой, раздавленный рухнувшей башней, лежал чеченец. Совсем мальчишка, подросток. Многотонный стальной «череп» в своем падении проломил, вмял ему трубу гранатомета в грудь.
Рычали моторы боевых машин. Подходило подкрепление. Считали убитых…
Чечня: МВД сражается
Город был сдан боевикам давно. Уже после буденновского позора и начала переговоров они стали просачиваться в город, обживаться в нем. Приходили сначала мелкими группами, таясь, потом пошли нагло и открыто. Заправлявшие тогда объединенной группировкой эмвэдэшники скрипели зубами, но сделать ничего не могли. Приказа на проведение операции в городе у них не было, поддерживать порядок в Грозном должно было полуукомплектованное МВД Чечни. Из города ушли на Ханкалу и Северный армейцы, постепенно выводились части внутренних войск. Боевики накопились в городе, создали базы. Мартовский штурм оказался репетицией.
* * *Разрыв. Грохот. Дым. Пол под ногами заходил ходуном. С противным треском вспучились, вылетая из пазов, паркетные доски. В комнату за стеной ударил выстрел из «граника». Очередной штурм «чехов» захлебнулся, и теперь они методично расстреливают здание из гранатометов, пытаясь поджечь его, нащупать в нем нас. Пятый час мы уже живем не мыслями, а какой-то звериной интуицией, чутьем. Дежурные расчеты перебегают в облаках пыли, побелки и дыма из одной комнаты в другую, увертываясь от гранат, предугадывая, предчувствуя их полет, волю пославших их стрелков. Изредка мы огрызаемся выстрелами снайперов, короткими очередями. Чаще всего это у нас получается. Но не всегда. Полчаса назад в подвал на руках отнесли солдатика-десантника. Разрыв достал его, когда он был в дверях. Граната разворотила перекрытие над его головой, ударная волна бросила его на стену, нашпиговав плечи и спину осколками.
Доктор внизу сейчас откачивает его, не дает свалиться в шок. Но лекарств все меньше, а тел на заскорузлых от крови носилках и лежаках все больше…
На рассвете, едва сумерки растворились в серой дождевой хмари, «духи» пошли на штурм. Гранатометы били так густо, что разрывы сливались в какие-то чудовищные очереди. Казалось, дом вот-вот рухнет, сложится, как карточный домик. От десятков впивающихся в него гранат он уже не просто вздрагивал — он ходил ходуном. Трещали, лопаясь, стены. Глухо, утробно скрипели перекрытия. От дыма и пыли вновь стало темно. Казалось, никто и ничто не уцелеет в этом аду.
И тогда они пошли. Умелые, чуткие. Перебежками, перекатами серые тени наползали на «периметр» — линию обороны. И когда уже казалось, они ворвутся, затопят здание своими телами, крепость ожила.
Из мешанины разбитых, раскрошенных бетонных блоков в упор, кинжально и беспощадно застрочили пулеметы, разрубая, отбрасывая, распиная на асфальте тела. Из дыма и пыли, заволокших провалы окон, по улице ударили гранатометы, выжигая огнем, выгрызая осколками ее пустоту. Густо застучали автоматы, перекрывая их треск, оглушительно ахнула пушка БМП, за ней «крупняки» бэтээров.
Из шедших на штурм не уцелел практически никто.
Здорового, бритого налысо «чеха» с «пэкаэмом» наперевес, всего в пулеметных лентах, напополам разрубил в поясе снаряд БМП, отбросив туловище на десяток метров от ног. И там, еще не осознав, что он уже труп, «дух» привстал на руках, удивленно разглядывая мешанину пулеметных лент и сизых внутренностей под собой. Через мгновение он уже был мертвым обрывком плоти.
Гранатометчик — сухой, невысокий, тоже бритый налысо — еще успел опуститься на колено, ловя в прицел цель. Но пуля снайпера, как ножом, срезала голую крышку черепа, разметая во все стороны мозги. Опрокидываясь, падая, его пальцы еще успели нажать на спусковой крючок, и граната умчалась куда-то в дождевое, сочащееся водой небо, а сам гранатометчик был отброшен ушедшей под спину реактивной струей на плиты «периметра».
Молодой безбородый «чех» зигзагами бросился к спасительным стенам, пытаясь увернуться от пуль, спастись. Но буквально набежал на гранатометный разрыв, и там, в этой вспышке, сдетонировали «воги» в его «разгрузке». Когда пыль и дым рассеялись, на асфальт валились тут и там какие-то дымящиеся сырые ошметки.
Спустя пару минут все было кончено. Улица опустела. На асфальте в нелепых позах валялись полтора десятка боевиков.
Гарнизон торопливо рассредоточивался по укрытиям. Дежурные расчеты маскировались на НП — наблюдательных пунктах. Наступал черед «духов». И они не заставили себя ждать.
Мстя за неудачу, за гибель своих воинов, «чехи» били из всего, что только могло стрелять. Трещали разрывы подствольников, ухали «граники», грохотали минометы. Под их прикрытием «духи» бросились вытаскивать тела убитых.
Один из чеченских милиционеров — ПОЖИЛОЙ усатый капитан из охраны МВД — разложил трубу «Мухи». И, выждав небольшую паузу в стрельбе, выскочил из подвала, перебежал к амбразуре в бетонных блоках и, прицелившись, ударил куда-то по улице. Разрыв и чей-то крик — попал! Пригибаясь, милиционер бросился к укрытию. Здесь, на пороге, его и достала пуля. Снайпер ударил точно под левую лопатку.
Еще несколько секунд он был жив, силясь что-то сказать на руках своих товарищей, но губы больше не слушались его, и он обмяк, глаза остекленели. Тело капитана бережно, словно это могло что-то изменить, перенесли на руках во внутренний двор, где в гараже лежали тела убитых.
Один из чеченцев-милиционеров остался с ним. Присел на корточки, сложил перед собой ладони книжкой и зашептал восточную молитву: «Иля-басмиля…».
— Это его брат, — негромко сказал майор милиции, — плотный крепыш с круглым рязанским лицом. — Ахмед всю жизнь прослужил в Тюмени, там и семья. Сюда добровольцем приехал почти год назад… Не уберегся…
— Эй, русские, сдавайтэс, — знакомый голос с характерным кавказским акцентом завел знакомую песню. «Чехи» где-то добыли мегафоны, и теперь один из них по нескольку раз в день вещает на «периметр».
— Наши воины взяли город. Всэх ваших вырэзалы. Отдайте нам завгаевских собак-измэнников, и мы сохраним вам жизн. Аэропорт у нас. Ханкалу добываэм. Ми взяли Аргун и Гудермэс. Всэнародный восстаний. Нэт смисла сопротивляться. Ми все равно вас возьмем. Викупитэ свои жизны. Отдайтэ нам завгаевских собак… Аллах акбар! Аллах…
Его голос перекрывает нарастающий гул движков, из облаков вываливается пара «крокодилов». Послушная авианаводчику, она обрушивает удар «нурсов» на здания, в которых засели «чехи». Дома тонут в разрывах. Тотчас к «крокодилам» потянулись с земли цепочки трассеров, но те боевым разворотом уходят из-под огня и исчезают в облаках.
Когда дым и пыль оседают, кто-то орет во всю силу легких:
— Эй, «Нохча», так-то вы аэродром взяли! Яйца береги, я их скоро тебе вырву!
В ответ — опять стрельба…
Шли третьи сутки осады.
* * *…Ночь. В унылой тьме подвала холодно и сыро. На улице идет нудный долгий дождь. Бои продолжаются. Сна нет. Предельное напряжение этих дней не оставляет даже в редкие часы отдыха. Лишь на несколько мгновений накатывается какое-то бредовое забытье, в котором вновь куда-то бежишь, вновь по кому-то стреляешь и просыпаешься в судорожном ужасе оттого, что «духи» все ближе, а пули бессильно шлепаются, едва вылетев из ствола…
Жрать хочется. Именно — жрать. Набить чем-нибудь до отвала живот. Избавиться от этой сосущей, выворачивающей кишки боли. Эх, сейчас бы буханку хлеба, свежего, черного, бородинского… К черту мысли о еде!..Выживем — отъедимся. Боеприпасы вот только на исходе. Патроны, гранаты, «воги»…
…К черту мысли о еде! Шесть «вогов» в разгрузнике осталось…
От стены отваливаюсь со стоном. Спина кажется одной огромной раной. Приложило-таки сегодня. Ударной волной швырнуло, ударило о стену. Вроде ни раны, ни ссадины, а шевельнуться нет мочи. Пока ходишь — еще ничего. А приляжешь или сядешь — аллее! Словно утюгом прижаривает — ни встать, ни лечь. Одна сплошная боль…
