Александр Авраменко - Стальная дуга
— Немцы рвутся со стороны Белгородского шоссе!
С этими словами в палату ворвался один из ходячих. Находящиеся в ней недовольно загудели:
— А мы?
— Нас что, тут бросили?!
— Да что же это делается!..
Столяров молча поднялся с койки и направился к выходу.
— Давай, майор, разберись!..
Он стоял в кабинете главврача и ждал, когда тот кончит разговор по телефону, тем более, что речь шла именно об эвакуации. Наконец подполковник медицинской службы бессильно опустил голову и повесил трубку, устало взглянул на Александра.
— Что вам?
— Меня прислали раненые. Они хотят знать — будут ли они вывезены из города?
— Вы же сами слышали — выбираться своими силами. Там сейчас не до нас, идут бои на улицах города. Приказано вывозить людей своими силами. А на чём?!
Он закричал:
— У меня нет транспорта! Нет людей, в конце концов! А здесь, здесь почти две тысячи человек! На чём я их повезу?!
— Успокойтесь! И возьмите себя в руки! На вас смотрят подчинённые!
Майор кивнул в угол, в который забилась испуганная нянечка.
— Короче! Сколько у вас машин?
— С десяток наберётся. Но это на двести человек, максимум.
— Туда — самых тяжёлых. Остальные пойдёт пешком.
— У меня неходячих порядка пятидесяти процентов. Нужен ещё транспорт…
— Попробуем. Наверняка в городе есть сани, машины. Надо только поискать. Предлагаю вооружить выздоравливающих и занять оборону вокруг здания. Сформировать из санитаров и тех же выздоравливающих команду для поиска и реквизиции всего, что может везти людей.
Врач с удивлением взглянул на Столярова:
— Вы кто по званию, товарищ больной?
— Майор. Командир танкового батальона.
— Далеко пойдёте… Что же — действуйте…
Александр шипя от боли торопливо натягивал на себя форму. Рана, хотя и быстро заживала, тем не менее, ещё давала о себе знать. Рядом суетились другие бойцы. Спеша распарывали рукава шинелей и гимнастёрок, в которые не лезли туго забинтованные руки. Прибинтовывали разрезанные валенки к ногам в гипсе, чтобы не сваливались. Разбирали винтовки и автоматы из оружейного склада. Столяров быстро распределил людей, разослав их по городу с приказом собирать весь возможный транспорт, и уже через час во двор госпиталя стали въезжать сани, легковые и грузовые машины. Появился даже один армейский тягач со здоровенной волокушей на прицепе. Санитары и медбратья сбились с ног, вынося тяжелораненых из палат и тепло одев, грузили их в кузова и кабины… Александр лично вынес Татьяну из палаты на руках и усадил её в кабину «ЗИСа», перехваченного по пути с артсклада. Девушка плакала, торопливо прощаясь с ним. Но ещё оставалась надежда, что они не потеряются в суматохе войны… Хлопнула дверца. Взвыл мотор, и, буксуя по глубокому снегу, грузовик медленно пополз к воротам. Из кузова остающемуся командиру махали Иван, Олег, Дмитрий. Столяров молча смотрел вслед исчезающей за поворотом машине, когда его тронул за плечо:
— Идёмте, товарищ майор. Пора.
Он поправил ремень, на котором висел «ППШ»,[19] тронул зачем-то новенький погон[20] на плече и кивнул головой.
— Идём.
Стрельба накатывалась всё ближе — немцы рвались к центру Харькова…
Глава 12
…Они обедали, избегая смотреть в глаза друг другу. И молчали. Ни слова о том, что произошло этой ночью…Так и пошло. Александр потихоньку втягивался в работу по- хозяйству, помогая Дарине содержать дом. Повезло, что хутор был на отшибе. Из жильцов в нём и остались только она, да сам Столяров. Дед Василь появлялся время от времени и приносил новости. Он жил километрах в двадцати от них, в небольшой деревушке, где находился даже пост полиции. Но к деду немцы, как ни странно, относились уважительно, поскольку ему удалось поставить на ноги одного высокого чина, страдавшего варикозом. Полицаи, как правило, смотревшие на соплеменников свысока, да и относившиеся к ним как к животным, тоже остерегались трогать знахаря, зная, что тот пользуется покровительством новых «хозяев». Через месяц лётчик уже забыл о своём вывихе, но вот бок по-прежнему не заживал. Более того, пятно стало увеличиваться. Дед долго осматривал Столярова, цокал языком, потом решительно махнул рукой и перешёл к более действенным, чем баня, методам. Он напоил Александра почти до бесчувствия и прокаленным на горилке ножом решительно вскрыл огромный наплыв… Долго ковырялся внутри, потом радостно присвистнул и что-то выкинул в угол. А после операции, заштопав бок суровыми нитками, похвалился, что вытащил кусок стекла, который и гноился. Судя по всему, это были остатки перспекса от фонаря, разбитого осколками зенитного снаряда… А через неделю, едва шов немного подзатянулся, старик заставил ходить Столярова в лес, на болота и прикладывать к ране торф, набранный из болота… Дед Василь и принёс плохие известия…
— Слышь, Сашко, уходить тебе надо. Приехали каратели в деревню. Будут молодёжь забирать в Германию.
— Я бы с радостью… Куда только? Сами сказали — наши Харьков оставили. До линии фронта пешком сейчас не дойти. Если к партизанам только.
— Можно и к партизанам.
Протянул дед. Столяров даже подскочил:
— И вы столько времени молчали?!
— Молчи, дурень! Ты бы уже загнулся там! Кто бы тебя на ноги поставил?! Думаешь, там врач есть? Жди больше! Короче, успокойся и слухай. Пойдёшь сегодня на болото, рану свою лечить. Помнишь, там берёза приметная, о двух стволах завитых?
Это дерево Сашка приметил сразу и долго удивлялся причуде природы, свивших два ствола вокруг, словно девичью косу…
— Помню.
— Вот тебе лоскуток. Повяжешь на ветку. Завтра тебя там будут ждать. Ясно?
— Ясно. Всё. Иди…
В душе лётчика всё пело: ещё бы! Уже завтра он будет среди своих! А там — свяжутся с «Большой Землёй», вызовут «У-2». Скоро дома! И — берегись, вражья сила! Рассчитаюсь с врагами! Ещё заплатят они за всё зло, что принесли моей Родине! Мечты. Мечты… Начало синеть вокруг, и он двинулся в обратный путь. Указанное время для лечения прошло, надо возвращаться. Ещё козам пойло давать, кашу варить свинье, и Гитлер там без него скучает… И Дарина… Чёрт! У него же Гертруда есть! Ждёт, наверное. Волнуется, места себе не находит! Наверняка ей сообщили, что пал смертью храбрых лётчик Столяров Александр, пилот штурмовика «Ил-2»… Эх! Скорее бы завтра! И связаться со своими!..
Стемнело почти мгновенно. Он уже с трудом угадывал дорогу в почти полной мгле векового леса, когда вдруг пахнуло дымом. И ещё чем то до ужаса знакомым… Сладковатым… Приторным… неужели Дарина заработалась по хозяйству, пока он пропадал, и сожгла мясо? Да нет, не может быть… Александр забыл обо всём и торопливо налёг на палки, удвоив темп. Умом он понимал, ЧТО произошло, но сердце отказывалось верить… Наконец выскочил из леса на ту памятную горку и замер — внизу, в темноте багровели угли… Всё, что осталось от крохотного хутора…
Столяров стоял возле ворот, свороченных набок чем-то гусеничным, то ли лёгким танком, то ли — БТРом… Почему то взгляд останавливался именно на этих столбах, которые он недавно подправил, теперь безжалостно размозжённых стальными траками вражеской машины… Ничего не было. Плясали уже синенькие огоньки на пепелище, от которого приторно-тошнотно несло палёной человечиной, там, видно, была убита Дарина… Дед Василь умер тоже страшно — Александр нашёл его возле остатков баньки. С него содрали кожу живьём… Каратели… Увезли всё, что нашли, перебили всю скотину, сожгли все постройки… Он хотел верить, что девушка не мучалась перед смертью и сгорела уже мёртвой…
Первые лучи солнца озарили жуткую картину убийства и разрушения, когда лётчик поднялся с бревна, на котором просидел всю ночь, не сомкнув глаз. А затем тишину нарушил стук кайла, долбящего мёрзлую землю. В разные стороны летели куски смёрзшейся земли, время от времени звякало железо, натыкаясь о камень… Он стянул с головы шапку, опустившись на колени перед маленьким холмиком, под которым спал вечным сном дед Василь. Отдав дань уважения, поднялся, нахлобучил пониже треух и вновь стал на лыжи. Повернулся к остаткам дома, ещё дымившимся, и низко склонился в поклоне.
— Я вернусь, Дарина. Тебе мой долг не оплачен.
Скрипнул снег, лётчик двинулся к лесу, где его ждали партизаны и вдруг словно споткнулся — чуть поодаль лежал в луже крови с размозжённой головой его кот…
— И тебя не пожалели, зверюга…
Александр долго сидел возле указанного покойным знахарем места, но никого не было. А потом до него донеслись звуки заполошной стрельбы. Подскочив, Столяров сориентировался по деревьям и поспешил на звук — это наверняка партизаны! Уничтожают карателей! Мстят!..
Выскочил на верхушку горы и сразу подался назад — внизу двигалась колонна немцев. Грузовики, несколько бронетранспортёров и танки. Четыре уродливых округлых, так не похожих на обычные немецкие, те были словно гранёные, небольших машины. Самое страшное, что за каждым из танков на стальных тросах волокли раздетых догола людей, оставлявших кровавые пятна на чистом белом снеге. Врезалось в память то, что почти все были без признаков жизни, но один всё пытался поднять голову и ронял её вновь и вновь от каждого рывка трансмиссии… Самое жуткое — над колонной разносилась музыка из динамиков агитационной установки, неизвестные арийцы лихо, с хохотом распевали «Синих драгун»…[21]
