Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф

– Это потом, – отмахнулся я. – Можно я сяду за свой стол, Хозяйка?

Я стоял, ожидая, когда она встанет, что она и сделала, пусть и неохотно. Сев, я оказался лицом к лицу с вдовой Дэвиган. Так я теперь о ней и думал, просто как о Дэвиган, она присоединилась к этому племени по собственной воле, и, в конце концов, она никогда не называла меня иначе, чем Кэрролл, так что пусть услышит все, как оно есть на самом деле. Она больше не могла рассчитывать на милосердие с моей стороны.

– В общем, так, – сказал я. – Я уже подозревал какое-то время, что мы введены в заблуждение ошибочным диагнозом. Никакой туберкулезной инфекцией тут и не пахнет. У вашего мальчика никогда не было туберкулеза.

– И что? – насторожилась она.

– Я только что сделал клинический анализ крови. Вот стекла. Они показывают значительное увеличение количества лейкоцитов. Вместо нормальных пяти-десяти тысяч на кубический миллиметр тут чуть ли не шестьдесят тысяч плюс аномальное наличие миелоцитов.

Для нее это был пустой звук, но Хозяйке явно стало зябко.

– Вы это серьезно, Herr доктор?

Впервые за несколько дней мне понравилось это «Herr доктор».

– К сожалению, слишком серьезно.

Дэвиган растерянно переводила взгляд с меня на Хозяйку:

– Это что-то плохое?

– Может пыть… но natürlich [798] мы не уверены.

Я твердо возразил:

– Сожалею, но должен сказать вам, что я больше чем уверен. Это случай совершенно очевидный. У мальчика миелоцитарная лейкоцитемия.

Поняла ли Дэвиган реальное значение этих двух слов? Думаю, нет. По крайней мере, не совсем, потому что она не огорчилась. Она вспыхнула, и ее всегдашние подозрения на мой счет только усилились.

– Я не понимаю этой внезапной перемены диагноза, и мне это не нравится.

– Вы предполагаете, что мне это нравится или что я каким-то образом отвечаю за эти внезапные перемены?

– Все это очень странно… Я не понимаю.

– Мы пытались вам объяснить.

Хозяйка, оправившись, вдруг вмешалась:

– Кто это «мы»? Caterina hat recht [799]. Надо больше консультации. Ein zweiter [800] мнение, und der beste [801]. Вы должны пригласить из Цюрих специалист – профессор Ламотт.

– Вы только попусту отнимете у него время. Ему это ни к чему. Во всяком случае, он никогда не ездил так далеко…

– Тогда вы должен отвезти малшик в Kantonspital, – гнула свое Хюльда.

Уже готовый отказаться, я вдруг передумал. Второе мнение, а именно Ламотта, снимет с меня этот груз. Они никогда не усомнятся в его диагнозе – он будет решающим. А это все, что мне нужно. Я был спокоен, совершенно уверен в себе.

– Прекрасно. Согласен. Я позвоню и запишусь на прием на ближайшее время. Между тем, – обратился я к Хозяйке, – поскольку вы так беспокоились об ужине Даниэля, то, надеюсь, запомните, что ему можно бульон и пюре с мясным соусом.

Она хотела было что-то сказать, но сочла за лучшее промолчать. Когда она ушла, я встал и пошел к двери. Но Кэти преградила мне путь. Румянец на ее щеках исчез. Она выглядела решительной и напряженной.

– Я знаю, ты что-то затеял, Кэрролл, поэтому предупреждаю. Не пытайся использовать свои грязные трюки, или ты пожалеешь об этом.

Я холодно и молча посмотрел на нее. А как еще можно было обойтись с такой ведьмой?

Глава десятая

Цюрихский Kantonspital удобно расположен на Цюрихберг, в жилом районе, на левом берегу Лиммата. Отличное место, выбранное, как всегда, крайне неудачно, поскольку вас еще на полпути в этом бесконечном восхождении по крутым ступенькам лестницы может хватить инфаркт. Больница представляет собой массивное здание в удручающем швейцарском духе, с современными пристройками, – ее изъяны нивелируются высокими и прекрасными старыми деревьями, и для тех пациентов, кому это интересно, из нее открывается поразительный вид на три старинные церкви: Предигеркирхе, Гроссмюнстер и Фраумюнстер, которые, соседствуя с бесчисленными банками, и намекают на раздвоение личности этого города, служащего Господу и мамоне.

В субботу днем, на следующей неделе, я прошел с Даниэлем через распашные двери в медицинское (терапевтическое) отделение и потом вышел оттуда. День был прекрасный, и, когда мы оказались на солнечном свету поздней осени в объятиях хрустящего прохладного воздуха, Даниэль глубоко вздохнул:

– Ну, доктор Лоуренс, я рад, что все закончилось.

Он усмехнулся и взял меня за руку, отчего – нужно ли пояснять? – я страшно растерялся; в Шотландии такое состояние называют гадливостью. Я был далеко не в лучшем настроении. После всей этой суеты с тем, чтобы попасть на прием к профессору, я застрял тут чуть ли не на весь день и лишь дважды в спешке смог позвонить Лотте, пытаясь объяснить, почему я в Цюрихе и не встретился с ней, и за все свои старания я получил от нее лишь выговор. Тем не менее в сложившихся обстоятельствах мне ничего не оставалось, как таскаться с мальчишкой.

– Что, правда нормально? – сказал я.

– Конечно. Мне понравился доктор Ламотт. Очень серьезный, и как он видит прямо насквозь. Но он мне так хорошо улыбнулся на прощание. Он умный, верно?

– Он – из лучших, – коротко сказал я. – Франко-швейцарец. Они самые большие интеллектуалы.

– Но я никак не ожидал, что он пошлет меня ко всем этим молодым леди, что занимались мной.

– Эти девушки – лаборантки, каждая обучена делать специальный анализ.

– Какой, например?

– Ну, в общем, любые: например, они изучают твои кровяные тельца и, конечно же, определяют группу крови.

– Но разве вы не могли бы сделать то же самое, доктор Лоуренс?

– Естественно, мог бы, будь у меня их оборудование. У тебя, если хочешь знать, группа крови АВ.

– Она нормальная?

– Абсолютно. Наименее распространенная группа крови.

– А у вас какая группа?

– У меня группа 0.

– Похоже, они действительно заинтересовались моей кровью, – размышлял он. – Возможно, она недостаточно голубая. – Он поднял глаза, словно ожидая, что я улыбнусь. – Надеюсь, доктор Ламотт высказал вам свое мнение обо мне.

– Конечно, – сказал я, освободив руку от его маленькой потной хватки и похлопав его по спине, чтобы он успокоился. – Мы поговорим об этом.

Мы шли по аллее платанов, сухая опавшая листва шуршала под ногами. Из еды у меня с собой ничего не было, кроме сэндвича с говядиной, поэтому я сказал:

– Нам надо поесть как следует, прежде чем мы поедем обратно.

– Хорошо! – весело сказал он. – Раз все закончилось, я готов чего-нибудь поклевать.

Это заставило меня замолчать.

Мы сели в наш «опель-универсал», который я припарковал у больницы, и я отвез его в «Sprüngli», где между ланчем и пятью часами вечера бывает свободно. Наверху, сев у окна, я заказал яйца пашот на тосте, горячее молоко для него, эспрессо для себя.

– И ни одного из этих прекрасных пирожных? – намекнул он. – Помните, мы о чем-то договаривались…

– Куплю тебе… когда съешь яйца.

Какого черта, не все ли равно? Пусть получает удовольствие, пока это еще возможно.

Его бледное напряженное личико посветлело, а я глянул в окно, смутно различив забитую транспортом Банхофштрассе и длинные приземистые синие трамваи, что, покачиваясь, катили по острову мимо газетного киоска на Парад-Плац.

Классическая лейкоцитемия. Злокачественная, миелоцитарного типа: причина пока неизвестна. Ламотт польстил мне, подтвердив мой диагноз и добавив к картине маслом парочку уточняющих мазков. Неуклонно прогрессирует. Аномальные клетки множатся и колонизируют печень, селезенку, почки, легкие; они усиленно размножаются в костном мозге, и все больше и больше их поступает оттуда в другие органы. Симптомы: слабость и истощение организма, вздутие живота, кровоизлияние в желудок и кишечник, отек ног из-за закупорки лимфатических сосудов. Лечение: специфические лекарственные препараты неизвестны; лучевая терапия в малых дозах неэффективна, в больших дозах уничтожает здоровые клетки; в чрезвычайных ситуациях показано переливание крови. Прогноз: неопределенный, но с неизбежно смертельным исходом – срок от шести месяцев до самое большее трех лет.