Брэд Брекк - Кошмар: моментальные снимки
Он услышал «Колыбельную» Брамса: она лилась из иллюминатора каюты капитана Саншайна и летела далеко-далеко над чёрными водами. Прекрасная, безмятежная мелодия, очень к месту…»
Многие годы шутил Билли о своей смерти, но под шутками скрывалась непереносимая боль и жажда обрести убежище, где бы его не достала война. Он говорил и мне, и коллегам-рыбакам, и даже Кейти, что не переживёт сорокалетия, что кинется в море на съедение голубым акулам. И 22-го мая 1986-го года, 18 лет спустя после возвращения из Вьетнама, в ста милях от мыса Монтаук-Пойнт на острове Лонг-Айленд, на борту 85-футового траулера «Весёлый Роджер», глубокой ночью, когда весь экипаж крепко спал, случай, которого он ждал, шёл ему в руки…
И он его не упустил.
Было ясно и тепло. Ему как раз исполнилось 40 лет, и в тот вечер он отмечал этот срок пребывания на планете Земля. Весь день он прикладывался к бутылке и был пьян. Очень пьян. Так нализался, что не мог связать двух слов.
Капитан Илайес Саншайн уложил Билли в постель и чуть-чуть посидел рядышком, прислушиваясь к его дыханию, — ни дать, ни взять отец у постели больного ребёнка.
Через час капитан и сам отправился на боковую: назавтра предстоял трудный день для него и для экипажа.
Он погасил свет, залез под одеяло и включил маленький магнитофончик, пристроенный у койки. Поставил плёнку «Прелестный мечтатель» — сборник любимых популярных мелодий — и стал слушать…
За «Колыбельной» Брамса последовала «Ту-ра-лу-ра-лу-рал», ирландская песенка, которую когда-то пела ему мать. Потом — «Когда захочешь на звезду», и не успела она отзвучать, как капитан Саншайн перевернулся на другой бок и заснул глубоким, спокойным сном, а музыка звучала и звучала в ночи, снова и снова…
Море было спокойно, на вахте никто не стоял.
Но где-то между тремя и шестью часами утра на палубу, шатаясь, вышел Билли, прошёл на корму и уставился на глубокую чёрную воду.
Он слышал, как из капитанской каюты мягко льётся оркестровая тема «По радуге», и улыбнулся.
Билли был счастлив — впервые за многие годы. Он нашёл лекарство от жизни. Если жить становится невмочь, у смерти всегда есть в запасе вечный сон.
Он думал о том, как измотала его война в душе. Он подумал было оставить записку Кейти и объяснить, как сильно он её любит и почему решил кончить жизнь именно сейчас и именно таким образом, но потом пожал плечами и отбросил эту мысль. Нельзя было терять ни минуты. Момент настал. Он был уверен, что она поймёт. И ни каких тебе трат на похороны. Она это оценит.
Билли процедил несколько нелестных слов о борьбе за жизнь, о болезненности такой борьбы и тщете жизни вообще, а затем прыгнул ногами вперёд в ледяную воду моря и, ещё плавая на поверхности, видел, как «Весёлый Роджер» медленно уходит вдаль и огни его растворяются в тумане.
Теперь из каюты капитана Саншайна лилась «Колыбельная» Брамса и летела далеко-далеко над чёрными водами. Прекрасная, безмятежная мелодия, очень к месту.
Баю-бай, засыпай…
Билли плыл в ночь, умиротворённый, как будто собрался в гости и готов плыть так до далёкого берега, затем остановился. Он больше не слышал музыки капитана.
Он посмотрел на луну и звёзды. Мириады и мириады звёзд мерцали на небосводе — светящиеся точки других вселенных, чужих галактик за многие миллионы световых лет.
Он увидел падающую звезду, и ему послышался зов Вечности: он набрал в лёгкие воздуха, задержал дыхание и опустился в чёрную тихую воду.
Он молился, чтобы рядом не оказалось зубастых акул, ибо ему было хорошо, и они не появились, и он успел ещё поблагодарить за последний подарок эту жизнь — жизнь, которую он заканчивал с миром, достоинством и любовью.
Ах, русалка,
Знаю, где живёшь,
Ах, русалка,
Знаю, что ты ждёшь,
С нетерпеньем ждёшь
Моей любви…
Он глубже и глубже погружался в жидкую могилу. Обжигающий холод воды мгновенно и остро проник до мозга костей.
Со всех сторон плотно обступило безмолвие глубин. Он, почти не шевелясь, опускался в ледяные воды, и нарастающее давление острой болью отдавалось в барабанных перепонках и лобных пазухах. Холод перехватил дыхание, он открыл рот, хватанул воды и стал захлёбываться.
Он закашлялся, пузырьки углекислого газа в медленном танце устремились наверх, к мерцающей в 15-ти футах над головой поверхности, и лопались там хрустальными шариками. Одежда намокла и тянула во влажную первобытную морскую пучину.
В голове пронзительно вопила и визжала сирена. Голова кружилась, руки и ноги свело судорогой. Он закрыл рот и напрягся, но вода упорно рвалась внутрь, а глаза лезли из орбит. Он зашёлся от удушья и хотел закричать, но в лёгких не осталось воздуха, и он судорожно задёргал руками и ногами, пытаясь хоть ещё раз глотнуть воздуха: инстинкт самосохранения брал своё, несмотря на горячее желание умереть.
Леденящее оцепенение охватило тело, тесня грудь и сжимая сердце, проникая в лёгкие.
От смерти не больно, твердил он себе, только от жизни.
Он погрузился уже довольно глубоко и теперь неторопливо вплывал в море сладостных видений. В мозгу грохотало, и ему вдруг показалось, что он летит в огромный туннель, и где-то у самого дна всё покрыла непроницаемая тьма.
И тогда он увидел движущийся навстречу ему яркий, как луч маяка, свет: свет переливался и по мере приближения становился ярче и ярче. Он узнал этот свет и протянул руки, чтобы обнять его…
И как только свет коснулся его, Билли перестал быть.
Тело так и не нашли. Это война убила его. Больше нечему. Война. Слишком много ба-бах. Билли повидал на своём веку много такого, о чём посылавшие его на войну не имеют ни малейшего представления.
Билли был молокососом-патриотом, когда завысил свой возраст, чтобы сражаться за свою страну, ему было всего 18 лет, когда он прибыл во Вьетнам, среди нас он был самый молодой. Жизнь его началась хорошо, но конец получился никудышним.
Малыш — так мы тогда звали его. Было ему 18. Он был полон жизни и был солдатом, как все остальные, но по-прежнему оставался мальчишкой. Малышом Билли.
*****Случай с Билли — не единственный.
Во Вьетнамской войне мы потеряли 58 132 человека. Около трёх миллионов вернулись на родину живыми.
Но к 1980-му году, через пять лет после официального окончания войны, мы достигли точки, когда количество смертей ветеранов превысило потери в Индокитае, и непропорционально огромную часть этих смертей составляли суициды, хотя в свидетельствах о смерти об этом упоминалось нечасто.
К 1990-му году приблизительно 175 тысяч ветеранов свели счёты с жизнью. Они не смогли жить в ладу с собой и с тяжким грузом памяти о том, что они творили во время войны, служа своей стране; и, как Билли, они попытались обрести в смерти мир и любовь, которых им не хватало в жизни. Эта цифра в три раза больше числа убитых во время самой войны.
Вдумайся!
Почти за каждым словом этой книги можно поставить покончившего с жизнью ветерана. Почти за каждым словом. А у каждого из них были семья и друзья, глубоко переживавшие этот последний отчаянный акт обретения покоя, в котором войне не было места.
Некролог в «Миддлтаун Пресс» гласил:
*****МУЖЧИНА ИЗ ДИП-РИВЕР УПАЛ ЗА БОРТ.
ДИП-РИВЕР — Вильям Х. Бауэрс, 40 лет, проживавший по адресу Саммер-Авеню, 90, вероятно упал за борт в прошлый четверг в узком проливе между материком и островом Лонг-Айленд.
Береговая охрана тщательно обыскала предполагаемый район несчастья — примерно в 100 милях от мыса Монтаук-Пойнт. Пресс-секретарь береговой охраны сообщил, что поиски были приостановлены вплоть до поступления дополнительных сведений.
Последнее десятилетие Бауэрс занимался рыбной ловлей на продажу. Он прожил в Дип-Ривер шесть лет, кроме того, служил в армии США во Вьетнаме в качестве военного корреспондента.
У него осталась мать — Джин Бауэрс, ныне проживающая в Чарльстоне, штат Южная Каролина, сестра Бетси и сын Вильям. Он был помолвлен с Кэтлин Макдональд из Дип-Ривер.
Глава 55
«Последний рубеж»
«Отсюда близко к Богу, и Он — во всём, что меня окружает. Стоит только выглянуть в окно или чуть-чуть отойти от дома. Я вижу Бога в небе и горах, в реках и в море, в волках, медведях и оленях, с которыми мы живём в гармонии.
Всё же ночами мне ещё случается просыпаться от резкого внутреннего толчка и долго лежать и размышлять, что же делать со своею жизнью дальше. Я встаю с постели, подбрасываю поленьев в печку, беру керосиновую лампу, иду в большую комнату и приникаю носом к широкому окну.
На востоке поднимается полная луна, распухшим перезрелым апельсином вплывает в горное ущелье и пропадает из виду. Чуть погодя она вновь появляется в вышине, яркая и зловещая, и безмолвно парит над горой Дефайанс и над сверкающими ледниками священной горы Нусацум, обиталища Гром-птицы. И в голову приходит один ответ: сдаваться нельзя, — и я надеваю шкуру, рывком открываю дверь и выхожу в ночь, чтобы скитаться с волчьей стаей. Ибо жизнь — это круг, она начинается, кончается и начинается вновь, а мне ещё топать и топать по Дороге Приключений…»
