Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны
При виде лица Памелы, искаженного, отекшего, почти трагического после бессонной ночи, он сразу понял, что нужно переломить ее решимость. Для начала он подверг ее унижению, заставив признаться, что она весь дом обегала, разыскивая его; что она подслушивала у дверей Марианны; что она стояла на страже у его дверей, приложив ухо к щели, сгорая от ярости и обиды.
— Так почему же ты не постучалась, Памела? Почему не окликнула меня? Почему не вошла?
— Дверь была заперта.
— Это я, наверно, машинально запер по привычке. Голова занята разными мыслями, ты же знаешь…
— Тебя не было в комнате!
Он улыбнулся своей жесткой, маскообразной улыбкой.
— Я спал как младенец. Ничего не слышал.
Это была наглая ложь. Она пошатнулась. И сейчас же подумала: «Если бы это была правда. Господи, если бы эта была правда!»
— Эрих, — сказала она, — я из тех женщин, для которых лучше совсем не иметь мужчину, чем делить его с кем-либо.
На его лице отразилась скука.
— Весьма устарелый взгляд, если учесть недостаток мужчин в Германии.
Она вдруг засмеялась резким, напряженным смехом. Потом сказала тихо:
— Поцелуй меня, Эрих.
Он послушно приложился к ней губами.
Памела отступила на шаг. Ее лицо было мертвенно бледно. Хриплым голосом она сказала:
— Я не знаю, кто ты такой. Но есть люди, которым очень интересно было бы это узнать, очень интересно было бы узнать, что какой-то неизвестный человек живет здесь, носит платье моего мужа, спит в его постели. Так что лучше уж продолжай игру, будь мне настоящим, преданным мужем…
Черт бы побрал эту бабу, эту ненасытную Брунгильду! И ведь с ней не развяжешься — только она может дать ему то, что ему сейчас необходимо: это убежище, эти хрупкие связи, которые он налаживает через Лемлейна.
Тонок, тонок ледок.
Он разгладил морщины на лбу и заставил себя добродушно усмехнуться.
— Я тебя считал умней, Памела. За кого ты меня в самом деле принимаешь? Ведь она же содержанка Уиллоуби. Это он привез ее сюда.
— Ну что ж, тем для тебя приятнее — можно посмеяться над двоими сразу: над американцем и надо мной.
— Она только что из концлагеря. Разве я мог бы доверять ей?
— Я и не говорю, что ты ей доверяешь.
— Памела, дорогая, ты совершенно не знаешь, что представляет собой эта девушка. А я с ней разговаривал.
— Не сомневаюсь, — едко заметила она.
Он пропустил шпильку мимо ушей.
— Это обыкновенная потаскушка. Она и в концлагере очутилась по недоразумению. Она даже не родня тем Зекендорфам, которые участвовали в студенческом протесте в Мюнхене. Просто беспринципная маленькая интриганка, старающаяся извлечь для себя, что можно, из того положения, в котором мы все очутились. Такая еще скорей меня выдаст, чем ты, голубка, и ей для этого понадобится меньше оснований.
— Так, значит, она втирает очки американцам, — с расстановкой произнесла Памела.
Он усмехнулся:
— Американцам — да, но не мне! — Его приятно удивил тот факт, что он ничуть не утратил своей способности трезво оценивать любое положение и в то же время пренебрегать доводами разума. Вдруг он увидел, что у Памелы мокрые глаза.
— Ну, теперь что?
Она всхлипнула:
— Когда я подумаю, что тебе грозит…
Он понял, что снова в безопасности.
— Давай-ка будем продолжать нашу маленькую семейную идиллию. Предоставь мне тревоги и заботы, а сама верь в мою счастливую звезду. Я в нее твердо верю.
После обеда, улучив минутку, он шепнул Марианне, что придет к ней, как только можно будет, и что Памела укрощена.
7
Девитт прибыл в Креммен без всякой помпы. Оставив свой багаж в Гранд-отеле, где размещались члены военной администрации и проезжие офицеры, он отправился в казармы кремменского драгунского полка. Фарриша он застал в его квартире на верхнем этаже здания административного корпуса. Квартира была обставлена с таким вкусом, таким продуманным комфортом, что Девитт даже удивился.
— Нравится? — сразу же спросил Фарриш. — Это у меня есть один лейтенант, который раньше был специалистом по домашнему убранству. Препротивный малый, но свое дело знает.
— Вы, как видно, очень довольны…
Заметив озабоченно-хмурое выражение лица Девитта, Фарриш поспешил порадовать его сообщением, что Германия — прекрасная страна, специально созданная для оккупации самой лучшей в мире армией, что Креммен — прекрасный район, специально созданный для постоя самой лучшей дивизии, и что Уиллоуби — прекрасный человек, специально созданный для должности военного коменданта.
— Вы просто сваляли дурака, отпустив его из своего отдела, — сказал Фарриш.
Девитт ответил:
— Ну что ж, моя ошибка вам на пользу.
— Трамвай мой видели?
— Видел, конечно.
— Плохо только, что большинство вагонов ходит пустыми, — сказал Фарриш. — Целые мили расчищенных путей приходятся на такие районы, куда никто не ездит. Уиллоуби взялся урегулировать это.
— Каким образом?
— Да что-то такое он поговаривает насчет пуска ринтеленовских заводов и насчет благоустройства города. Я считаю, что это очень интересный вопрос. Разве вы не видите, какие нам открываются возможности? Здесь действительно можно делать дела! Если бы мы у себя в Штатах имели хоть десятую долю этой власти! Посмотрите, что там творится — стачки, волнения! А здесь стоит мне ткнуть пальцем в карту — и завтра в том месте, куда я ткнул, уже начинаются работы по расчистке. А результаты вы видели. Честное слово, фрицы не так уж плохи. Они послушны, они приучены к дисциплине.
— Вы, видно, их хорошо успели узнать.
— А что тут узнавать? Ведь я же знаю американцев. А не все ли равно, американцы ли, немцы ли? Ну, потом я много сталкиваюсь с людьми. Вот возьмите Лемлейна, это новый мэр, которого подыскал Уиллоуби. На днях мы все втроем ездили на охоту. Нигде так не сказывается человек, как на охоте. И вот представьте, выбегает на нас олень — изумительное животное, красавец. Фриц стреляет первым — мимо. Затем моя очередь. Я стреляю, и олень убит. Но я не к тому веду рассказ. Я видел, как этот самый мэр улыбнулся, не попав в оленя. Вот что мне понравилось. Нужно уметь красиво переносить неудачи. Нужно быть настоящим спортсменом. И на войне, и в мирной жизни. А главное — нужно знать свое место. Это везде справедливо, что здесь, что у нас в Штатах, — верно я говорю?
Девитт погладил подбородок.
— Гм, пожалуй, смотря по тому, кем это место указано…
Фарриш на минуту смутился, потом разразился шумным хохотом.
— Остроумно! Скажите, мой милый, как вас сюда занесло?
— Приехал посмотреть, как идут дела. Один из моих людей выпускает у вас тут газету. Вы ее когда-нибудь читаете?
— Уиллоуби очень хвалил эту газету. Читать я по-немецки не читаю, но во всяком организованном обществе должна издаваться газета. Общественное мнение, знаете ли, просветительная деятельность, улучшение морального состояния. Я это одобряю. Они напечатали статью обо мне. С картинками. Погодите-ка минутку, она у меня где-то тут. Каррузерс!
Каррузерс явился.
— Где та вырезка, Каррузерс, — знаете, из немецкой газеты?
Каррузерс принес вырезку. Девитт порылся в карманах, выудил очки, бережно достал их из футляра и оседлал свой широкий нос.
Фарриш нетерпеливо дожидался конца этой процедуры и, дождавшись, загудел:
— Вот, смотрите: «Farrisch, der Panzer-General». Это заголовок: «Фарриш, бронированный генерал». Прочесть я не могу, только названия и даты мне понятны — все мои победы. Но все-таки приятно. У вас там толковый человек сидит, в этой газете. А фрицы — они знают, с кем имеют дело.
— Но если завтра вас переведут, а сюда назначат другого, — не спеша произнес Девитт, — нам придется другому создавать славу.
— Почему это меня переведут? Никуда меня не переведут. Мне здесь нравится. Разве только — но это строго между нами, — в моем штате сейчас возникло движение — хотят будто бы выставить мою кандидатуру в сенат. Но я соглашусь только в том случае, если избрание будет гарантировано. В конце концов, что такое сенатор в наше время? Один из девяноста шести.
В глазах Девитта мелькнула насмешливая искра.
— Я всегда считал, что вы презираете политику.
Фарриш похлопал стеком по сверкающим голенищам своих сапог. Потом оскалил зубы:
— Я буду тем политиком, который положит конец всякой политике. У меня уже разработан стратегический план. По образцу Авранша — я прорываюсь, и потом меня не остановить.
— А Уиллоуби знает?
— Уиллоуби говорит, если только меня выдвинут, можно считать, что дело в шляпе. Материал для предвыборной агитации и здесь подбирается недурной. В городе ходят трамваи, сформирован полицейский корпус. Все полицейские в новеньких мундирах, точь-в-точь наши, американские. Уиллоуби послал целую кучу фотографий, и они уже появились во всех газетах Штатов. Не следует пренебрегать ничем.
