София Черняк - Луч во тьме
Зинаида Сыромятникова вышла на бульвар Шевченко, свернула на Пушкинскую, миновала улицу Ленина и побрела по разрушенному Крещатику.
Так встретились и разошлись Григорий Самсонович Кочубей и Зинаида Васильевна Сыромятникова — два человека, столь нужные друг другу.
Но настойчивая Зинаида продолжала поиски. Искала и совершенно случайно наткнулась на Брониславу Ивановну Петрушко, члена подпольного Железнодорожного райкома партии, узнала от нее о трагических событиях, происшедших в Киеве месяц назад, — о подлой измене, за которой последовали арест Владимира Кудряшова, гибель Виктора Хохлова, Кузьмы Ивкина, Семена Бруза и еще многих самоотверженных работников подпольного Киевского горкома партии.
…А Григорий Кочубей встретился в этот день с Ткачевым и узнал, что тот вместе с Черепановым распространили в Сумах свыше двухсот листовок, что Ткачеву удалось завести друзей на Носовском маслозаводе, и они обещают дать несколько ящиков масла для истощенных от постоянного недоедания подпольщиков.
Узнал Кочубей и о судьбе деда Николая и Сергея Ананичева; им посчастливилось не только благополучно выскочить из пылающего склада, но и захватить с собой немного воинского обмундирования. Теперь они скрываются у брата Бориса Загорного — токаря гаража «Киевэнерго» Павла Александровича.
Через несколько дней после того, как отважная разведчица Зинаида Сыромятникова, выполнив задание ЦК, возвращалась на восток, в Москву, фашистская газета «Новэ украинськэ слово» сообщала, что гестапо расстреляло «коммунистических бандитов» Владимира Кудряшова, Федора Ревуцкого, Сергея Пащенко и Георгия Левицкого.
Кочубей не знал, что Владимиру Кудряшову перед казнью удалось передать из тюрьмы письмо, в котором он назвал имена предателей, и призывал товарищей к бдительности. Не знал он и того, что круглолицая девушка, подсевшая к нему на скамейку в Николаевском саду, сейчас везет это письмо в Москву, пересекая лесные чащи, переплывая реки, минуя фашистские заслоны, переходя линию фронта… Письмо Кудряшова не найдут у нее полицаи, если станут ее обыскивать; сохранит его отважная связная и тогда, когда больная, без памяти будет лежать в чужой деревенской хате: товарищи зашили его в воротник старенького платьица девушки.
Кудряшов закончил свое письмо-завещание волнующими словами:
«…Я умру с непоколебимой верой в то, что освобождение от ненавистного фашизма наступит скоро и что советский народ будет торжествовать победу. Привет всем, кто с нами работал, помогал и жил надеждой на освобождение в священной борьбе против фашизма. Передайте моему сыну Саше, чтобы он рос честным, мужественным и смелым и чтобы врагов ненавидел так, как его отец».
Это письмо Героя Советского Союза Владимира Кудряшова экспонируется теперь в Киевском историческом музее как свидетельство величественной борьбы, которая шла на берегах Днепра, в непокоренном Киеве.
Глава четвертая.
ПОДПОЛЬНАЯ ПАРТОРГАНИЗАЦИЯ ДЕЙСТВУЕТ ВМЕСТЕ С ПАРТИЗАНАМИ
Николай Шешеня незаметно следовал за двумя парнями, которые медленно шли по Фундуклеевской. С плеч у них свисали мотки провода, в руках — сундучки с инструментом.
Шешеня мог поклясться, что с одним из них он где-то встречался. Но тогда у него не было усов. Впрочем, теперь добрая половина мужского населения Киева отрастила усы и бороды.
Ребята вышли на Крещатик, свернули вправо. Николай — за ними. Остановились. Усатый вынул из кармана кисет с махоркой, и… Шешеня вспомнил. Этот кисет Николай подарил в лагере военнопленных своему земляку командиру Дмитрию Кудренко. Шешене удалось бежать из лагеря, а Кудренко остался за решеткой. Николай с волнением рассматривал усатого. Тот осторожно, чтобы не обронить ни одной крошки, закручивал козью ножку. Да, никаких сомнений — это Дмитрий Кудренко.
— Митя, живой?!
Кудренко посмотрел на Николая и молча обнял его. Он сразу узнал друга, с которым побратался в лагере.
— Стало быть, в Киеве? Что делаешь? Где живешь? — сыпал вопросы Шешеня.
— Телефонные кабели прокладываем. А это мой напарник. Знакомьтесь.
— Алексей Кучеренко, — отрекомендовался юноша.
— А ты как устроился? — спросил Дмитрий у Шешени.
— Зарабатываю понемногу. Большей частью в порту, грузчиком, — соврал Шешеня.
— Может, к нашей компании присоединишься? Фирма солидная: «Общество Сименс». Рабочие руки нужны.
— Чего же, можно подумать.
— Когда надумаешь, приходи ко мне. У родителей живу, на Подоле. Запомни адрес: Фроловская улица, 3. Непременно приходи, — и Дмитрий крепко пожал руку Шешене.
«Фроловская, 3… Фроловская, 3», — зубрил Шешеня адрес Кудренко.
«Общество Сименс», занимавшееся телефонизацией Киева, помещалось на Крещатике, который гитлеровцы перекрестили в улицу Эйхгорна. Шефом общества был пожилой, вялый, равнодушный ко всему на свете немец Обертюр; всеми делами заправлял инженер Шварц — человек с холодными, стальными глазами. Второй инженер фирмы — Меринг ненавидел своего коллегу.
— Гестаповец. Проклятый гестаповец… — с презрением шептал Меринг, видя с какой наглостью разговаривает Шварц с русскими рабочими.
Меринг знал только контору и дом. Когда кончался рабочий день, он поднимался в свою комнату над конторой, плотно закрывал за собой дверь и присаживался к радиоприемнику. Меринг не знал русского языка, но все же любил слушать советские радиостанции. Как жаль, что он не понимает языка. Тогда бы он узнал, что действительно происходит на фронте. Тщетно было ловить правду на волнах фашистских радиостанций. Но все же он настраивался и на них. Слушая хвастливые, бредовые речи фюрера, инженер ясно представлял себе жизнь на родине, где в тюрьмах истязают лучших людей Германии. Хотелось послушать мелодии композиторов, любовь к которым внушала с детства мать. А в комнату врывались дикие марши, грубые фашистские песни.
Инженер внимательно присматривался к рабочим фирмы. Больше других его заинтересовали Кучеренко и Кудренко. Меринг всегда видел их вдвоем. Он знал, что это опытные, умелые работники.
Почему же так много неполадок в кабелях, которые они прокладывают? Неужели вредят…
Однажды, в субботу, когда все в конторе закончили свои дела, Меринг отважился. Он остановил Кучеренко и, с трудом подбирая нужные русские слова, волнуясь, тихо, чтобы никто не услышал, пригласил Алексея с Дмитрием вечерком прийти к нему в гости.
Алексей Кучеренко удивленно посмотрел на инженера. Чего надо этому немцу? Не провокатор ли? Но тут же ему вспомнилась сцена, свидетелем которой он был недавно: на обычное приветствие сотрудниц фольксдейче «Хайль Гитлер!» инженер Меринг ответил тихим «гутен морген». Кто знает, может быть, он честный человек. Ведь, говорят, четыре миллиона человек голосовали за Германскую компартию. Не всех же уничтожил или обманул Гитлер.
«Что ж, попробуем принять приглашение инженера», — подумал Кучеренко. И в тот же вечер Алексей с Дмитрием Кудренко постучали в дверь комнаты Меринга.
— Битте, битте, — услышали они радостный голос.
Меринг пригласил гостей сесть. Они листали немецкий журнал с большим портретом фюрера на обложке и молча смотрели на инженера. Вдруг тот поднялся, подошел к радиоприемнику, и в комнату, словно свежий ветер, ворвался знакомый голос советского диктора.
«…В районе Сталинграда идут ожесточенные бои. Отбивая атаки немцев, наши артиллеристы уничтожили около батальона вражеской пехоты, пять немецких танков, 70 автомашин…»
— Там — правда, — показал Меринг на приемник. — Тут — нихт, — и швырнул на пол немецкий журнал.
— Переводить? — удивленно спросил Дмитрий и, как умел, пересказал инженеру содержание передачи.
Угасал осенний день. Комнату наполнили сумерки. Только временами вспыхивал огонек сигареты Меринга. Он внимательно слушал.
Но вот из эфира понеслась музыка, грустная и приятная. Инженер поднялся:
— Данке, шпасиба, зеер гут, — и пожал рабочим руку.
Потом взволнованно стал говорить о том, как это плохо, что русские допустили немцев до Волги, что Советской Армии теперь необходима огромная силища, чтобы остановить Гитлера. Он сердечно и долго благодарил рабочих и просил их обязательно завтра пожаловать к нему опять.
В темноте ребята незаметно вышли из комнаты Меринга, и только на улице Алексей сказал:
— Ничего не понимаю. Неужели среди этих немцев есть порядочные люди?
2.
На Фроловской, 3, в первой от ворот квартире, недавно поселилась семья Кудренко: отец — каменщик Иван Кузьмич, кряжистый старик (сейчас строек не было, и ему приходилось сапожничать); мать — маленькая, кроткая Пелагея Григорьевна, которая первая поднималась в этой семье и последняя ложилась спать; двое сыновей — Дмитрий и Федор, оба в отца — высокие, плечистые, и дочь Ольга со своей пятнадцатилетней дочуркой Людой.
