Вилль Бертхольд - Гибель линкора «Бисмарк». Немецкий флагман против британских ВМС. 1940-1941
– Ты достаточно повоевал, – сказала она. – Теперь хочешь быть со мной?
– Да. – Так отвечая, он знал, что лжет.
Дайна находилась рядом. Высокая, светловолосая, красивая. Женщина с лучистыми глазами и нежными руками. Женщина, знающая то, о чем говорит. О ней будешь мечтать даже тогда, когда уже овладел ею. Она находилась рядом. И не было существа более любимого, чем она, не было на свете никого более любимого лейтенантом Вернером Нобисом, чей корабль пошел ко дну.
Но кроме Дайны существовал еще долг. Долг немецкого лейтенанта. Всегда и везде существовали обязанности. Обязанности облекаются в разные формы, но, каковы бы ни были эти формы, обязанности остаются, по существу, одинаковыми. Они всегда требуют одного и того же – патриотизма и готовности воевать.
Для принятия решения у Нобиса оставалось времени все меньше и меньше. Или он даст слово не скрываться и станет, при некоторых ограничениях, свободным человеком, или ничего не будет обещать. Тогда его интернируют.
Эти сомнения стали первым шагом к тому, чтобы скрыться.
«Возможно, – думал Нобис, – я не выберусь из лагеря вовсе. Возможно, другого шанса и не будет, возможно, все проблемы разрешатся сами по себе, возможно, смогу выполнить свой долг и все-таки сохранить Дайну».
Он с самого начала знал, что будет делать.
Но не осмеливался сказать об этом Дайне…
Сегодня нужно решиться. Боже, как вынести это? Когда Дайна отсутствовала хотя бы несколько часов, он не находил себе места. Как решиться сказать, что все произойдет не так, как она задумала? Это нужно сказать ей сегодня.
Затем она появилась в дверях. Улыбалась, как всегда. Полицейский, в обязанности которого входило сторожить Нобиса, узнал ее. Она постоянно приносила ему сигареты.
– Завтра все образуется, – сказала она, приветствуя Вернера. – Что с тобой? У тебя плохое настроение?
– Нет, – ответил он.
– Тогда в чем дело?
– Дайна, нам нужно быть благоразумными в высшей степени.
– Твои слова вовсе не звучат благоразумно, – попыталась она улыбнуться. Ей не хотелось признавать, что она вдруг испугалась. Испугалась за мужчину, которого любит.
– Не знаю, как объяснить. Ужасно. Но ты должна понять, Дайна. Я – немецкий офицер. У меня нет выбора.
– Поэтому ты хочешь попасть в лагерь?
– Да.
– Это значит, что ты попытаешься бежать при первой возможности?
Вернер Нобис не ответил.
– Не трусь, признайся!
Нобис кивнул, не глядя на нее.
– Другими словами, я для тебя ничего не значу. Другими словами, ты хочешь пожертвовать нашей любовью ради возвращения на эту безумную войну.
– Нет, Дайна. Совсем не так. Война однажды закончится.
– Я не собираюсь дожидаться этого, дорогой.
Она поднялась и взяла свою сумочку. Ее глаза сверкали. Волосы чуть растрепались. Это шло ей. Вспыхнув, она утратила спокойствие, свою улыбчивую самоуверенность, свое естественное самообладание. Сказался темперамент, унаследованный от матери.
– Даю тебе подумать до завтра, – произнесла она резко. – Или ты не идешь в лагерь…
– Или? – спросил Вернер, понизив голос.
– Или мы больше не увидимся.
Лишь сильное волнение мешало ей заплакать.
– Я – женщина, – продолжила она, – а женщина не может простить мужчину, оставляющего ее из-за какого-то вздора. Из-за проклятой войны. Ты увидишь, что это такое! Будь уверен. Ты вспомнишь обо мне и пожалеешь.
Внезапно ее гнев иссяк. Теперь она выглядела всего лишь девушкой, старающейся не расплакаться.
– Если ты дорожишь мною, пиши, – сказала она. – Если нет, то не надо.
Она ушла, прежде чем Нобис Вернер смог ответить…
Он увидел ее еще раз, лишь однажды. Среди ночи час или два перехватывающего дыхание восторга, за которым последовали несколько ужасных минут.
Его имя назвали по громкоговорителю. Вызывали в штурманскую рубку. Капитан-лейтенант Вернер Нобис взглянул на часы. Петерс, должно быть, чертовски устал, самое время его сменить. Кто на этом корабле не устал до такой степени?
Нобис как штурман прекрасно представлял себе положение «Бисмарка». «Почему нам не воспользоваться им, – думал он, – это наш единственный шанс. Если ничего не предпринять, нас настигнут».
Кромешная тьма ночи. Дождь льет как из ведра. Усиливается волнение моря. «Бисмарк» все еще идет курсом на юг. За ним по-прежнему гонятся, наблюдают, охотятся. Сорок часов без сна – вместо него таблетки бензедрина. Опасность торпедной атаки субмарины. Зигзагообразный курс. Расстояние до преследователей увеличилось. Противник все еще просматривается на экране радара.
Благодаря первоклассному радиоэлектронному оборудованию «Саффолк» сохраняет контакт с «Бисмарком» и не отстает.
Линкор часто теряется на несколько минут с тем, чтобы вновь засветиться на экране, теряется и появляется.
На британском корабле к этому ритму начинают привыкать.
Внезапно контакт исчезает. Капитан Эллис сознает, что «Бисмарк» снова пропал – возможно, навсегда.
Именно этого опасался капитан Эллис, когда готовил свое донесение, и именно этого опасался сэр Джон Тови, когда ознакомился с ним.
Не завершилась ли провалом величайшая охота Королевского флота?
Пока англичане предавались отчаянию, адмирал Лютьенс оставался в полном неведении относительно благоприятной возможности, которую судьба подарила ему во второй раз. Он находился в боевой рубке. Вокруг сжималось кольцо из невидимых врагов. Когда ночь приподнимет свой полог, когда наступит бледно-золотистое утро, «Бисмарк» попадет в клещи между флотом метрополии и приближающимся средиземноморским флотом.
Превосходство противника станет подавляющим.
Это чревато гибелью…
Адмирал Лютьенс не заметил своего шанса. Если бы он пошел полным ходом в противоположном направлении, то мог бы выбраться из западни под покровом темноты и благодаря погоде. «Бисмарк» был бы спасен, а 2402 моряка вернулись бы домой. Их матери, жены, возлюбленные не лили бы слезы.
Но немецкий адмирал слишком рано утратил веру в спасение. Отказался от борьбы. В этой с виду безнадежной ситуации его одолели видения героической гибели. Он воображал себя неким морским царем Леонидом.
Вместе с тем адмирала нельзя порицать за неспособность увидеть свой шанс. Но его ошибка на следующий день была непростительна – он лишил экипаж корабля мужества.
На палубе, занимаемой матросами 2-го полудивизиона, возобновилось обсуждение темы номер один. Пребывание в море начинало надоедать. Женщины никогда не надоедали. Нигде в мире нет столько женщин, сколько в воображении моряков. И те воображаемые женщины не настолько развратны или благородны, как их изображают. Мечты-желания озвучивались. Бойцы могут говорить и тогда, когда имеют мало шансов заставить себя слушать.
Брак старшего матроса Линка по доверенности, предстоявший через два дня, был неувядаемой темой разговоров.
– Если наш Старик почешется, – сказал ему Лаухс, – ты попадешь как раз на брачную ночь.
– Ему уже невтерпеж, – вмешался в разговор Мессмер.
Все рассмеялись – не знали, что их время для смеха почти иссякло.
– Вы идиоты! – воскликнул Линк.
– Сейчас он снова начнет беситься, – сказал Бербер.
– Ты не можешь оставить его в покое, – заступился унтер-офицер Линденберг. – Неужели ты вылакал весь запас бренди?
– Человек предполагает – жажда располагает, – ответил Лаухс. – Не осталось ни капли.
– До чего же мерзка эта война, – пожаловался Мессмер. – Воюем день напролет, а в итоге нечего выпить.
– Сколько ты воюешь?.. Если собственным кишечником, то, может быть, много.
– Гороховый суп – для бедняка пианино, – откликнулся Бербер.
– Я уже слышал это.
Через двадцать минут им нужно было заступать на вахту. Эти двадцать минут они хотели посвятить любованию рыженькими, блондинками и брюнетками, безжизненные изображения которых висели над их рундуками.
Затем заговорил громкоговоритель. Бесстрастным и громким голосом. Голосом, который приковывал к себе внимание.
– Говорит командующий флотом, – прозвучал голос. – Матросы, мы одержали блестящую победу. То, что этот день почти совпал с моим днем рождения, счастливое совпадение. Мы нанесли врагу жестокий удар. Уничтожили крупнейший британский линкор. Так же мы поступим со всеми врагами Великой Германии.
Враг стремится отомстить. Нам придется биться с врагом, превосходящим нас по мощи в десять или двадцать раз. Мы встретим его с такой же отвагой, с какой уничтожали «Худ»…
Друзья, битва за свободу народа Великой Германии не позволяет думать о личной судьбе. Если мы погибнем, то подумаем перед этим о своем доме, немецком народе и нашем фюрере.
Нам нужно умереть, чтобы жила Германия. В этот час нельзя думать о собственной судьбе. Не важно, погибнем мы или нет. Важно то, что мы потопим один-два корабля противника.
Голос оставался холодным и бесстрастным. Он не выражал ни тени волнения. Молодые моряки слушали его на своих боевых местах, в кубриках, в машинном отделении или лазарете, с ужасом глядя на громкоговоритель.
