Канта Ибрагимов - Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)
Но как бы там ни было, а человечество все равно должно жить по каким-то законам, конституции. И вот после долгих-долгих лет войны, хотя военный конфликт еще тлеет, Глава Чеченской Республики в поисках мира добился права провести референдум по статусу республики и по конституции.
Цанаев всегда и во всем поддерживает Главу, и когда объявили, что в НИИ, по традиции со времен СССР, будет организован избирательный участок и председатель он, Цанаев, как советник Главы, добросовестно взялся за это политическое дело, однако, без особой любви, потому что к нему в первый же день явился усатый особист, и хотя он и раньше представлялся, Цанаев его фамилию не запомнил, а теперь вроде придется работать вместе:
— Бидаев — ответственный за этот участок и, вообще, за всю территорию в округе, — он грузно, по-хозяйски расположился на стуле. — Я обязан знать и знаю все, что творится здесь.
— Вы участковый?
— Хм, — ухмыльнулся вошедший. — Скажем так — смотрящий.
— Это жаргон? — удивлен директор.
— Ну, чтобы было понятней — ответственный… И мне до окончания референдума нужен здесь рабочий кабинет.
Цанаев — законопослушный человек. Он понимает, что референдум — дело архиважное, и необходимо ради общества немного потерпеть. Тем более, что теперь вокруг НИИ постоянно дежурят военные и милиция. Но они не докучают, кабинеты не требуют.
А вот Бидаев, хорошо еще, что не отобрал директорский, зато выбрал кабинет ученого секретаря. Так Таусова в кабинете почти не бывает — почти всегда в полуподвальной лаборатории. И Бидаев, мол, осматривает здание, частенько в лабораторию заглядывает, порою там задерживается, и случается даже так, что встревоженно-напряженная Аврора первая выходит из лаборатории и стоя у двери:
— Мне надо запереть дверь, здесь очень ценное и уникальное оборудование.
— Ты ведь так рано не уходишь, — слышен вальяжный голос Бидаева.
— Я устала, покиньте, пожалуйста, служебное помещение.
— Для меня закрытых дверей нет!
— Даже в ад! — уходя крикнула Аврора.
— В загробный мир не тороплюсь, — усмехнулся Бидаев. — И есть ли он вообще?
— Безбожник, — процедила Аврора. — Таковы и ваши дела.
А дела, в смысле научные дела Авроры, совсем не шли. Как директор, Цанаев все это видел и знал, но он ожидал, что Таусова вот-вот к нему явится с жалобой на Бидаева, а она, наоборот, вовсе перестала на работу ходить и уже по институту ходит слушок, якобы, как-то поздно вечером Бидаев явился под хмельком и стал к Таусовой приставать, и, вроде, дело дошло до потасовки. У Таусовой синяк, поэтому она не приходит на работу.
Чтобы не оперировать слухами, а самому во всем убедиться, а если честно, то Цанаев сам хотел видеть Аврору, и пошел к ним — пожалел. Авроры дома не оказалась, а он вновь вошел — эти инвалиды, — у него сердце защемило. Он даже не помнил, как вернулся в свой кабинет, и почти следом — Аврора, в темных очках.
— Правда, что я слышал? — суров директор.
— Вы об этом, Бидаеве?.. Гал Аладович, пожалуйста, хотя бы вы не связывайтесь с ним. Тем более, из-за меня. Грязь!.. Может, я в отпуск уйду до окончания референдума?
— Какой отпуск!? У нас контракт, сроки поджимают, и сама знаешь — одна надежда на твой грант.
— Я думала, — после некоторой паузы сказала Аврора, — что никого и ничего не боюсь, кроме Бога. Но он такой мерзкий. Не связывайтесь с ним.
— Работай, — чуть ли не крикнул директор, — а я с ним разберусь.
Цанаев официально вызвал Бидаева в свой кабинет и специально стал говорить на русском:
— Слушай, — перебил его Бидаев, — может, у тебя с ней того? — и он показал непристойный знак.
— Чего?! — вскочил разгневанный директор. Некоторое время он не мог найти подходящих слов, потом рванулся к двери, настежь раскрыл: — Пошел вон!
— Для меня все двери раскрыты, — нагло и развязно Бидаев приблизился к Цанаеву и, прямо в лицо обдавая неприятным запахом, прошипел. — А ты знаешь, что твоя Аврора проходит по нашей разработке — за экстремизм?.. Хе-хе, теперь и ты с ней будешь на пару.
— Пошел вон, — также в лицо выдал Цанаев, — и пока я здесь директор, чтобы духу твоего не было.
— А то что будет? — Бидаев небрежно ткнул Цанаева локтем.
— Что будет! Что будет! — директор чуть ли не дрожал от ярости. — Посмотришь, что будет! — прошипел он.
— А что откладывать? — усмехнулся Бидаев.
— А-а, — почти рассвирепел Цанаев. Был конец февраля, здание института почти не отапливается — газ еле горит, все в верхней одежде. Цанаев прямо в кабинете скинул пальто: — Пошли, пошли, — схватил он за локоть Бидаева, ощущая его природную мощь, от этого еще более раздражаясь. — А ну пошли, я тебе покажу.
Выросший в Москве, никогда, даже в детстве, не дравшийся интеллигентный Цанаев рвался в бой, по-нимая, что других аргументов в этом городе у него нет.
В сгущающихся сумерках они обошли здание института, где горами припорошенный снегом послевоенный хлам, строительный мусор и подбитый грузовик.
Не зная, что делать и как делать, Цанаев скинул пиджак, потом галстук, даже боксерскую позу занял.
— Я вижу, ты серьезно болен, — усмехнулся Бидаев. — Надо мозги вправить, — тут он тоже медленно скинул камуфляжный ватник. Под ним оказывается огромный пистолет в кобуре, нож и еще масса непонятного для Цанаева оружия.
— Ну, давай, — дал команду Бидаев.
Цанаев бросился, от удара полетел, упал всем телом на разбитые кирпичи, почувствовал сильную боль.
Раздались крики, из-за угла появились сотрудники института. Цанаев только помнил, как Аврора повела его в кабинет, чистила его одежду, мыла испачканные руки. А потом она сама наливала ему чай, заботилась о нем.
Это внимание Авроры было так приятно, что Цанаев, наверное, еще не раз пошел бы драться. Однако сама Аврора была крайне встревожена:
— С ним, точнее с ними, нельзя вступать в контакт. По жизни не отстанут и не откупиться. Они как попрошайки: раз повод дашь, не отстанут… А вы ведь директор, советник. Референдум на носу. А вдруг кто узнает?
Узнали, даже в подробностях.
Через день в администрации Главы на совещание по референдуму Цанаев получил публичную взбучку.
А потом Глава попросил его задержаться и говорил почти то же самое, что и Аврора, правда, добавил:
— Со спецслужбами связываться опасно. Но ты ничего не бойся… А, впрочем, честь женщины защищать надо!
— Откуда вы все знаете? — подивился Цанаев.
— Я все обязан знать, должность такая. А Бидаев обязан был рапорт написать… На носу референдум! А ты драку устроил… Так что давай, со своим напарником Бидаевым хочешь-не хочешь, а сдружись, нам порядок нужен.
— Он мой напарник? — удивился Цанаев.
— Называй его как хочешь — напарник, подельник, друг… но не враг. Нам провокации не нужны. Все в их руках, понял?
Цанаев понял, что помимо своей воли он потихоньку втягивается в политику, то есть ему со всеми необходимо быть политкорректным, но и это не главное, главное, как он стал понимать, живя в полувоенном Грозном, он, сам того не ведая, стал принимать тоже полувоенные, то есть, почти полу-варварские, методы выяснения отношений — с помощью кулаков. А что, если бы и у него, как у Бидаева, было бы оружие?
Не успел он об этом подумать, как его вновь вызвали в администрацию — перед ним крепкий, самодовольный молодой человек:
— Для вашей безопасности, ну, и чтобы были уверенней, время, понимаете, какое, мы хотим вам выделить табельное оружие.
— Не надо, — категорично отказался Цанаев. — Я и пользоваться им не умею.
— Тогда, может быть, личную охрану? Перед референдумом всякие могут быть провокации.
— Я ученый, — стоит на своем Цанаев. — Больше на провокации не поддамся, — оправдывается он, сам подумал: «До референдума улечу в Москву, к семье».
А ему, словно его мысли читают:
— До окончания референдума никаких командировок, никаких отъездов и разъездов. Все должны быть не местах.
— Я ученый… — хотел было отстоять свою свободу Цанаев, а ему жестко в ответ:
— Вы советник Главы и член избирательной комиссии. Время военное… Вам оружие и охрана нужны?
— Нет.
— Смотрите. Вы должны быть бдительны и осторожны.
— У вас есть какая-то информация? — насторожился Цанаев.
— Война — чей-то интерес. Референдум — окончание войны — наш интерес. За наш интерес мы должны бороться.
— Что я должен делать?
— Быть начеку.
Этот разговор и без того насторожил Цанаева, а тут еще жена из Москвы звонит:
— Все говорят, что перед референдумом в Грозный вновь войдут боевики, бойня будет… Приезжай. Никому твоя наука не нужна. Тем более, в Чечне.
— Я не могу вылететь.
— Как это не можешь? Всегда прилетал… Ах, я поняла. Тебя эта сучка Аврора охмурила. Ты, говорят, из-за нее дрался.
