Сергей Козлов - Байки офицерского кафе
Когда сын Сербина прибыл в зимний отпуск, в части шли прыжки. Уже не знаю, как уговорил Сербин своего наследника надеть парашют и попробовать прыгнуть. Сам тоже надел парашют и полетел вместе с сыном. Дочка Заболотного прыгнула первая. А Сербин-младший, взглянув вниз, запаниковал и в отказ. Раздумывать было некогда. Схватил папаша своего сынка в охапку и сиганул с ним вместе из самолета. Там отошел сразу, поскольку прыгал на спортивном парашюте, а у сынули автоматика раскрыла двухконусный замок, и он на раскрывшемся куполе благополучно приземлился.
В полете папаша нарадоваться не мог и летел рядом. Когда приземлился, отстегнул ОСК и побежал по снегу к сыну, который копался с парашютом.
— Молодчина, сынок! Поздравляю! — радостно кинулся обниматься Сербин-старший.
Младший сверкнул черным глазом и зло произнес:
— Ты мне больше не отец!
Полковник Азолин
Воздушно-десантную подготовку девятой роте воздушно-десантного училища преподавали два десантника старой закваски. Полковники Азолин и Глушцов в послевоенные годы стояли у истоков создания воздушно-десантных войск в том представлении, какое существовало в сознании советских людей вплоть до развала СССР. Это были специалисты экстра-класса и преподаватели «от Бога». Оба они были яркими, неординарными личностями. Но рассказать хочу сейчас о полковнике Азолине, который вдобавок ко всему обладал редкой физической силой. Надо понимать, что в воздушно-десантном училище, где физическая сила была в почете, вокруг данного факта витало множество легенд и баек, которые периодически находили подтверждение в обыденной жизни.
Полковник Азолин, как было сказано ранее, был прекрасным преподавателем и умел завоевать внимание аудитории. Например, первое занятие по ВДП[5] он начал так. Нарисовал на доске два огромных квадрата и предложил аудитории угадать, что это. После того, как у курсантов иссякли варианты, он смилостивился и сказал: «Это глаза парашютиста перед прыжком». Далее он начинал занятия, в ходе которых курсанты буквально ловили каждое его слово.
Но бывали и исключения. Курсант Чернов, по кличке «Ромео», позволил себе разговаривать с соседом на занятии. Азолин, которого курсанты любовно называли «дядя Лёня», сделал замечание. Но когда Чернов рискнул продолжить разговор, дядя Лёня прекратил лекцию и сказал: «Чернов! С теми, кто не слушает меня на занятиях, я обычно делаю так». Далее он положил на стол свою богатырскую ладонь, оттянул средний палец и ударил им по столу. А надо оговориться, что стол в приборном классе был общий и огромный. Все сидели вокруг него. Можно представить его размеры, если за ним помещалось сорок курсантов. Так вот, после удара пальцем по столу все склянки со смазками, запасные части и сами парашютные приборы дружно подпрыгнули. В классе больше никто не разговаривал.
Как-то раз один из училищных каратистов, способных разбить лбом кирпич, попытался выдержать этот удар дяди-лёниным пальцем в лоб. Мало того, что он уселся на пятую точку и, как у нас говорили, «поймал мутного», но и кожа у него на лбу треснула.
Однажды наших курсантов из 4 взвода дядя Лёня попросил помочь переставить макеты самолетов Ан-2 на воздушно-десантном городке. Около сорока здоровых парней начали двигать эти сварные сооружения по асфальтовой площадке. Получалось это не очень резво. Во всяком случае, по мнению Азолина. Устав от наблюдения за жалким подобием картины «Бурлаки на Волге», дядя Лёня сам уперся в макет и протолкал его метра на три сразу. Причем некоторые даже наблюдали искры, летевшие из-под металлических полозьев макета.
Как-то мне лично довелось наблюдать проявление его нетерпеливости. В учебном центре курсанты первого курса общего факультета грузили в Газ-66 несколько куполов от многокупольной системы (МКС). Вес каждого отдельного купола порядка ста килограммов. Ухватиться за него неудобно. Да и видно, энтузиазма эти работы в курсантах не вызывали. С грехом пополам закинули один, затем затолкали второй. Когда, поднимая третий, они его уронили, азолинское терпение иссякло. «Салаги! Поберегись!» — рявкнул он и, оттолкнув курсантов, закинул один за другим в кузов три купола.
Дядя Лёня был человек поступка. В бытность свою не то старшим лейтенантом, не то капитаном, он отчудил такой фокус. Мать его жила в деревне близ какого-то провинциального центра. До города Азолин добирался на самолете Ан-2, а потом должен был трястись на автобусе по российскому бездорожью еще часа три-четыре. Но маршрут самолета пролегал прямо над родной деревней. Когда дяде Лёне наконец надоело отбивать задницу и глотать дорожную пыль, он решил сократить свой маршрут, как и положено десантнику. С парашютом в самолет, понятное дело, никто не пустит. Тогда Азолин сделал хитрый ход. Он надел на себя подвесную систему, пристегнул запасной парашют и все это замаскировал, одев сверху плащ. При его комплекции искусственная полнота не бросалась в глаза. Раньше, когда не было воздушных пиратов, посадка пассажиров в самолет мало чем отличалась от посадки на поезд. Поэтому в самолет Азолин попал беспрепятственно. Когда в иллюминаторе показалась родная деревня, дядя Лёня встал, снял плащ и только тут пассажиры увидели, что под ним скрывался парашют. Пилоты и охнуть не успели, как десантник открыл дверь и, помахав на прощание пассажирам, исчез за бортом самолета. Приземлился он прямо к матери на огород, чем вызвал ее неудовольствие. Но кроме как от матери ему досталось и от начальства. В конце концов установили, что это за отчаянный пассажир, и в часть пришла очень ругательная бумага.
Как-то довелось видеть полковника Азолина в партикулярном платье. Причем костюм был нежно-кремовый. Форма все же как-то скрадывает достоинства мужской фигуры. Или может быть делает их более привычными. В гражданском костюме дядя Лёня выглядел как «человек-гора». Не знаю, как кому-то могла прийти в голову мысль задраться к нему. Но такой случай имел место. Азолин сидел на балконе ресторана «Рязань» со своей красавицей-женой. Играла музыка. Был прекрасный воскресный летний вечер. Компания из гражданских мужчин отдыхала рядом и бросала завистливые взгляды на дяди Лёнину жену. Подпив, один из мужиков решился пригласить ее. Поняв, что супруга не расположена танцевать с назойливым кавалером, Азолин попросил его отойти и поискать для танца другую партнершу. В ответ он услышал: «А тебя, козел жирный, никто не спрашивает!». После этого наглец попытался схватить мадам Азолину за руку. Это было весьма опрометчиво. Не вставая изо стола, дядя Лёня двинул его левой с такой силой, что тот отлетев, тут же потерял сознание. Трое его друзей поспешили вмешаться и, надо сказать, весьма опрометчиво поступили. Так же вставая, дядя Лёня ухватил двух первых за что попало под руку и двинул их друг о друга головами. Те мигом присоединились к первому задире. Оставшегося, который пытался ретироваться, Азолин ухватил за ворот пиджака и вывесил на одной руке за балконом. «Гаденыш! Извиняйся перед дамой за всех, а то отпущу!» — рявкнул дядя Лёня. На крики о пощаде прибежал милиционер и патруль, находившиеся внизу. Но дядя Лёня поставил бедолагу на место только после того, как тот принес свои извинения. Его увел милиционер. Остальных унесли. Начальник патруля, бывший преподавателем нашего училища, и поведал потом эту историю.
Вместо эпилога
Азолин ушел в запас, когда я был на третьем курсе. Еще заходил иногда в училище. Но после того, как я выпустился, мы не встречались. Однако судьба свела меня с ним еще раз, хотя и косвенно.
В Афганистане мне с моей группой пришлось сопровождать генерал-майора Тарасова к месту гибели вертолета, где сгорел Лёнька Азолин — сын полковника Азолина. Он закончил общий факультет нашего же училища и служил в парашютно-десантном батальоне, который стоял в Лашкаргахе до 1985 года. Они летели на облет местности. Вертушка, идя на пределе над барханами пустыни Регистан, зацепилась за вершину одного из них передней стойкой…
На песке осталось только огромное горелое пятно. По длинным черным полосам можно было догадаться, что это сгорели лопасти. Рассказывали, что после гибели сына дядя Лёня сильно сдал.
Офицерские
— Ане поселить ли нам в казарме козла? Будет как талисман нам, на счастье.
— А вонь?
— Привыкнет! Мы же привыкли.
Нариман Сабир Оглы
Лейтенант Касумов, выпускник Киевского ВОКУ, к моему прибытию в часть уже успел «прославиться». Несмотря на то, что «киевляне» выпускались всего на три месяца раньше «рязанцев», этого срока ему вполне хватило для того, чтобы даже бойцы называли его просто «Нарик».
