Михаил Никулин - Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
— Володя, что-то обоз не показывается на грейдере! — громко сказал Василий Александрович, оборачиваясь к машине.
Из-под капота послышался молодой голос:
— Василий Александрович, не беспокойтесь! Пока я своей старушке подправлю здоровье, он подъедет.
Миша и Гаврик переглянулись и молча «договорились», что шофер шутлив.
А из-под машины доносилось:
— Эх, старушка, старушка! Забраковали тебя фронтовики. А там знают, что забраковать. У тебя, к чему ни притронься, все болит!
— Подойдем к нему? — вставая, сказал Гаврик.
— Ключ, молот, швайку… принести из кабины? — подсказал Миша.
Ребята, наверное, нашли бы, чем и как надо помочь шоферу, и, наверное, пошли бы помогать ему, как они до этого не раз помогали и трактористам и шоферам, но до кургана с холодной ветровой струей донеслась песня. В ней переплетались простуженные женские голоса с певучими трелями баяна. Василий Александрович и Иван Никитич вытянулись, ребята догадались, что с бугорка они уже видят появившийся на грейдере обоз.
Скоро обоз стал виден и ребятам. Встречные грузовики давали ему дорогу. Мише и Гаврику казалось, что обоз двигается очень быстро, так как им приходилось одновременно следить и за Иваном Никитичем, и за Василием Александровичем, и за шофером и сгонять разбредавшихся коров. Они видели, что старый плотник, жуя морщинистые губы, считал подводы. А Василий Александрович, уже подсчитав их, гордо говорил:
— Вот, посмотрите, что сделали люди от всего сердца!
Шофер на секунду высовывал из-под капота кучерявую голову и, вытирая вспотевшие, запачканные маслом щеки, сожалеючи говорил:
— Из-за этой машины много хорошего не увидишь.
Ребята заметили, что переднюю подводу с развевающимся над нею флагом везли рыжие, хорошо вычищенные кони. В этой подводе густо сидели колхозницы и баянист. На следующих подводах лежали доски, железо, бревна… А на последней стояли плетеные садки.
— Миша, погляди, погляди — гусак из садка голову высунул!
— Гаврик, да там есть и куры.
Иван Никитич, восхищаясь, сказал:
— Хорошо, душевно организовано. Даже в гривы и в упряжь нашли время алые ленточки вплести!
— Ага! Заметили! Хорошо, значит? — услышали ребята торжествующий голос Василия Александровича, увидели, как он, сдвинув овчинную шапку, расставил ноги, как рыбак в лодке, и стал рассказывать: — На райисполкоме некоторые товарищи были против ленточек. «Люди, говорили они, под землей, в нищете живут, а мы к ним с баяном и с ленточками…» А мой земляк, рыбак, поддержал меня. Он сказал: «И баян нужен, и ленточки нужны. — Сказал: — Если помогать будете, помогайте весело, с песнями!»
— А как по фамилии рыбака-то этого? — заинтересованно спросил Иван Никитич.
…Люди, сидевшие на передней подводе обоза, уже заметили Василия Александровича. И стали махать сидевшим на задних подводах, чтобы забирали влево. Обоз круто повернулся, беря направление на холмик, на котором стояли Василий Александрович и Иван Никитич.
— Василий Александрович, а мы думали, что вы зоревать уехали. На заре лучшие сны снятся! — громко и шутливо заговорили колхозницы, вылезая из передней уже остановившейся подводы.
— Кто это «мы»? — прихрамывающей походкой обходя лошадей справа, спрашивал баянист. — Я ж вам говорил, что Василий Александрович откуда-нибудь сбоку нам наперерез выскочит! Так оно и случилось! — И, гордо поправляя висевший на плече баян, он присоединился к людям, обступившим секретаря райкома.
Ребята следили за тем, как Василий Александрович, здороваясь, почти каждого называл по фамилии.
— Товарищ Коптева, я обязательно учту, что на заре самые лучшие сны снятся! А вам, товарищ Беланов, надо было спорить с ними на что-нибудь существенное. Не догадались? Жалко, — сочувственно улыбался он, медленно проходя со всеми мимо подвод обоза. Он только не спешил ответить суховатому человеку с подстриженными усиками, с бегающими глазами, одетому в поддевку с косыми накладными карманами, из которых он почти не вытаскивал рук.
— Василий Александрович, мы, значит, везем… Василий Александрович, я старался сделать, как указывали, чтоб деревянного стройматериала было больше… Товарищи, тише! Я ж хочу доложить…
— Товарищ Тартакин, а мы же вот идем и смотрим. Докладывать не стоит, — ответил Василий Александрович и, поддерживая чей-то веселый разговор, пошел дальше.
Миша и Гаврик побежали согнать коров и телят, которые успели разбрестись в разные стороны. Они вернулись, когда Василий Александрович и колхозники, осмотрев обоз, снова собрались около передней подводы.
Секретарь райкома негромко говорил:
— От райкома партии спасибо вам, товарищи, за все, что собрали для колхозников, больше вас пострадавших от войны. Спасибо за любовную организацию и в большом, и в мелочах. Спасибо за товарищеское единодушие, за хорошее настроение, с каким отправляете этот обоз.
Василий Александрович замолчал. По лицу его заметно было, что он собирался сказать еще что-то такое же…
Но мысль его неожиданно остановилась на чем-то радостном, большое лицо заулыбалось.
— А и в самом деле обоз готовили с хорошим настроением.
И вдруг он остановил себя, решительным движением достал из кармана газету и, разворачивая, заговорил:
— Спрашивается, а почему нам не быть веселыми, если, слушайте вот, товарищи, как наша армия сбрасывает фашистов в Днепр…
К ребятам тихо подошел шофер и зашептал, вручая им ведро:
— Товарищи шефы, пожалуйста, из той вон глинистой ямы принесите хоть полведерка воды — немного подолью в радиатор и руки помою.
Захватив стоявшее около машины ведро, Миша и Гаврик убежали за водой. Возвращаясь из глинистой ямы, они увидели, что обоз стоял на прежнем месте. Около передней подводы, где развевался флаг, было людно и весело: баянист играл плясовую, а колхозницы плясали.
Василий Александрович, стоявший здесь вместе с Иваном Никитичем, от души поощрял колхозниц:
— Товарищи, хорошо вы пляшете! Просто хорошо!
Протиснувшись к самому кругу, Миша и Гаврик увидели, как колхозница, которую секретарь райкома называл товарищем Коптевой, подтягивая широкий ремень на ватной кофточке, шутливо крикнула, кивнув в сторону секретаря райкома:
— Василий Александрович, «хорошо» чужими ногами не считается! А своими ногами считается! Вот так! — И, перехватив себя руками в поясе, подскочила, ударила каблук о каблук и завертелась около самого баяниста.
— Кто сказал «хорошо чужими ногами»? — услышали ребята допытывающийся голос Василия Александровича.
— Кто знал, тот и сказал! — отвечала ему Коптева и зазывно приглашала: — Бабочки, давайте пополнение, чтобы шире круг!
Миша и Гаврик, теснимые назад, помня, что позади оставили ведро с водой, опасливо поглядывали друг на друга. Танцующих в кругу становилось все больше.
— Гаврик, может, скоренько отнесем ведро шоферу и вернемся? — прошептал Миша.
— Как хочешь, — схитрил Гаврик.
Миша тоже не мог решиться уйти отсюда: он видел, что Василий Александрович, продолжая настойчиво допытываться: «Кто сказал, что хорошо чужими ногами?», выходил на круг.
— Василий Александрович, по такому делу пиджачок придется снять. Мешает развернуться! Бросайте его мне на руки! С большой охотой подержу! — услышали ребята голос Ивана Никитича.
Круг стал расширяться, и вдруг под чьими-то ногами хлюпнула вода и зазвенело ведро.
— Слышал? — спросил Миша Гаврика и с беспечным весельем добавил: — Гаврик, шире круг!
— Миша, так мы ж потом можем десять раз сбегать за этой водой! — ответил Гаврик, но не вовремя, потому что шофер, взяв его легонько за локоть, сказал:
— Товарищ шеф, слышал я по голосу, что мое ведро где-то зазвенело. Найди его, пожалуйста, а уж за водой, видать, я сам схожу. Шефы, должно быть, разные бывают. — И, распорядившись, чтобы Гаврик принес ему ведро к машине, удалился.
— Миша, что будем делать? — спросил посрамленный Гаврик.
— Плясать, — сердито вытаскивая из толпы Гаврика за полушубок, ответил Миша.
Схватив валявшееся ведро, Миша и Гаврик, стараясь не попасться на глаза шоферу, опять побежали к глинистой яме. Как ни торопились они вернуться и еще посмотреть на танцующих, но опоздали. С пригорка им стало видно, что обоз уже на сотню метров отъехал от того места, где недавно было весело и людно. Остались только Иван Никитич, Василий Александрович, колхозница Коптева, что бойчей других танцевала, и Тартакин.
Тартакин стоял в стороне, засунув руки в карманы. Миша и Гаврик обратили внимание, что Тартакин и теперь был таким же скучным, каким он был и тогда, когда все веселились и плясали.
Василий Александрович, Иван Никитич, Коптева сейчас смеялись, глядя на то, как четыре колхозницы, отделившись от обоза, гонялись за белым петушком и золотистой курочкой, которые, ухитрившись вылезти из садка, быстро убегали от обоза.
