Валентин Бадрак - Офицерский гамбит
Паника внутри все чаще не давала покоя его телу и мозгу, не отпускала, точно он был прикован, как Прометей, и ждал своей клювастой птицы, которая прилетит в очередной раз за его печенью. Алексей Сергеевич под напором мыслей вдруг включил торшер, решительно вскочил, будто ужаленный, ловко подцепил носками тапки и быстро, точно боясь опоздать куда-то, пошлепал к большому письменному столу. На его краю покоился пухлый коричневый блокнот в красиво прошитой кожаной обложке. Прервав его беспечный отдых, офицер шумно щелкнул выключателем настольной лампы и углубился в изучение внутренностей записной книжки. Он быстро нашел нужную ему запись. Так, впрочем, было почти всегда: фотографическая, многими годами тренированная память безошибочно руководила им в такие моменты. Вот оно! «Назначение величия представляется в том, что оно исполняет волю, выходящую за рамки индивидуального», – значилось вверху одной из многочисленных, убористо исписанных страничек; слово «величие» было выделено и написано большими заглавными буквами. Под цитатой была короткая подпись «Яков Буркхардт». Алексей Сергеевич на какое-то время застыл в задумчивости, его широко раскрытые глаза, казалось, вперились в тень, отбрасываемую лампой на терракотового цвета штору. Но он смотрел в пустоту, сквозь предметы, и если бы кто-то мог наблюдать за ним, то, верно, пришел бы к выводу, что он мечтает о чем-то приятном, например об отпускной поездке к морю. Но в его голове протекала сложная работа совсем в ином направлении, мозг содрогался в невидимых конвульсиях. Для Алексея Сергеевича было чрезвычайно важно решить раз и навсегда, является ли человек по имени Владимир Владимирович Путин выдающейся личностью. Сам он всегда относился к Путину уважительно, но только теперь, после разговора с Бурченко, сделал открытие: это уважение предназначалось не Путину-президенту, а Путину-спецслужбисту, удачливому, расчетливому, профессионально действующему в своем секторе разведчику. К тому же сумевшему профессиональные навыки конвертировать в атрибуты личной власти. Где-то в глубинах подсознания он отдавал себе отчет, что разведчик, шпион, вообще представитель специальных служб априори не может быть великим, выдающимся. А сегодня это отчетливо понял, его прошибло в тот самый момент, когда удачливый промышленник демонстрировал ему, гостю, оригинальную статуэтку. И тогда, неизвестно, почему именно в этот момент, Артеменко уловил: он сам вещь! Он не может претендовать на великое, лишен возможности прикоснуться к вечности! И мысль полоснула бритвой по сердцу, потому что свела в один момент к чистому нулю работу нескольких десятилетий. Он отчетливо увидел, что всегда и был лишь инструментом в чьих-то руках, только более или менее виртуозным исполнителем чьей-то воли, по большей части злой. Так вот, теперь принципиально важно разобраться, является ли застывшее лицо Путина ликом истории, есть ли в этом пугающем статичностью облике нечто великое? Или все это просто хорошо отрепетированная маска, подкрепленный ресурсами фарс с множеством дорогостоящих декораций? Потому что от этого теперь зависела его персональная самооценка. Мысли, шальные и неудержимые, летали в голове полковника подобно автоматным очередям на передовой.
Да, есть в нем какая-то слабо уловимая червоточина, может быть, связанная с отсутствием всяких чувств и свойственных человеку ощущений. Если бы он сам не нес отпечаток принадлежности к разведке, наверняка отнес бы это к козырям, преимуществам его личности. Но он хорошо знал закулисную сторону жизни спецслужб, зазеркалье формирования рейтингов и создания имиджа. Потому в нем жили сомнения, и то были сомнения не в способности главы государства качественно выполнять какие-либо функции, а в способности совершения великой личной миссии. После неожиданных откровений украинского промышленника эти сомнения усилились, обросли неприятно колкой щетиной. Действительно, не предвыборной ли золотой рыбкой стала вторая чеченская война, что и косвенно, и прямо подтвердил его друг Игорь Дидусь? Не слишком ли дорогой стоимостью за растущий имидж оказались жизни моряков-подводников атомной лодки «Курск»? Жизни молодых, здоровых людей возымели меньший вес на чаше весов в сравнении с дутым имиджем нездоровой державы, с личным имиджем первого ее человека? Не слишком ли удручающе выглядели рушащиеся от взрывов жилые многоэтажки? Не зло ли, не укоризненно ли потусторонние лики безвинно истребленных людей взирали теперь с Беслана, Буденновска, Кизляра? Артеменко никогда не покидала мысль, что он, этот человек, считающий себя кандидатом в пророки, на самом деле только исполнитель, игрок, хоть и с большой буквы.
Голова гудела, разламывалась на части, ему казалось, что он потихоньку сходит с ума. Да какой он, к черту, оракул?! Он просто умело шлакует страну новыми политическими и информационными токсинами. Его сценическая пластика и тайное тяготение к инфернальному являются лишь воплощением заторможенности России. Сам предводитель по структуре личности такой же средний и невыразительный, как и во всей Европе, тогда как над ним довлеет тень диктатора. Инерция великодержавного статуса все еще действует в пространстве страны, вяло симулирует вмешательство роковой силы в жизнь народа. Вот откуда берет начало та легкость отправки на смерть русского человека и легкость его расставания с жизнью. Вот откуда берет начало враждебность, которую он создал, перенося личный конфликт с украинской верхушкой на народы. «Но у него есть некая мистическая цель – новая империя! И это осмысленно, это, как говорят, круто», – в отчаянии кричал внутренний голос, который хотел все сохранить и боялся перемен. Нет, это не цель, это миф, вернее часть мифа. Просто эта сказка о русском герое сегодня на руку американскому лидеру – так он надеется отдалить во времени китайскую угрозу. Но дело, собственно говоря, не в Путине и Медведеве, не в Ющенко и его возможных преемниках. Даже глобальный, куда более глубокий вопрос – о том, заслужила ли Украина быть отдельным государством, – ушел вдруг на задний план. Вперед выплыла отчетливая логическая цепочка. Путин – не герой, он просто разрушитель действительности, а новая геополитическая карта кроится под отдельную личность. Ющенко – не герой, потому что не сумел просчитать реальные угрозы и уберечь страну от наступающей лавины с востока. И он, Артеменко, тем более не герой, а всего лишь оружие, к тому же применяемое без его личной воли, по воле хозяина. Вся непродолжительная история Украины, отдельной и самобытной, короткой серией слайдов пронеслась перед его глазами. И он был шокирован тем, как ее неограниченные перспективы преобразовались в глухой тупик. И это был одновременно и его тупик.
Артеменко не успел довести мысль до логического завершения – вдруг назойливое жужжание на редкость крупной, жирной мухи прервало его размышления. Как маленький вертолет, она кружилась в замкнутом пространстве, иногда попадая в пучок света настольной лампы, но чаще просто невыносимо громко напоминая о себе отвратительным звуком в разных углах комнаты, все-таки в силу своей природной глупости неизменно возвращаясь к свету. Алексей Сергеевич неожиданно для себя сосредоточился на этом звуке, который ловко уводил фокус его размышлений в сторону и затем рассеивал в пространстве. Он разозлился на гадкое насекомое. И откуда это существо взялось у него в кабинете? Глаза Артеменко пошарили в поисках чего-нибудь достаточно тяжелого, чтобы прервать бессвязное путешествие летающего объекта. Он решительно взял увесистый журнал, свернул его трубкой, но вдруг передумал и осторожно положил на край стола. Это какое же мерзкое пятно останется от ее жирного, отвратительно грязного тела?! Нет, надо освободиться по-другому, решил он, настежь открывая окно. Ласковая прохлада ночного ботанического сада с сонмищем пряных, острых запахов вечно благодатной природы ударила ему в лицо; шума мостовой не было вообще, как будто он находился не в центре большого города, а где-то на зеленой окраине Вселенной. Муха взметнулась к потолку, один раз спикировала в стекло рядом с открытым окном, но затем совершила решительную вторую попытку и исчезла в беспредельном потоке ночи, унеся с собой раздражающий звук.
Алексей Сергеевич хотел убрать журнал, которым собирался казнить муху, но обратил внимание, что на обложке сиял великолепием Он – новый император всея Руси, Великий Геополитический Закройщик. Фотообъектив поймал нелицеприятный, а может быть, по задумке фотографа, просто рядовой момент: лик кандидата в великие люди был перекошен от гнева и негодования, искрящиеся глаза испепеляли невидимых читателю, но хорошо известных, существующих за пределами обложки врагов. Почти острые углы бровей делали его воинственным, гротескно волевым и, несомненно, картинным героем. Артеменко приблизил фото будущего политического гения к глазам и направил пучок света от лампочки ночничка с гибкой ножкой. Победоносное лицо не изменилось, оно по-прежнему излучало призыв к инквизиции, к расправе над еретиками. Журнал нельзя было более приблизить к глазам – высоту сдерживала лампа. И тогда неизвестно зачем Алексей Сергеевич сам еще больше наклонился над фотографией, приблизив лицо так, что сначала ощутил горячее тепло лампы, а затем отчетливый типографский запах. Лицо же, напротив, расплылось перед глазами, линии стали неуловимыми. Алексей Сергеевич отодвинулся, так и не объяснив самому себе, для чего он приближал глаза к глянцу. Но то ли вследствие изменения фокуса, то ли иным колдовским образом он увидел замысел как-то по-другому, без кода и шифра. Он видел человека, как бы очищенного от защитной скорлупы, просто объятого страстью, позирующего хищника, и не испытывал ни малейшей толики восхищения или благоговения. Он видел сомневающегося, колеблющегося, порой слабого и уязвимого человека, такого, как и все остальные, как и он сам, только облаченного в мантию ветхозаветного судьи. Он увидел очевидный оптический обман, осознал идеологическую фальсификацию, возмутился вопиющей простоте навязываемого мифа. «Боже, как же мог я раньше так беззаветно доверять свою судьбу этому человеку, как мог я верить в его величие и в то, что он отмечен провидением сделать что-либо для людей, проявить нечто, выходящее за рамки индивидуального?!» – громким голосом, сам пугаясь его глухого звука, произнес Алексей Сергеевич. То был крик отчаяния и прозрения, мучительный глас совести, внутреннего, самого совершенного из возможных, мерила своих поступков. Он чувствовал себя бесконечно опустошенным, обезвоженным, точно внутри образовалась выжженная солнцем пустыня.
