Юрий Слепухин - Ничего кроме надежды
Совсем незадолго до войны их поведение определяли романтические увлечения: «Мы земную жизнь переделаем!» Вот у Сергея Дежнева: «Овладеть наукой, которая способна превратить машину в разумное существо!» (а тем временем их самих – разумные существа, казалось бы! – превращают в послушные исполнительные машины...) Вот Татьяна Николаева, насмотревшись фильмов о «шпионах», вдруг увлекается: «А ведь самому быть диверсантом тоже интересно... Если для своей страны..».) Их чистые души – своего рода «табула раса», где пропаганде, идеологии можно писать все, что угодно. И все же преобладает – при всей наивности – искреннее стремление к защите светлых идеалов, героические мечтания (хотя порою вдруг охватывает их – на фоне всеобщего оптимизма – настроение одиночества...).
Еще неведомо им – они живут в своего рода тщательно дистиллированном мире (хотя слышен, слышен порою голос интуиции!), – что уже приближается к их стране, к их жизням и судьбам — иная, жестокая реальность: они, «...не знают, что в эти часы на мир уже обрушилась самая страшная из новостей. Свинцовый ветер войны уже метет по дорогам Польши». Идет тревожный сентябрь 1939 года, начало войны, которая вскоре все переменит в их судьбах.
...Да, внушенная идеология до поры до времени помогает преодолеть одиночество (за которым, между прочим, еще не сознаваемый молодыми разрыв с народной традицией). Вот почему старшее поколение – воплощение духа традиционного ДОМА, оказывается насильно – в духовном смысле – отделенным от юного поколения энтузиастов: «Мать теперь что! Мать и обождать может, ничего ей не сделается», – с печалью думает одна из матерей (Настасья Ильинична, мать Сережи Дежнева).
...А юные наивно надеются, что война закончится к лету сорокового года.
И все же внутренний мир живого человека нельзя заменить иллюзорным, заданным, как сказали бы сейчас, виртуальным образом мира. Нет, человек интуитивно переживает чувство природы, он любит и страдает, он полон возможностей, которые еще живы в глубинах его внутреннего мира.
И уже в этом романе встает первая и – пожалуй! – одна из главных драматических коллизий: ВОЙНА И ЛЮБОВЬ! Затем этот сюжет проходит через всю тетралогию.
И вот что еще нельзя не заметить: все же это поколение юных – может, оттого, что оно «отщепилось» от поколений предшествующих, – наивно, но искренне и возвышенно. Не потому ли предстоит ему взять на себя тяжкий груз познания и прозрения!? Разумеется, отсутствие опоры в старшем поколении – большая травма, которую они все же не могут – пусть не все сознавая – не переживать. (Но в трудных случаях им на помощь все-таки приходят «старики», их житейская мудрость и всепрощение).
И еще добавим: уровень совести народной и человеческой, выношенный веками, все же высок: именно поэтому поколение, особенно юное, интуитивно отделено от тайного механизма демагогии и насилия, скрытого под всеми «высокими» словами. Так и возникает «смесь» народного, глубинного и – внушаемого.
Чистоты душевной – и стерильности идеологической. Но душу не так легко одолеть – это видишь, следя за судьбами и поступками юных героев романа. А им столько предстоит!
Трудный путь взросления (прозрения) начался уже в этой книге. И название «ПЕРЕКРЕСТОК» – не случайно. Все они так или иначе (как и страна, Родина их) находятся на перепутье. Все они человечески индивидуальные. Разные. И по-разному переживают происходящее, когда дух войны вторгается в их души. Жизнь для них начинает все более существовать сама собою. А не внушением. И это обнадеживает.
И тут по-другому хочется сказать о призванности этого поколения. Они – не марионетки истории, какими их хотели сделать «сверху». Они оказались избранными среди других, как и сам писатель, к этому поколению принадлежавший.
И поэтому Юрий Слепухин видит, что настроения, внушаемые тогда официальной пропагандой, все же не властвовали над душами, как хотелось бы «верхам». Все его юные герои и героини – правдивы, искренни, чутки... Сквозь красно-розовый туман внушений видны их истинные человеческие лица.
...Кстати, нужно подчеркнуть одну особенность стиля Юрия Слепухина: его герои любят говорить. Говорят много, искренне, им непросто распутать иные «узлы». И если вслушаться – не внутренний ли это монолог самого автора, который возвращается памятью к самому главному из пережитого, желая его снова и снова понять и выговорить...
Истинны, глубоки, смелы и целомудренны страницы о любви Тани Николаевой и Сергея Дежнева. Поразительна фраза, которой заканчивается эпизод первого глубокого сближения любящих: «Ничего не может случится с теми, кто любит...»
Такие страницы, а их немало – из самых сильных и чистых в романе.
И – в контексте с ними – страницы переживаний, связанных с неизбежностью войны. Ведь герои наши все же немало под властью внушений – относительно войны, в том числе. Например, гражданской войны (в сущности, самой трагической в нашей отечественной истории!). А ведь в те годы читались не «Белая гвардия» Булгакова, не «Повесть непогашенной луны» Пильняка, тем более не «Солнце мертвых» Ивана Шмелева... Преобладала романтика А. Фадеева, А. Гайдара, Н. Островского... И великий «Тихий Дон» тоже был истолкован и внушен однобоко и строго официально...
И все же они – юные герои Юрия Слепухина – на наших глазах взрослеют, начинают понимать жизнь не по заданным шаблонам (хотя путаницы в умах и душах еще хватает). Тем более что не прекращается жестокое давление «сверху»: так вот, например, в самые предвоенные годы запрещено было критически относиться к гитлеризму, и за «неосторожное» высказывание Татьяны Николаевой, комсомолки! – она получает «по комсомольской линии» выговор. Ее даже обвиняют: «Нужно еще выяснить, по чьей указке ты ведешь в отряде (она – вожатая пионерского отряда) пропаганду в пользу англо-американских империалистов...» Вот так!
Да, поистине «ПЕРЕКРЕСТОК»! Как пишет в своем дневнике Людмила Земцева: «Такой переломный для всех нас год. «Перекресток», как говорит Т.» (т.е. Татьяна Николаева).
Противостоят идеологическому насилию сверху еще и здравый смысл и нравственная чистота воспитательницы Татьяны – «простой женщины... есть такие женщины из народа, которые не имеют образования и до всего доходящие своим умом, причем доходят как-то удивительно здраво и верно». Но это, к слову, не всем нравилось...
...Стоит под конец, среди прочего, упомянуть, что писатель помнит и уместно включает забытые бытовые подробности из жизни тех лет, ну, например, что «у дверей обувного магазина собралась толпа – говорили, после обеда будут давать тапочки». Так оно и было: «давали» галоши, метры ситца или сатина, посуду и т.п. – все это было величайшей редкостью в свободной продаже. Вот и собирались толпы у магазинов...
...А предвоенное напряжение все нарастает. «Я уже слышать не могу про войну» (встречаем мы мимоходную реплику). Гроза вот-вот грянет. И последний школьный экзамен сдан за несколько дней до роковой даты июня сорок первого года. Так наши герои выходят на ГЛАВНЫЙ ПЕРЕКРЕСТОК! На выпускном вечере «директор еще говорит им о «широкой и ясной дороге», о «личном счастье», а война уже грозно напряглась в нескольких сотнях километров западнее Энска, где приготовилась ко вторжению на нашу землю дивизия СС «Мертвая голова».
