Стивен Амброз - День «Д». 6 июня 1944 г.: Величайшее сражение Второй мировой войны
Нечто подобное американцы переживали и во время Первой мировой войны. В годы Второй мировой войны коммуникации стали более совершенными. Американцы, чьи родные и близкие сражались на Тихом океане, в Северной Африке или в Италии, уже могли слушать радиопередачи и смотреть хронику о битвах, пусть даже урезанную цензорами (удалялись обычно кадры о погибших и раненых). Но в хрониках ничего не говорилось о родных и близких. Семьям оставалось лишь ждать, когда в дверь постучит почтальон.
Можно сказать, что в дне «Д» участвовали почти все американцы. Фермеры поставляли продовольствие. Рабочие собирали самолеты, танки, изготовляли снаряды, автоматы, винтовки — все, что требует война. Тысячи добровольцев помогали упаковывать и отправлять на фронт снаряжение, продукты, технику, оборудование.
Эндрю Джексон Хиггинс верно уловил значимость события. В день «Д» он был в Чикаго. Хиггинс отправил в Новый Орлеан целое послание: «Свершилось то, чего мы все ждали. Сейчас подвергаются серьезному испытанию творения наших рук, умов, сердец. Всех нас вдохновили сообщения о том, что союзнические войска высаживались на континент на наших судах. Знайте, что в Нормандии сражаются и военные облигации, которые вы покупали, и кровь, которую вы сдавали».
Вторжение стало возможным благодаря труду рабочих судоверфей «Хиггинс индастриз», оборонных заводов страны. У них была работа, что было счастьем для поколения, пережившего депрессию. И им хорошо платили (но никто, конечно, не разбогател на почасовых тарифах).
Полли Кроу достались ночные смены на верфи компании «Джефферсон боут» под Луисвиллом в штате Кентукки. Она помогала строить ДСТ. У Полли появились сбережения (о чем молодая семья могла только мечтать в годы депрессии), и она решила сообщить о них мужу на фронт: «У нас сейчас на счете в банке 780 долларов и, кроме того, пять бон. Я думаю, что смогу заполнить деньгами наш кабриолет, как только приведу его в порядок».
Чтобы заработать такие деньги, миссис Кроу пришлось выстаивать десятичасовые смены. День она проводила со своим двухгодовалым сыном. Ночью ребенок оставался с бабушкой. Полли на добровольных началах помогала местному отделению Красного Креста. В их квартире жила со своей матерью еще одна женщина.
Таких, как миссис Кроу, были десятки тысяч. Стали нормой скороспелые браки. Венчались совсем юные пары. В моральной обстановке того времени парень, прежде чем вступить в сексуальные отношения с будущей женой, должен был вначале предстать перед священником.
Когда молодые мужья отправлялись на войну, их юные жены-девочки превращались в женщин. Им со своими младенцами приходилось ездить в душных или, наоборот, холодных и переполненных вагонах. Они быстро становились замечательными поварихами и домохозяйками, учились тому, как вести финансовые дела семьи, ремонтировать автомашину, совмещать дом с работой на оборонном заводе и, конечно же, сочинять задушевные письма мужьям-фронтовикам.
«Я сообщала ему обо всем, что делает наш малыш, — сказала в интервью одна молодая мама. — Только в письмах можно выразить все свои сокровенные чувства».
Женщины в военной форме — непривычное явление для американцев в 40-е годы. Но они были во всех родах войск, хотя и подвергались еще большей сегрегации, чем чернокожие солдаты. Уже сами названия служб, в которые брали женщин, говорят о снисходительном к ним отношении: Женская вспомогательная служба Сухопутных войск, Женский вспомогательный корпус ВВС, Женский вспомогательный паромный отряд, Женская добровольческая организация обслуживания ВМС (позднее, в 1944 г., ее стали называть Женским резервом ВМС).
Женщины на войне делали все, что и мужчины. Они лишь не участвовали в боях. Женщины служили писарями, администраторами, механиками, связистами, дешифровщиками аэрофотоснимков, метеорологами, летчиками-испытателями, водителями, поварами, сержантами-снабженцами. Всего не перечислишь. Эйзенхауэр считал, что без них он не смог бы выиграть войну.
Женщинам было нелегко. Им приходилось сносить грубые и плоские шутки солдат, хотя раненые никогда не обижали медсестер. Они выдержали не только насмешки, но и суровый военный быт. Вклад женщин Америки, работавших на фермах, заводах или служивших в армии, в день «Д», sine qua поп (нельзя отделить) от общего успеха операции по вторжению в Нормандию{65}.
Для молодых мам, которые только-только познакомились со своими мужьями, день «Д» был особенно тревожным. Но волновались не только они. Почти у каждого американца кто-нибудь из родных или знакомых находился на Европейском театре войны — в армии, ВВС, ВМС или в береговой охране. Очень немногие знали, что их близкие — солдаты, моряки или летчики — сражались в день «Д» на побережье Нормандии. Однако ни у кого не было сомнения в том, что всем им рано или поздно придется попасть в пекло боев.
Теперь битва в Нормандии началась. Период наращивания сил прошел. Соединенные Штаты бросили на поле сражения все, что было создано и построено за последние три года. А это означало, что чей-то сын, брат, муж, племянник, друг, сослуживец уже попал на передовую или находится на пути к фронту.
И в Хелине, и в Нью-Йорке, и по всей стране американцы с нетерпением ждали сообщений по радио, выскакивали на улицу, чтобы купить свежие выпуски газет. Нация жаждала новостей о Второй мировой войне. Однако информация, которую американцы получали о дне «Д», была постыдно скудной.
Официальное агентство нацистов «Трансоушен» первым оповестило мир о вторжении. Ассошиэйтед Пресс подхватило информацию и распространило ее по своим каналам. Сообщение опубликовала «Нью-Йорк таймс», выпуски которой появились на улицах в 1.30. Но и газета не привела никаких подробностей. В 2.00 по военному восточному времени радиостанции прервали свои музыкальные программы кратким известием: «Германия объявила о том, что началось вторжение». Немцы передали информацию о морском сражении у Гавра и воздушно-десантной высадке в северных районах Сены (сброс парашютистов-манекенов). Комментаторы сразу же обратили внимание на отсутствие подтверждений из союзнических источников и предупредили, что, возможно, противник запустил «утку» для того, чтобы взбудоражить раньше времени французское Сопротивление, раскрыть эту организацию и ликвидировать ее бойцов.
В 9.32 в Лондоне (3.32 по военному восточному времени) Верховная ставка союзнических войск распространила краткое коммюнике генерала Эйзенхауэра, зачитанное его пресс-секретарем полковником Эрнестом Дюпюи: «Сегодня утром союзнические военно-морские силы при мощной поддержке авиации начали высадку союзнических армий на северном побережье Франции».
Верховная ставка также передала по радио в Нью-Йорк запись выступления Эйзенхауэра, его общевойсковой приказ. Это была блестящая речь, сильная как по тональности, так и по содержанию. Она объединила людей, поскольку накануне дня «Д» была передана по громкоговорителям на ДКТ и транспортах, а затем по радио на всю Америку.
В 4.15 по военному восточному времени Эн-би-си получила репортаж из Лондона от своего корреспондента, который совершил вылет с 101-й воздушно-десантной дивизией. Все утро поступали сообщения с места событий от журналистов, которые шли вместе с войсками, а потом возвращались в Англию. Они видели много кораблей, самолетов, порохового дыма. Но в репортажах ничего не говорилось о том, что происходило на берегу.
Американцы с замиранием сердца вслушивались в каждое слово. Но они не получали того, чего ожидали. «Глупая болтовня радио выводила нас из себя», — вспоминает корреспондент «Нью-йоркера» Юстас Тилли. Свежие сообщения поступали редко, их надо было ждать часами. А люди хотели каждую минуту знать о том, что творится в Нормандии. Поэтому радиокомментаторы без конца повторялись или пересказывали друг друга.
Журналисты жутко перевирали французские названия. Им явно не хватало географических уроков. Их военно-аналитические опусы оказывались либо выдумкой, либо откровенной чепухой. Комментаторы зачастую просто-напросто отбалтывались, потому что им нечего было сказать. Они говорили о чем угодно, кроме одной интересовавшей всех проблемы, — о потерях. Это запрещалось Управлением военной информации (УВИ).
Скудость радиосообщений, конечно, можно отнести на счет инструкций УВИ. Но к этому приложила руку и цензура Верховной ставки Союзнических экспедиционных сил. Она не разрешала распространять сведения, которые как раз и интересовали американцев, — о том, какие дивизии, полки, эскадрильи, корабли участвуют в сражении дня «Д». Нельзя было упоминать места высадки. Позволялось лишь указывать, что она происходит на «побережье Франции». Такой секретности требовала операция «Фортитюд». Среди американцев в результате возрастала тревога за своих близких.
