Прощай, Германия - Прокудин Николай Николаевич
Впоследствии наш капитан изредка шиковал, опаздывая утром после ночных кутежей, и зацепив «мотор» в городе, подкатывал на лихаче к КПП, на глазах изумлённых сослуживцев, но быстро понял, что так жить нельзя, на капитанскую получку в такси не наездишься (наши люди на такси… и так далее по цитате управдомши, героини любимой кинокомедии «Бриллиантовая рука»). Накладно! Ведь здесь в России офицеру не платили двойной оклад плюс чеки Внешпосылторга, поэтому следовало жить по средствам. Значит, автобус — лучший друг военного!
В первый день Эдик некоторое время метался в поисках полка — никто не знал, где именно находится этот военный посёлок. Спешащие на работу граждане отправляли совсем в другое место, чаще к одноимённой станции метро. Наконец Громобоев вспомнил, что сменщик майор Мураковский дал ему свой домашний адрес, и там были написаны номера автобусов. Отыскал записку в бумажнике, но даже с ней проблема не решалась, саму остановку, откуда отправляются эти автобусы, ещё предстояло найти!
В итоге немного поплутав, капитан выбрался из города на пригородном «ЛАЗе», благо дорогу подсказал майор-пехотинец. Сначала Эдуард почти час трясся в рычащем автобусе, потом пересел в другой, такой же старый и не менее скрипучий и трясучий драндулет «ЛиАЗ». Примерно через два часа он очутился в глухом лесу (так ему на первый взгляд показалось), где в воздухе замечательно пахло молодой хвоей, а узкое шоссе терялось под зелеными лапами теснившихся к обочинам раскидистых елей.
Прибыл на место. Райское место для службы — настоящий санаторий для военных пенсионеров и почти пенсионеров. Поселок с одной стороны граничил с густым хвойным лесом, с другой — его теснила берёзовая роща. Деревья росли всюду и в самом поселке: между домов и вдоль дорожек росли ели, сосны, берёзки и осинки. Лес стоял кругом, и казалось, разбросанные среди могучих стволов несколько пятиэтажных панельных коробок, да с десяток одноэтажных бараков времен войны, словно грибы выросли из земли. Чуть поодаль виднелось лоскутное садоводство с «фанерными» домиками на клочках земли.
«Надо бы и себе участок попросить», — подумал Эдуард и улыбнулся. — «Заведу кусты смородины и малины, посажу огурчики и помидоры».
Капитан показал упитанному дежурному прапорщику предписание и прошёл через калитку КПП в часть. Огляделся: асфальтированные подметённые дорожки, покрашенные в красный и белый цвета бордюры, подстриженная трава — всё как обычно в Советской армии. Сразу за воротами на постаменте возвышалось свежевыкрашенное зелёной краской 76-мм орудие времён Великой Отечественной войны. Отлично сохранившийся раритет, что говорит о славной боевой истории пулемётного полка.
Далее за огромной раскидистой черёмухой, накрывавшей своими ветвями пушку и стоящими ровным рядом несколькими роскошными елями, спряталось двухэтажное здание штаба, покрашенное в розоватый цвет, и по бокам плаца две трёхэтажные тёмно-жёлтые казармы. Завершал асфальтированный квадрат — желтоватый корпус столовой. Цветовая гамма как в дурдоме…
— Надеюсь, что я ошибаюсь, — подумал Эдуард.
Начальник политотдела отдельного полка губастый подполковник Орлович встретил Громобоева слащавой улыбкой на одутловатом лице, выразил восхищение подвигами, долго жал руку и с интересом расспрашивал о войне. На «огонёк» по зову шефа сбежались политотдельцы. Эдик рассказал пару страшных историй, пару веселых, пару грустных, потом перешли к делам. Орлович спрашивал капитана об элементарных вещах, которые наш капитан, увы, не знал или знал, но забыл. Подполковник начал хмуриться, кручиниться и под конец беседы не выказывал никакого оптимизма в отношении прибытия нового подчинённого.
— Я кое-что запамятовал, — оправдывался Эдик. — Контузия, ранения, госпитали, да и длительный отпуск подействовал расхолаживающим фактором, но я всё в памяти восстановлю и наверстаю.
— Ну-ну, надеюсь, пора вспомнить о службе, иначе мы не сработаемся, — промямлил еле внятно подполковник, то и дело, облизывая отвисшую нижнюю губу. — Завтра встречаемся в ленинской комнате батальона, начнем её ремонтировать. Плакатным пером писать умеете?
— Увы…
— Понятно. А рисовать?
— С таким же успехом. И почерк у меня ужасный.
— Ладно, дам вам клубного писаря и личного художника. Срок окончания работ — через две недели.
Подполковник сухо пожелал успехов в работе и отправил капитана в танковый батальон, принимать дела.
Едва Эдик вышел из штаба полка, как столкнулся нос к носу с рябоватым майором в годах. Громобоев попытался обогнуть его, но тот намеренно заслонил проход.
— Какие нахальные капитаны пошли! Не приветствует молодёжь старых майоров…
— Привет, — буркнул Эдик и посторонился. Но майор с колючими глазами и не попытался пройти, продолжая цепляться.
— А честь отдать? Забываем воинский этикет, ротный?
— Год как замкомбата, — буркнул Громобоев. — Поэтому даже перед старыми майорами не гнусь и не козыряю…
— О! Ба! Коллега! Наслышан-наслышан! — сменил тон и заворковал майор. Он даже радушно улыбнулся. — Ах, я обознался, лишь вчера вернулся после уборочной страды из Курской области, и мне сказали, что прибыл новенький, вместо Сани Мураковского! Это я для порядка выступаю: всех старших лейтенантов и капитанов здороваться приучаю, чтоб не забывались. Тебе естественно можно мне честь не отдавать!
— Естественно, я и не думал…
— Ну, ты нахал. Мог бы из уважения к моим сединам и поприветствовать. Ах, какой ершистый. Ладно-ладно, шучу. А я майор Веселухин. Зовусь — Владимир Васильевич! Для тебя можно просто — Володя. Уверен, сработаемся, и позже познакомимся поближе…
— Полагаю, что так и будет, — ответил Громобоев и распрощавшись поспешил к себе в подразделение.
В батальоне его встретили довольно приветливо, как оказалось, предшественник в письме с фронта в красках обрисовал, кто к ним едет вместо него.
— К сожалению, я не танкист, а пехотинец, а в последние годы — горный стрелок, — попытался объясниться с комбатом Эдуард. — Виноват, но меня к вам распределили.
— Не журись! Сработаемся, — хлопнул капитана по плечу комбат подполковник Туманов. Комбату форма была к лицу, он был настоящим военным: молодцеватый, подтянутый, с решительным взглядом.
— Ерунда, мы из тебя сделаем настоящего танкиста, — заверил начальник штаба Шершавников. Этот майор с лицом, вырубленным словно из гранита, решительно достал из стола стаканы, дунул в них (едва не проткнув громадным носом-рубильником стеклянное дно), затем словно фокусник, буквально из ниоткуда материализовал бутылку водки. Быстро манипулируя всеми этими предметами, начштаба при этом продемонстрировал крепкие руки настоящего молотобойца.
— Верно, прямо сейчас и начнем знакомство-инструктаж, — ухмыльнулся зампотех Изуверов и тоже громко дунул в немытый стакан. — Станешь у нас настоящим бронелобым!
Этот усатый зампотех пришёлся Эдику по душе больше всех: улыбчив, молчалив, обаятелен, воспитан. Жаль только он много курил гадостные дешевые сигаретки. Комбат с начштаба постоянно спорили по пустякам, а Изуверов больше помалкивал и при этом лишь хитро щурил свои карие глаза.
Одной бутылкой ограничиться не удалось и ознакомление с жизнью танкистов для Эдика затянулось до полуночи…
Как-то так получилось, что с самого начала служба в Союзе не задалась и всё пошло кувырком. Одно дело — война, где могут за героизм, терпеть на майорской должности не специалиста, но зато бравого вояку, и совсем другое дело — мирный ратный труд в глубоком тылу. Тут нужны иные знания и умения, а их-то нашему капитану явно недоставало.
Конечно, Эдуарда порадовали некоторые обстоятельства: батальон был неполного состава, офицеров полный комплект, солдат в пять раз меньше прежнего, наряд дежурным по полку раз в две недели. Служить можно…
Сначала Громобоев навалился на Ленинскую комнату. Комбат выделил солдата-недомерка, который умел сносно и почти без ошибок писать по-русски, потому что был действительно русским в основном нерусском по национальному составу батальоне.
