Константин Коничев - На холодном фронте
А теперь — все для фронта. Мы должны победить. Не можем же мы терпеть эту гадость на своей земле. Гоните их вон! Как ты живешь там в далекиx карельских лесах. Я утешаю себя тем, что ты бьешь фашистов. Напиши мне, где Сережа Горбунов, о нем у меня справляется Клава Опарина, она шлет тебе привет. Ваши все живы-здоровы. Дом не сгорел, но стоит без стекол; живут все в маленькой комнатке, к весне оборудуются. Я часто смотрю на тот лесок, где мы бывало с тобой любовались на природу и спорили. Помнишь о чем? Я оказалась права. Мою правоту подтвердило время. Нашу правоту защищает и спасает Красная Армия. Извини, что я напомнила тебе об этом споре. Надеюсь, ты теперь образумился, отряхнулся от чужих и чуждых веяний… Вот и все. Желаю успеха.
Твоя Н…»
— Таково, товарищи — продолжал командир полка, — из слова в слово письмо патриотки в адрес негодяя. Я не знаю о чем они спорили, но догадываюсь, что эта девушка, действительно, была права, а в нем, в Хаулине, уже тогда таился червь сомнения, впоследствии выросший в змею предательства и позора. Судя по письму, у девушки крепкая и правильная жизненная закалка. А то, что она ошиблась в нем, так это по неопытности, по молодости. Но дело не в том, товарищи командиры, а дело в том, что немцы, стоящие здесь против нас, имеют «языка» да еще такого, который и тянуть не надо, разболтает все, что знает. Поэтому, мы должны кое-что предпринять и насторожиться. Кое-где усилить, а кое-где перестроить оборону… Достаточно того, что мы прошляпили, допустили в нашей части такой позорнейший факт — случай измены Родине. В штабе соединения из этого факта тоже сделают некоторые выводы…
После этого командир, предупредив весь комполитсостав полка о бдительности и боевой готовности, распустил совещание, оставив при себе трех комбатов, командира артиллерийского дивизиона и комиссара части. С ними, рассматривая карту обороны своего участка, он беседовал еще добрый час, намечая на всякий случай строительство новых огневых точек и пулеметные гнезда…
Я сидел тут же и припоминал внешность изменника, его поведение и думал, что именно, какие черты были заметны в нем, по которым можно было бы хоть немножко предвидеть и разгадать его гнусные намерения…
Как и следовало ожидать, спустя несколько дней немцы стянули на этот участок около двухсот орудий и минометов, разного калибра. Началась и продолжалась около двух часов непрерывная, слившаяся в один сплошной шум, канонада.
Наши части отвечали тем же. Там, где густо падали снаряды и мины, лес был весь изуродован. Торчали одинокие расщепленные пни, валялись изломанные стволы деревьев, смешавшиеся с землей и торфом ветви, вывороченные корни. И весь этот лесной хаос в том месте, где немцы намечали прорыв, не столько способствовал, сколько служил препятствием! продвижению их пехоты. После внушительной артиллерийской подготовки немецкие егеря пошли в атаку. Наши огневые точки, тщательно скрытые и прочно оборудованные, встретили их плотным огнем. Нивесть откуда появились на заранее подготовленных позициях застенчиво притаившиеся под брезентом «катюши» и впервые на здешнем направлении они подали свой рокочущий неподражаемый голос. И когда они заговорили, вся остальная беспорядочная музыка боя на короткое время стихла. Сотни снарядов-комет вперегонку понеслись в ближние тылы врага, где были стянуты его резервы. Прорыв немцам не удался…
Наша рота выходила с боем на разведку и захватила в плен двух «языков». Один из них был немец-штурмовик, другой— финн, легко раненный в мякоть ноги. Этот финн, когда его брали, дрался отчаянно. У него вышибли из рук винтовку, он успел вывернуться и, прихрамывая на подстреленную ногу, бросился к берегу озера и прыгнул с невысокого обрыва в холодную воду. Конечно, его можно было бы пристрелить, но требовалось взять живым. Сбросив шинель, за ним кинулся в воду Василий Власов, боец из морской пехоты, замечательный стрелок, отличный пловец и силач. Он вмиг догнал финна. Началось единоборство в воде. Рыжий финн не хотел сдаваться. Он усиленно барахтался, плескался, кричал и даже ухитрился больно укусить Власова за руку. Власов крепко выругался и, стиснув зубы, ударил его по голове. Тот сразу обмяк и, как на буксире, был доставлен Власовым на берег. Его обсушили у костра, перевязали сквозную, но легкую рану. Сначала финн робко озирался, вздрагивал, видимо ожидая быстрой расправы. Но тот, кому он основательно запустил зубы в руку, теперь сидел у костра напротив, шутил и улыбался. Мало-помалу выражение боязливого ожидания стало исчезать с перепуганной физиономии финна. Но когда ему завязали глаза, он расплакался, полагая, что сейчас его поведут расстреливать. Переводчик-карел сказал пленному: «Русские пленных не убивают, не волнуйся. Из русского плена ближе до Финляндии, нежели из могилы, в которую толкают финнов немцы».
В ответ финн улыбнулся и кивнул головой.
Его накормили жареной, свежей лосятиной, дали выпить два раза по полтораста граммов и водворили на ночлег в землянку, где уже сидел обстоятельно допрошенный немец. Увидев немца, финн стал ругать его. Затем он уселся поудобнее и запел. Вот перевод его песни:
… День прошел, ночь наступила,
Немец подкрался к невесте моей;
Как вор, подкрался к невесте.
Где ты!.. Заступись Маннергейм!..
Немец оставит в наследство дитя;
Кому это нужно наследство?
Несчастный ребенок — последыш,
Лучше б тебе не родиться!..
Разве плохие солдаты мы были…
Ах, девушки наши — суоми!
Не вы ли, славясь любовью.
Верны были до смерти нам.
Смрадная жизнь наступила;
Меньше становится нас,—
Мы для земли удобрение,
Во славу заклятых друзей…
Немец-штурмовик, видно, кое-что понял из песни и потребовал, чтобы финн перестал петь. В ответ на это финн бросился на него и, прежде чем часовой успел вмешаться, избил немца, до неузнаваемости изукрасив его физиономию.
Командир объявил Власову благодарность перед строем за смелость и находчивость.
12. Снайпер Афиногенова и разведчик Власов
К нам в батальон прислали снайпера — девушку Аню Афиногенову, крепкую толстушку с мужественным лицом.
Аня сидела в землянке у капитана Чеботарева и! докладывала ему, что она прошла специальные курсы снайперов и теперь направлена сюда для прохождения службы.
— Очень хорошо. У нас тоже есть неплохие стрелки, — сказал Чеботарев. — А теперь, вот что, товарищ Афиногенова. У меня такая привычка, или порядок такой что ли. Кто мне в роту попадает, я хочу о нем знать всю подноготную и не из послужного списка, не по форме, а по существу. Меня интересует, кто вы, где трудились до войны, в войну, когда и где успели заслужить две медали и за что. Расскажите!
Аня рассказала нам всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь. К концу ее повествования в дверь землянки постучался Власов.
— Товарищ капитан, боец Власов прибыл по вашему вызову.
— Очень хорошо. Кстати пришел, — весело проговорил комроты. — Вот этот боец — Аня Афиногенова, снайпер, направлена к нам в подразделение. Познакомься, тебе придется с ней поработать.
— Сухопутный моряк Власов, — отрекомендовался тот, крепко стиснув руку Ани, — сын собственных родителей, родился по личному желанию…
— Садись, балагур, рассказывай, как идет твоя жизнь?
— Да что, товарищ капитан, жизнь наша:
Мы люди моря,
Живем на суше,
Когда нет боя —
Бьем баклуши!
— Вот потому и пригласил я тебя, что ты баклуши бьешь, а надо дело делать. Ну, как, не простыл после вчерашней холодной ванны?..
— У меня же тело как у моржа, товарищ капитан, холодной воды не боится.
— Ну, а укусил-то он тебя очень глубоко? — спросил Чеботарев, поглядев на перевязанную руку Власова.
— Чепуха, заживет. Небольшой надкус сделал. Другую неприятность терпеть приходится, — печально поведал Власов и, достав из кармана бумажник, показал расклеившийся партбилет с чернильными и водяными потеками.
— Придется в политотдел обращаться, чтобы заменили. Испорчен документ по уважительной причине.
— Заменят, — успокаивающе заметил я и пообещал выдать Власову справку в том, что действительно причина порчи партдокумента была уважительной.
— Да вот еще фотокарточку своей жены испортил, ну эту-то без всяких справок, напишу — заменит.
Власов бережно положил на столик перед нами размокшую фотографию, с которой улыбалось правильное приятное лицо большеглазой девушки.
— Только, только за три месяца до войны женился в Мурманске. А сейчас она оттуда с матерью в Вологду эвакуировалась. Пожить с ней по-настоящему не успел…
— Работать тебе, товарищ Власов, придется вместе с Афиногеновой. Она направлена к нам, как опытный снайпер; о тебе у нас слава, как о лучшем стрелке; отберите в роте человек десять лучших, я их освобожу пока от всякой другой службы, кроме боевого охранения. Где, как не в боевом охранении, практиковаться снайперу… И занимайтесь. Учтите: в условиях длительной обороны, — а к этому, как надо полагать, Карельский фронт имеет склонность, — подготовка настоящих снайперов — великое дело, — напутствовал их Чеботарев, — потом когда понадобятся напарники для снайперов, я их выделаю сам…
