Гордон Оллред - Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников
– Эй, Накамура! Ты любишь суси?
Едва заметно улыбнувшись, он поднял глаза.
– Тебе тоже принесли?
– Спрятаны под одеялом, – ответил я.
Накамура засмеялся и похлопал по своей койке:
– У меня тоже!
Вскоре мы узнали, что родственники принесли почти всем ребятам какую-то еду – печенье, сладости или булочки. Ока и Ямамото запихнули все под рубашки и сейчас старались понадежнее спрятать свою контрабанду.
– Устроим вечеринку! – воскликнул Ока. – Сегодня после отбоя!
Эта мысль наполнила нас радостью, и мы впервые за две недели весело рассмеялись.
К несчастью, наша радость оказалось недолгой. Вернувшись после ужина, который по воскресеньям устраивали в столовой, мы обнаружили свои койки перевернутыми. Некоторые из нас тревожно зашептались, когда в казарме появился Боров.
– Ох! – невольно воскликнул кто-то.
– «Ох»? – произнес Боров. – Что значит «ох»? – С совершенно обезоруживающим видом он положил руку на плечо Оки. – Что-то пропало?
Ока замер:
– Нет, господин сержант.
– Тогда в чем дело? Почему ты сказал «ох»?
Ока пробормотал в ответ что-то неразборчивое.
– Вы, ребята, уверены, что ничего не пропало? – спросил Боров. – Я чувствую какое-то напряжение. Что-то не так?
– Все в порядке, господин сержант, – отважно выступил вперед Накамура. – Гм. – Боров целую минут ходил взад-вперед, потирая подбородок и наслаждаясь ситуацией. – Неужели вам совсем не нужна моя помощь? – Вдруг без какого-либо предупреждения старший сержант развернулся и указал пальцем на Ямамото: Почему твоя койка вся перевернута?
Ямамото словно воды в рот набрал.
– Очень любопытно, – пробормотал Боров. Он стоял уперев одну руку в бок, а другой опять потирая подбородок. – Странное дело. Я прихожу сюда, надеясь на дружеский прием, и что получаю? Ни одного доброго слова, только холод. Я задаю простой вопрос, но никто мне не отвечает.
Старший сержант плюхнулся на мою койку, едва не разломав ее. Мы уже привыкли к тому, что в нем иногда начинал проявляться актер.
– Посмотри на меня, Кувахара. – Он закрыл лицо руками и стал издавать жалостливые всхлипывания, затем поднял горестный взгляд и простонал: – Кувахара, что все это значит?
– Я… я не знаю, господин сержант…
– Я чужой в собственной семье! Дети! Дети мои, вы совсем забыли свою мамочку? – И Боров снова стал рыдать.
Превосходное представление. Трудно было удержаться, чтобы не рассмеяться, хотя мы знали, что вскоре нас ждут какие-то неприятности.
Наконец Борова утомила его игра, и он со скучающим видом сообщил, что нас придется наказать за то, что мы хотели обмануть своего старшего сержанта. Нас вывели на улицу и выстроили лицом к казарме. Но это было лишь только начало. Потом нас заставили ползти вокруг казармы, повесив на шею связанные форменные ботинки. Таким же образом мы проползли по коридорам, чтобы посетить комнаты сержантов. Каждый по очереди стучал в дверь, получал разрешение войти и переползал через порог, чтобы попросить прощения.
Когда я оказался в комнате Борова, он сидел для пущего эффекта в ярком свете лампы, положив ногу на ногу и держа руки за спинкой кресла. Затянувшись и выпустив дым сигары мне в лицо, старший сержант заметил:
– Разве тебя здесь плохо кормят?
– Нет, господин…
– Тогда почему ты принес еду в казарму, хотя прекрасно знал, что это запрещено?
– Простите, господин старший сержант.
– Смотри на меня, Кувахара, а не в пол. Боюсь, этого извинения недостаточно. – Боров все время пускал мне в лицо волны вонючего табачного дыма. Когда я стал от этого задыхаться, он спросил: – Что с тобой? Ты заболел? Я тебе противен?
Я не успел ничего ответить, и старший сержант продолжил:
– Как я уже говорил, Кувахара, мы не сможем хорошо подготовиться на этой базе – фактически проиграем войну, – если каждый будет нарушать правила, а потом лишь говорить «простите». Нет, нет! Боюсь, я должен наказать тебя за твой обман. Кроме того, я обижен на то, что вы не пригласили меня на свою вечеринку, которую собирались устроить после отбоя. Знаешь, я ведь тоже был когда-то новобранцем. – Боров ударил меня в лицо и вкрадчиво позвал: – Следующий, пожалуйста.
– Благодарю вас за заботу, господин старший сержант, – пробормотал я и пополз к двери. Мои ботинки по-прежнему болтались на шее.
Глава 9
Прощание с Миягамой
Какими бы суровыми ни казались нам наказания в первые недели, это было ничто по сравнению с тем, что началось потом. Когда мы окрепли, сержанты стали гонять нас каждый день по пять миль вместо двух или трех. В конце концов мы стали пробегать восемь миль, а тех, кто падал, избивали прикладами винтовок.
Во время игры в «бинта» вместо кулаков теперь мы использовали подкованные ботинки. Среди нас уже не осталось ни одного, чье лицо не было бы разбито, особенно в уголках рта. За исключением воскресений пытки проводились беспрестанно.
К конце первого месяца ребята начали по-настоящему ломаться. Постоянная боль, унижения, психологическое давление. Такое нельзя было терпеть вечно. Два оставшихся месяца базовой подготовки тянулись словно века. Я не верил, что все мы выдержим ее, и оказался прав.
Шестеро ребят убежали. Они перебрались через колючую проволоку, но вскоре их поймали. Один, правда, продержался на свободе несколько дней, скрываясь в горах и таская по ночам с полей овощи. Но и этого беднягу в конце концов задержали дружинники неподалеку от его дома в Хонго. Для того чтобы убедиться, действительно ли парень был тем самым дезертиром, стражи порядка привели его домой. Какой позор!
– Нам очень жаль, – сказали дружинники, – но этот парень предал свою страну, и нам ничего не остается, кроме как вернуть его в Хиро.
И беглеца увели в наручниках.
Стандартная практика в армиях всех стран мира – дезертиров отдавали под трибунал, и их судьба целиком и полностью зависела от милосердия строгого военного суда. Частенько до нас доходили слухи, что арестованных в тюрьме пытали до смерти, невзирая на мольбы о пощаде. Власти в тюрьмах придумывали различные причины смерти людей в таких случаях, и их редко кто проверял.
Многих пойманных дезертиров подвешивали за руки к потолку, к ногам привязывали тяжелые металлические грузы, а затем били по обнаженной спине ремнями.
Для всех нас время ползло медленно, как червяк, но те из нас, кто не сломался окончательно в суровых испытаниях, постепенно крепли духом и телом. Кое-как мы прошли через жернова мельницы второго месяца подготовки. Две трети срока были позади.
«Ты выдержал целых два месяца, – говорил я себе, – значит, ты выдержишь еще один!»
За проведенные в Хиро недели я заметно подрос и испытывал мрачное удовлетворение от того, что мог выносить трудности, как настоящий мужчина. Даже лучше, чем большинство курсантов. В гимнастике и беге я был одним из первых, продолжал превосходить многих в полетах на планере и в других занятиях. Я никогда не рассказывал о своем чемпионском звании, но ребята узнали про него. И это, думаю, повысило мой авторитет.
Мои перспективы становились все радужнее, когда одно потрясение деморализовало меня на несколько дней.
– Однажды вечером я почистил сапоги и отправился в уборную. Когда я подошел к двери, новобранец сказал, что она заперта. – Засор, наверное, – проговорил он и ушел.
Но мне нужно было туда позарез, и я, подождав минуту, дернул за ручку.
– Есть там кто-нибудь?
Я подумал, что Змей нарочно запер уборную снаружи, чтобы лишний раз насолить нам. Он был вполне способен на такое.
Замок в двери был хлипкий, а нужда моя росла с каждой минутой. Оглянувшись по сторонам, я отскочил на одной ноге назад и ударил тяжелым каблуком в дверь. Замок скрипнул, дверь содрогнулась. Я опять огляделся и ударил по замку с большей решительностью. На этот раз он сдался, и дверь распахнулась.
Пока меня никто не увидел, я торопливо вошел, не включив свет, и столкнулся с кем-то… или с чем-то.
– Что?.. Извините, – пробормотал я.
Никакого ответа. Какие-то неясные очертания виднелись в темноте. Попятившись к двери, я выкрикнул:
– В чем дело?
Кто-то был здесь. Я коснулся кого-то. Он не издал ни звука. Темнота, зловоние и тишина – все это смешалось и обрушилось на меня.
Я стал судорожно искать на стене выключатель… Лампа осветила безвольно висевшую на балке фигуру, еще качавшуюся после нашего столкновения.
Таким было мое первое знакомство со смертью. Это был Миягама, парень, с которым я много раз разговаривал… почти всегда бледный и изможденный. Миягама! Именно его в день посещения родственников ударил сержант.
Взад-вперед, взад-вперед. Он продолжал покачиваться. Я в ужасе смотрел на него и простоял так, словно во сне, всего несколько секунд, но мне показалось, будто прошло очень много времени до того, как меня охватила паника. Я вдруг подумал, что в этой серой плоти все еще могла теплиться жизнь, и испугался. Последние капли ее могли вытечь, пока я беспомощно глазел на висевшее тело. Я бросился к нему, затем развернулся и влетел в одну из комнат.
