Николай Сташек - Крутыми верстами
— Товарищ подполковник! Тысяча двенадцатый гвардейский…
— Ясно, ясно, — остановил его Дремов. — Истребительный противотанковый?
— Так точно, — подтвердил офицер. — Командир полка майор Кущ.
— И это ясно. Чем богаты? — спросил Дремов.
— В полном штате. Шесть по четыре. Пушки ЗИС-3. Любую броню прожигают насквозь. Башни летят.
«Выходит, шесть батарей по четыре орудия, а пушки самой последней модификации», — повторил Дремов про себя и громко спросил:
— Как с боеприпасами?
— Все в норме. Вернее, сверх нормы. Прихватываем побольше. Говорят, запас места не пролежит.
— Это верно. Запас никогда не помеха.
Дремов достал карту.
— Смотрите, здесь у нас первый батальон. — Он осветил участок карты, густо испещренный разноцветными карандашами. — За ним дальше — сосед. Это направление наиболее танкоопасное.
Майор, щелкнув пальцами, извлек из планшета неизмятую, новенькую карту.
— Хорошо. Смотрите сюда, — потянулся Дремов к карте майора и, ткнув карандашом в нужную точку, повторил: — Вот этот участок. Предполагаю, с утра самое жаркое начнется именно здесь. Надо спешить, чтобы успеть разобраться.
Торопливо бегая глазами по карте, майор оценивал и измерял циркулем ширину участка.
— Хорошо, — пробасил он. — Здесь будет участок номер один. Позывной — «Подкова».
— Не возражаю. Такой же надо наметить на левом фланге, на участке второго батальона.
— Пожалуйста. Пусть здесь будет «Шпора», — чиркнул по карте на левом фланге майор Кущ. — Поддержим и второй.
Скупо улыбаясь, Дремов посмотрел майору в глаза.
— Пока хватит. Потом назову вам еще пару рубежей в глубине, чтобы с запасом.
Уяснив полученную задачу, майор поспешил к прибывшим вместе с ним офицерам, а Дремов встретил подходившего начальника штаба, также провожавшего взглядом артиллериста.
— Видал, какого орла нам прислал комдив?
— Передали из штаба, что отправили к нам, а он уже здесь?
— Неудивительно. Тягачи у него — что звери, да, видно, и сам офицер с огоньком. Ни одного лишнего слова. Расчетлив.
Кажется, только наступила ночь, а уже вновь забрезжил рассвет. В восточной стороне неба над горизонтом золотом засветились пронизанные солнцем перистые облака. И тут же послышался тяжелый, надрывный гул моторов. Шагнув из-за палаточной шторы блиндажа в ход сообщения, Дремов увидел, как одна группа вражеских бомбардировщиков, перевалив передний край, направилась в тыл, а другая начала пикировать на район обороны первого батальона. «Но что это?» — удивился командир полка. Вместо бомбовых ударов со стороны переднего края донесся пронзительный вой сирены. Зазвенело в ушах, Дремов «взглянул на Великого. Тот, схватившись за голову, прижался к брустверу. Иван Николаевич увидел у него за ухом набрякшую синюю вену. «После контузии», — понял он, обращая взгляд к переднему краю.
По самолетам в отличие от вчерашнего дня открыли массированный огонь стрелковые подразделения. Тут Дремов вспомнил, как в полку еще весной появились самодельные зенитные установки. Вначале Супрун, а затем и командиры других подразделений приспособили часть ручных пулеметов для стрельбы по воздушным целям. Убедившись в выгоде простых устройств, пошли дальше: приспособили для стрельбы по самолетам и противотанковые ружья. Вскоре залповая стрельба из пэтээр отучила вражеских разведчиков от свободного барражирования над полковым участком. И сейчас после первого сбитого пэтээровцами самолета остальные, отказавшись от пикирования, стали поспешно удаляться в сторону…
Вдогонку им бросились наши истребители. Но их встретили огнем «мессеры» [7], и над полковыми позициями завязался ожесточенный воздушный бой. Через несколько минут в землю врезались один за другим три вражеских бомбардировщика, один «мессер» и два наших «ястребка»…
10
Двое суток полк Дремова отбивал атаки численно превосходившего противника, но уже на третий день боя опытный командир почувствовал, что сила вражеских ударов ослабела. Еще более заметно это стало с утра четвертого дня. Атака хотя и началась в обычное время, но не была похожа на атаки первых дней. «Федот, да не тот, — отметил Дремов. — Поубавилось спеси, у фашиста нет уже той наглости».
Активность противника снизилась и на других направлениях. И вполне закономерно: на огромном пространстве изуродованной земли за эти несколько дней было сожжено и уничтожено огромное количество танков, самоходных орудий, самолетов и другой боевой техники. Да и людские потери были велики. Гитлеровцы поняли — нашей обороны им не сломить!
Бойцы же наших передовых подразделений, находившихся в непосредственном соприкосновении с противником, почувствовали, что они способны не только отразить вражеские атаки, но и перехватить инициативу, перейти в наступление; начиная с утра четвертого дня они действовали еще более стойко и решительно. Казалось, стоит подать команду, и роты без особой подготовки бросятся в атаку.
Потерпев неудачи в утренних боях, противник на четвертый день битвы решил нанести мощный концентрированный удар перед закатом солнца.
Неожиданно в районе станции Проничи в вечернем небе появилось одновременно свыше двухсот бомбардировщиков. Вслед за авиацией двинулись в бой свежие пехотные и танковые дивизии — видимо, противник решил использовать свой последний резерв. Он все еще намеревался изменить ход сражения на Курской дуге в свою пользу. Ведь в случае успеха здесь, по его расчетам, открывался прямой путь на Москву!
Вслед за ударом на главном направлении враг активизировался и на других участках. Только успел Дремов доложить генералу Булатову, что на участке его полка установилось относительное затишье, как командир первого батальона сообщил, что перед его правым флангом опять появилось несколько танков, а из-за леса, что слева, к переднему краю потянулись группы пехоты.
Нацелив на это направление артиллерию, Дремов внимательно следил, чтобы не упустить подходящего момента для открытия огня. Но время шло, а ни танки, ни пехота в атаку не трогались. Наконец танки открыли огонь с места. Выпустив не менее сотни снарядов по окопам роты Супруна, они без видимой причины вдруг попятились назад за высотку.
— Ага. Не хватило пороху, — прохрипел капитан Рындин, обращаясь к Заикину.
— Пороху-то, вероятно, не хватило, а Супруна, по всему видать, перепахали. Видишь, не отвечает, — тряхнул трубкой комбат. — Так что ты тут командуй, а я смотаюсь посмотрю, что там творится.
Миновав все еще чадивший в лощине «фердинанд», Заикин, неожиданно обожженный упругой волной от разрыва снаряда, бросился в бурьян.
— Засек, ирод! — выругался он, спеша отскочить подальше. Разрывы повторились, на этот раз совсем рядом. Над головой зажужжали осколки, и Заикин, взмахнув руками, свалился в заполненную грязью авиационную воронку. Вспомнив всех чертей и святых, скользя ногами по глинистой стенке, он ухватился за раскисшие дернины на краю воронки, но, не удержавшись, шмякнулся назад.
Подбежал ординарец. Подавая руку, сердито буркнул:
— Несет тебя нечистая сила.
— Какого тебе… — не сдержавшись, ругнулся комбат. — И без тебя хватает.
— Думаю, как бы не было лишку. Сам сказывал, что этот битюг пристрелян, что теперь он у них за ориентир.
И действительно, за «фердинандом» взорвалась третья серия мин.
— Ну-ка, рванули! — скомандовал комбат и бросился вперед. А когда, запыхавшись, они оба свалились в ротную траншею, Заикин по-мальчишески расхохотался:
— Вот дали стрекача!
— Тебе смешно, а мне эти твои фортеля вот здеся, — ординарец похлопал себя по загривку. — Точно здеся!
Над головами полоснула длинная пулеметная очередь. Заикин, несколько выждав, высунулся из окопа, пытаясь определить, откуда палит пулемет, но Кузьмич, подскочив к нему, свалил на дно окопа.
— Тебе что, жисть надоела?!
Тут же взвизгнула вторая, еще более длинная очередь.
— Понял, как высовываться? Настигнет где и не ждешь.
— Ну что ж? Двум смертям не бывать, а одну трудно миновать. Бывает, что на войне убивают, — пошутил комбат, а про себя подумал: «Бывалый солдат, все наперед знает. Есть у него какое-то чутье. Не зря шагает по третьей войне».
Шумно вздохнув, Заикин поспешил вперед, но, оказавшись у изгиба траншеи, был остановлен окриком!
— Ложись!
Не успел комбат сообразить, в чем дело, как команда повторилась еще более настойчиво. Заикин присел. К нему тут же подбежал низко согнувшийся старший лейтенант Супрун.
— Товарищ комбат, дальше нельзя. Ход сообщения разрушен, а фашист бьет и бьет из пулеметов.
— А как ты, непробивной, что ли?
— Да я так, рывком, а вы не знаете, где он тут?
