Войцех Жукровский - Направление – Берлин
Залевский, вытянув руку, почувствовал, как Наруг пополз на вал, словно ящерица, перевалил через хребет. Перед Збышеком, который перебирал руками, зияла глубокая воронка от авиабомбы. Он втиснулся в нее. Сердце бешено колотилось. Хотя продолжало моросить, он чувствовал, что его заливает пот, но, отерев лицо, только размазал грязь.
Он хотел последовать за капралом, но что-то крепко держало его за одежду. Пошарив рукой, Збышек наткнулся на свисающую сверху колючую проволоку. Замер. Вспомнились ему все солдатские рассказы о минах-ловушках. Перебирая пальцами, он установил, что проволока наискось тянулась к колу: это было просто развороченное взрывом снаряда проволочное заграждение. «Как капрал безошибочно нащупал проход в такой темноте?» – подивился он интуиции разведчика и осторожно отцепил острые колючки…
И вот он уже на валу, нащупал в стрелковой ячейке разбитый ящик и кучки скользких патронных гильз, которые рассыпались, чуть позвякивая.
Капрала не было слышно. То ли он спустился ниже, то ли вдоль гребня пополз от ячейки к ячейке.
Неожиданно до него донеслись отзвуки борьбы, хриплое дыхание. «Ни в коем случае не стрелять», – решительно скомандовал он самому себе, продвигаясь вперед, и тут же наткнулся на борющихся. Капрал оказался внизу, а на него навалился рослый немец, его горшкообразная каска отливала влажным блеском. Залевский, продолжая ползти, ткнулся лицом в торчащий у врага из-за пояса короткий черенок саперной лопатки. Он выхватил ее. Потом затаился и неожиданно, словно топором, ударил ею наотмашь по не защищенному затылку гитлеровца. Тот обмяк. Тяжело осел.
Капрал засовывал ему в рот конфедератку, которая сделалась теплой от крови.
– Вяжи его, – выдохнул Залевский в ухо Наругу, но тот лишь перевернул вверх лицом обмякшее тело часового.
– Ты перестарался…
Они опустили труп в стрелковую ячейку и прикрыли плащ-палаткой, которую немец подстелил себе. Казалось, он спал, краем каски упершись в рыхлую землю. Дождь продолжал сыпать, мелкий, промозглый, он покалывал их разгоряченные лица.
– Надо было брать за горло, – вздохнул Наруг. – Ты поторопился…
Они тяжело дышали, вслушиваясь в шорохи ночи. Где-то далеко грянул выстрел. Около взорванного моста в небе снова вспыхнула ракета. Тень изуродованного каркаса упала на освещенную воду.
Внизу, за валом, скрипнула дверь землянки. «Неплохо устроились, – подумал Залевский. – Приволокли сюда даже застекленные двери из разбитого дома». Они услышали медленные шаги. Кто-то приближался.
– Franz, wo bist du?[12] – спросил кто-то вполголоса, закашлялся и сплюнул. Напряжение усиливалось от каждого шороха.
Капрал толкнул Залевского, они отползли в разные стороны, притаились в траве, укрывшись в ближайших ячейках, нарытых в большом количестве у гребня вала. Только бы он не вздумал светить. Враг приближался, увеличивался в размерах, они уже видели его силуэт, измененный плащ-палаткой, которой он прикрылся от дождя.
«Не станет светить, – успокаивал себя Збышек, – побоится, как бы с того берега не пустили очередь. Ведь наши тоже начеку».
Немец, должно быть, заметил едва различимую фигуру лежащего, может, решил попугать его, потому что присел рядом на корточки и потряс его за плечо:
– Франц!
Как по сигналу, они оба кинулись к нему, стукнувшись головами, прижали врага к земле и запеленали в плащ-палатку. Он слабо взвизгнул, но, получив удар прикладом автомата, затих и только стучал зубами от страха. Они суетились вокруг него, как пауки вокруг мухи, попавшей в паутину. Переворачивали его с боку на бок, крепко связывая и подавая друг другу концы веревки, которой стянули ему и ноги. В брызгах дождя они ощущали тепло своего дыхания. Немец затих, может, потерял сознание.
Перевалив его на другую сторону вала, разведчики поволокли ношу дальше. Теперь следовало поторопиться. Снова колючая проволока, целые спирали колючек, которые так и норовят впиться в одежду. Босые ноги с облегчением погружались в прибрежный ил. «Где укрылся этот проклятый Острейко? Мог бы подать сигнал. Все кусты похожи, один не отличишь от другого».
– Я здесь, – высунулся Острейко из камыша и помог им уложить связанного пленника на дне лодки; голова немца глухо ударилась о доски. «Теперь только добраться бы живыми-невредимыми к своим…»
– Прижми его ногой, чтобы не вывалился, – прошептал Наруг. – Ну, за весла! Если нас снесет ниже позиций батальона, то и свои могут открыть огонь – ночью все кошки серы…
– Сначала надо подняться вверх по реке, – изрек Острейко. – Лучше помучиться у берега с шестом, а потом, как и сюда, поплывем по течению.
Он правил веслом. Залевский опустил руку в воду, она приятно холодила пальцы. Потом нагнулся и осторожно смыл грязь с лица, испытывая облегчение: сердце, подступившее было к самому горлу, снова оказалось на месте, по левую сторону груди.
С немецкого берега взвилась ракета и ударила пулеметная очередь. Они непроизвольно пригнулись. Им показалось, что их лодка служит хорошей мишенью. Но зеленоватые вспышки гасли в непроницаемой дождевой мгле.
– Бьют вслепую, – прошептал Острейко. – Тоже перепугались.
– Меня прямо мутит, до того курить охота, – вздохнул Наруг. – Ну, взялись за весла!
– Теперь уже можно, – согласился рыбак. – Только не поднимайте весла над водой…
Едва они причалили, как кусты раздвинулись и несколько фигур появилось на берегу. Им помогли втащить лодку.
– Спугнули вас? – узнали они голос поручика Качмарека. – Ничего не вышло?
– Вышло. Доставили «языка», – шепотом отвечали солдаты, которые несли связанного пленника.
– Развяжите ему ноги, – перевел дух Наруг. – Пусть сам идет, нечего с ним нянчиться! Он должен нам ручки целовать, что свое отвоевал. Теперь он в плену. Ему повезло: уцелел!
Вначале они поднимались по тропке, потом шли по лесу. Солдаты, сопровождавшие их, расспрашивали, как все происходило… Тяжелые капли падали с веток, мокрые листья гладили их по лицам. Это тоже было приятно.
В землянке при свете коптящей лампы они «распеленали» немца, стащили с него брезент. Он вытаращил на них глаза, тяжело дыша широко открытым ртом.
– Ты что, самолет сбил, Наруг? – недоумевал поручик. – Это же летчик. На нем мундир Люфтваффе.
Потом он приказал пленному выложить на стол документы. Заглянув в удостоверение, Качмарек вслух прочел:
– Офицерская школа. Латают фронт чем придется. Видно, немцев крепко прижало. Чистая работа, Наруг!
– Служу родине, гражданин поручик, – обнажил он в улыбке некрупные зубы.
Когда они сидели уже в своей землянке и выливали воду из сапог, Залевский нагнулся к Острейко и доверительно спросил:
– Очень боялся? Ведь ждать страшнее всего…
– А ты?
– Я нет. – Он молодцевато тряхнул головой, хотя все, да и он сам, знали, что это неправда.
– Вы что-то долго там возились, – вздохнул Острейко.
– А я, по правде говоря, боялся, – неожиданно обратился к Залевскому Наруг, – что тебя стукнут… И я бы потом всю жизнь упрекал себя… Конечно, когда-то надо начинать, но мне не хотелось, чтобы этот грех оказался на моей совести…
Наруг говорил серьезно, без насмешки, но Залевский разозлился: «Чего ему надо? Ведь он видел меня в деле, убедился, что я не трушу. Кажется, я вовремя пришел ему на помощь».
Он машинально досуха вытирал тряпкой свой автомат, чтобы пятна ржавчины, похожие на запекшуюся кровь, не выступили утром.
Наруг подошел к нему, взял у него из рук оружие. И, показывая на зарубку, вырезанную на прикладе, спросил с издевкой, словно пожалел о недавней искренности:
– А того, второго, которого прикончил этой ночью, не запишешь на свой счет?
– А ну тебя к чертям! – буркнул Збышек и вырвал у него оружие. Повернувшись спиной к капралу, он водил тряпочкой, пропитанной маслом, по металлу.
Солдаты с недоумением прислушивались к перепалке, не понимая в чем дело.
– Может, закурите, ребята? – подсунул им кисет с табаком Бачох. – Пока немцев не разбили, нечего искать врагов среди своих…
Дождь шумел монотонно, и капли, стекавшие по брезенту, прикрывавшему вход в землянку, образовали лужу.
В лесной чаще под брезентовым пологом, за столом (сгодилась дверь от деревенского хлева), к которому пришпилили кальки и карты, сидела группа офицеров. В тени деревьев ржали кони: как видно, прибыл сам полковник.
Он появился вместе с советским майором. То был офицер связи из артдивизиона. Собравшиеся у стола встали, приветствуя командира полка.
– Садитесь. Прошу записывать. Вот тут перед вами плацдарм. В течение двух недель, несмотря на непрекращающиеся атаки, русские не только удержали его, но даже расширили в юго-западном направлении. Они передают его нам. Мы перебросим туда один полк, который поддержит фронтальный удар и вынудит немцев отойти. Тогда их внимание сосредоточится на вас, – посмотрел он прямо в глаза Поляку, – ибо завтра, капитан, вы форсируете Одру. Ваша полоса наступления – от железнодорожного моста до этой излучины… В пять ноль-ноль начнете переправу. Овладев валом, развивайте наступление, чтобы преодолеть канал на Старой Одре. Наступайте на деревню Цекерик.
