Норберт Фрид - Картотека живых
— Скоро девять, писарь, — благодушно проворчал он. — Самое трудное организацию всего дела — я тебе обеспечил. Остаются пустяки. Все оказалось не так уж трудно, несмотря на то, что у нас тут сплошь новички. Завтра я приду сюда в это же время, то есть в девять часов утра, и увижу здесь три новых барака с отхожим местом и забором. А если не увижу, берегись, не сносить тебе головы! — мундштуком трубки он провел по шее и уточнил: Чирик!
— Слушаюсь, герр рапортфюрер, и спасибо за помощь, — прохрипел писарь и щелкнул каблуками.
Копиц покосился на покрасневший шрам на его шее и добродушно усмехнулся.
— Все равно быть тебе в руках палача: уж очень удобно тебе рубить голову по этой метке. Итак, имей в виду.
— Так точно, герр рапортфюрер! — повторил писарь, и в его глазах под стальными очками мелькнула довольная улыбка: он уже понял, что угроза миновала, дело кончится благополучно, и даже весь утренний переполох в конце концов не такая уж беда.
5.Едва коротконогий Копиц, семеня, вышел за ворота, в лагере опять началась относительно нормальная жизнь. Когда утихли окрики «Быстро, живо!», писарь велел людям сесть на землю и спокойно ждать раздачи хлеба. Повар Мотика, его помощник, глухонемой Фердл, и четверо уголовников из абладекоманды пошли закончить разгрузку хлеба. Через минуту конвойный Ян уже сел в кабину и сказал: «Поехали». Фрау Вирт, разозлившись на задержку, из-за которой ей придется переработать вечером целый час, даже не удостоила взглядом Фрица, махавшего ей на прощание. Она так спешила, что по дороге к воротам не взглянула направо, на апельплац, полный человекообразных, голодных, черных «мух». Около комендатуры Ян вышел из машины, и Вирт дала полный ход, чтобы поскорей вернуться в мюнхенскую пекарню.
В кухне резали буханки на четвертушки и наполняли ими корзины. Тем временем писарь созвал у себя в конторе совещание штаба лагеря. У его стола собрались грек Фредо, француз Гастон, немцы Хорст, Карльхен и Фриц, голландец Дерек и чех Брада. Председательство: вал австриец Эрих, сегодня особенно важничавший, так как только он знал, какую работу предстоит выполнить лагерю в ближайшие сутки. Эрих изо всех сил использовал это преимущество, очень скупо и медленно сообщал суть дела, а сообщив, сделал вид, что знает куда больше, но — сами понимаете, друзья, — не может больше ничего сказать…
Порядок работ был ясен. Прежде всего надо подумать о насущных нуждах лагеря: повар должен варить еду, в кухню надо доставить картошку и послать туда пятнадцать подсобников, тотенкоманда должна вывезти из лагеря и похоронить шесть трупов, которые лежат в мертвецкой. Тотенкоманда уже скомплектована из пятерых испанцев во главе с Диего Перейра. Теперь о стройке. На площадках, обозначенных колышками, в левом углу лагеря, к завтрашнему дню, точнее к восьми утра, должны стоять три землянки и отхожее место. Они будут отгорожены особым забором с калиткой. Вот и все. За земляные работы отвечает Дерек, он немедля начнает рыть канавы для землянок и яму для отхожего места. Абладекоманда обеспечит доставку готовых частей бараков со склада на место стройки. Карльхен возьмет на себя их сборку и плотничьи работы. Для бетонных работ у нас есть опытный строитель поляк Казимир. Фриц сделает электропроводку, Гастон обеспечит снабжение стройки инструментом, проводами, изоляторами, гвоздями, цементом и всем прочим. Общее наблюдение за всей стройкой лежит, разумеется, на старосте лагеря Хорсте, особенно за постройкой забора, для чего будет выделена специальная бригада. Рабочую силу распределяет арбейтдинст Фредо. Все ясно?
Первым отозвался Фриц.
— Все, кроме того, почему здесь среди нас сидит носатый Оскар. Чем, собственно, займется этот проминент?
Подбородок старшего врача выдвинулся еще больше, Оскар молчал, но заметно было, как он стиснул зубы.
— Фрицхен, — проворчал писарь, — сейчас не время ко всему цепляться. Интересно отметить, что и герр рапортфюрер сегодня особо упомянул о нашем докторе… — Оскар метнул на Эриха недоверчивый взгляд, но тот не смутился и продолжал торжественным тоном. — Честное слово, он говорил о нашем докторе. По новым инструкциям, о которых вы все уже знаете, рабочий лагерь прежде всего обязан работать, а его обитатели должны быть здоровы и не грызться между собой. Понятно? — Писарь угрожающе стукнул кулаком по столу. Он хотел говорить невозмутимо и свысока, но не сдержался. — А Фриц опять начинает задирать, хотя только что, когда рапортфюрер появился в лагере, он чуть не обделался от испуга, решив, что будут расследовать его вчерашнее…
— Это к делу не относится, — прервал его Хорст. Староста был горд, что возглавляет лагерь и у него даже есть свой штаб, и ему хотелось, чтобы разговор шел, как в настоящем штабе. — Я согласен с писарем, что мы должны напрячь все силы и справиться с трудным заданием. Мы его наверняка выполним, камарады! В решающие дни, когда над Германией нависли грозовые тучи… — Он сказал еще несколько таких же фраз в стиле прусского офицера, обращающегося к солдатам.
Фриц, старый выкормыш гитлерюгенда, прошипел в наступившей тишине:
— И при таких-то явных фюрерских способностях ты уступаешь инициативу этому бумагомараке? А почему вообще здесь не решает только староста лагеря? Почему тон задает какой-то писарь и его дружок Оскар?
Хорст погладил усики и сказал веско:
— Заткнись. Никто не сомневается, что на территории лагеря единственный начальник — это я. Писарь действует с моего согласия и занимается только организационными делами, потому что он ежедневно бывает в комендатуре. Не так ли, Эрих?
— Разумеется, староста!
— «Разумеется, староста», — имитировал разъяренный Фриц хриплый голос писаря. — Разумеется! Каждый дурак знает, что этот староста не был бы старостой, если бы его не выдвинул великий Эрих Фрош. Руководство у нас подбирается так: во главе ставят ничтожество, чтобы тот, кто пониже, мог вертеть всем…
— Молчать! — одновременно крикнули Хорст и писарь с такой синхронностью, что оба, усмехнувшись, воззрились друг на друга. «Вот вам, пожалуйста, — говорили эти взгляды, — болтайте после этого, что меж нас нет полного согласия!»
— Mes amis, — сказал вдруг грек Фредо, поднимая глаза от бумажки с цифрами, на которую он сосредоточенно глядел, всем своим видом давая понять, что у него нет времени прислушиваться к пререканиям немцев. Что-то у меня не получается… Три барака, одно отхожее место, один забор. И тысяча пятьсот рабочих, c'est une betise.
— Ну, что, что еще? — нетерпеливо проворчал писарь. — Рапортфюрер приказал…
Фредо устремил на него невозмутимый взгляд карих глаз и чуть приподнял руку. Писарь умолк, но его шрам покраснел еще больше.
— Я подсчитал, — продолжал Фредо, — а если я ошибся, вы меня поправите, что вся строительная площадка составляет триста восемьдесят пять квадратных метров. Если поставить на каждый метр по четыре человека… Фредо кашлянул в ладонь, — они просто перебьют друг друга кирками…
Пока немцы препирались, Гастон тщетно старался подавить улыбку. Заговорил Брада, до которого, очевидно, не дошла тонкая ирония Фредо:
— Тут сказали, что я слишком много говорю, хотя я в основном молчал. Дайте-ка я сейчас выскажусь, чтобы герр Фриц оказался прав.
С минуту он говорил довольно сбивчиво, пока не перешел к тому, что волновало его больше всего.
— Послушаешь тут вас всех — хочется схватиться за голову и спросить: «С ума они сошли, что ли?» На апельплаце ждут люди, которые не ели уже трое суток. А вы тут спорите не о том, как сохранить им жизнь, потому что четверка хлеба их не спасет, — нет, вы грызетесь между собой и стараетесь провести друг друга, а главное тех, что ждут там, на апельплаце…
— Пардон, — сказал Фредо и поглядел Оскару в глаза. — Не все!
— Не все, — отозвался в унисон ему и Гастон. Оскар рассердился было, что его перебивают, ему хотелось сказать что-то резкое. Но потом до его сознания дошло, что Фредо и Гастон, собственно, сказали очень правильные слова и таким тоном, в котором было не возражение ему, а скорее поддержка. И Оскар, чуть опустив подбородок, продолжал более дружелюбно:
— Вы меня знаете, я немного вспыльчив. Но я не хотел рубить сплеча и всех стричь под одну гребенку. И все-таки вы тут не правы. Эрих верит эсэсовцам: мол, меняется дух лагеря. А потом тот же Эрих, как я убедился, сам велит проминентам гнать мусульман дубинками. Копиц хочет срочно строить забор внутри лагеря, а вы из кожи вон лезете, чтобы выполнить его приказ, спорите о том, как все это получше организовать, и ни один из вас не задается вопросом: а зачем нужен этот забор? Я вам скажу зачем: там будет штрафное отделение, «дисциплинарка», как во всех лагерях! Вот вам и новый дух лагеря, вот чего он стоит!
Подбородок Оскара опять выпятился и вздрагивал от волнения. Врач искренне беспокоился за полторы тысячи узников, оставшихся на апельплаце, к тому же ему нелегко было точно выражать свои мысли по-немецки. Он не умел дипломатически маневрировать, как Фредо, и его раздражало присутствие головореза Фрица. Все это усиливало волнение Оскара.
