Василий Милютин - Лаг отсчитывает мили (Рассказы)
— Некогда было, — оправдывается матрос. — Да и что конец? Он оборваться может.
Я трогаю обрывок троса, висящий у меня на поясе, и думаю: «Прав Ваня Соломатин. Любой трос может не выдержать. А рука товарища…»
Отогнув рукав комбинезона, смотрю на свою руку. На запястье синяк, наверное, будет. И откуда столько силищи взялось у старшины?
— Идите грейтесь, — говорит нам командир.
Вечером в боевом листке я снова увидел свое имя.
Заметка была восторженная. Очень хорошо говорилось в ней о старшине Синцове. Да и мое барахтанье в воде выглядело как настоящий подвиг. Только о Соломатине не было ни слова.
Подводный доктор
Жарко. Даже в носовом отсеке, где обычно прохладно, сейчас как в парилке. Жужжат два переносных вентилятора, но от этого не легче. Свободные от вахты матросы лежат на койках чуть не нагишом и все же исходят потом. Наволочки, простыни — хоть выжимай. Лейтенант медицинской службы Семен Клунин в трусах и майке, сгорбившись, сидит на разножке и лениво теребит баян. Из-под потертой пилотки свесился на глаза мокрый чуб. Пальцы медленно перебирают лады.
«До встречи с тобою в час тихий заката…» — приглушенно поет баян, грустит. И все о ней… Лене. Ее лицо стоит перед глазами. Лейтенант сердито встряхивает головой. Хватит! Больше она для него не существует. Глупец! Так рвался. Столько было хлопот, чтобы получить неделю отпуска. Примчался в Ленинград, влетел к ней помешанный от счастья: «Ленуша, я за тобой!» А она рассеянно отвела его горячие руки, отрезала: «Не могу». Что-то еще говорила. Семен уже не разбирал слов. Через двое суток он докладывал командиру о возвращении из отпуска. Капитан 3 ранга Варенцов спросил:
— А где жену устроили?
— Нет у меня жены!
Покосился на лейтенанта командир, но допытываться не стал.
— Это хорошо, что так быстро возвратились. Послезавтра выходим в море.
Требователен Варенцов, но никогда еще не был так придирчив. Клунин сбивался с ног. У него же уйма обязанностей. «Товарищ доктор, нужно сделать то-то и то-то». Семен, когда слышит такое, горько усмехается. Какой он доктор! На подводной лодке врач — меньше всего врач. Это — интендант, начфин, кладовщик, инспектор по чистоте, методист по физкультуре и в лучшем случае — санинструктор, к которому приходят матросы, чтобы смазать йодом царапинку.
Не знал покоя лейтенант с утра до ночи, тайком поминал лихом командира, что минуты передышки не дает. И не замечал, что на самом деле отдыхает в этих хлопотах: отвлекают они от мрачных мыслей. Вот опять он слышит: «Доктор, в отсеках душно. Плохо следите!», «Доктор, у людей ноги затекают».
Моряки считают, что лейтенант медицинской службы по своей охоте играет на баяне. Не знают они, что командир сказал ему: «Не спят матросы, доктор, надо что-то делать». Врач пожал плечами: понятное дело — не спят, попробуй заснуть в этом пекле.
Но приказано — так думай. И тогда вспомнил лейтенант, что замполит прихватил в поход баян. Музыкант Клунин не ахти какой, знает всего несколько простых вещичек. Но, может, именно потому его робкая игра и действует неотразимо: попиликает Семен немного — засыпают матросы.
Сегодня что-то не получается, ворочается народ с боку на бок. Наверно, потому, что слишком тяжко на душе у музыканта.
— Товарищ доктор, нельзя ли что-нибудь повеселее? — слышится с верхней койки.
Это рулевой-сигнальщик Нефедов. Буйная головушка, всегда у него промашки. Нынче снова нагоняй получил от боцмана: задремал у руля. Бывает так: в постели не уснуть, а на вахте у истомленных людей глаза слипаются. Но за сон на посту по головке не гладят, еще перед товарищами отвечать придется.
Лежит матрос, мучается. Доктор ворчит:
— Спите, Нефедов, а то вовсе уйду.
Все же ожил на минуту баян. Всего на минуту. Потом вновь затосковал.
…Эх, Семен, Семен! На что ты надеялся? Ну зачем маминой дочке, обеспеченной, избалованной, ехать с тобой? Ты радоваться должен, что отказалась она. Да и что в ней? Неженка, модница. Только глаза… Серые, глубокие, с искорками…
Вздыхает Семен, а предатель-баян выбалтывает правду, которую тщетно пытается скрыть от себя лейтенант:
Только у любимой могут быть такие.
Необыкновенные глаза…
К Клунину обратился вахтенный:
— Товарищ лейтенант, командир приглашает вас во второй отсек.
«Соскучился, — хмурится Семен. — Новое задание подыскал».
Командир жестом приглашает сесть. Варенцов в кителе, застегнутом на все пуговицы. Другим в жару разрешает ходить налегке, сам же всегда в полной форме. На синем полотне кителя белые разводы соли.
— Как матросы, доктор?
Обычный вопрос! Семен докладывает, что все чувствуют себя хорошо. Капитан 3 ранга потер усталые глаза. Высокий лоб прорезала морщинка.
— Беречь нужно людей. Мы с вами, доктор, должны всегда думать о них. А мне все кажется: с холодком вы работаете.
Промолчал лейтенант. Лишь голову ниже склонил, чтобы скрыть обиду. Всегда недоволен командир!
— Ну, ладно, — переменил тему Варенцов. — Мне вестовой сказал, что вы до сих пор не обедали. Давайте вместе закусим. — Он повернулся к вестовому — Наливайте, Воробышкин, доктору и не скупитесь.
Перед Клуниным полная тарелка борща, настоящего флотского — пахучего, густого. А лейтенант сейчас и запаха его перенести не может. Зачерпнул ложку и вылил обратно.
Капитан 3 ранга тоже не притронулся. Из-под насупленных бровей поглядывают на врача строгие спокойные глаза.
— Подайте второе, Воробышкин.
Вестовой кладет шницель, рассыпчатую гречневую кашу, залитую топленым салом… Вкусно пахнет, а есть не хочется.
Командир наблюдает за Клуниным. Наконец говорит:
— Сегодня почти все вот так.
Только теперь дошло до Семена.
Вскочил на ноги.
— Я ему задам!
— Кому?
— Коку. Разрешите идти?
— Идите. Но разберитесь сначала.
В четвертом отсеке как в бане. Зноем пышет стальной настил над аккумуляторной батареей. Чем ближе к камбузу подходит Клунин, тем нестерпимее жара. Но, оказывается, и она может остудить человека. Гнев спадает. Лейтенант видит, как кок Мотовилов, низкий, коренастый, «колдует» над раскаленной плитой. Он в белой куртке и таких же брюках. Коку нельзя работать без спецодежды.
Сколько ему муки с ней! Поработает кок час-другой — куртка насквозь пропитывается потом. Правда, выстирать ее не мудрено. А как сушить? На лодке может все отсыреть, но ничего не высохнет. Мотовилов — парень находчивый: выстирав куртку, слегка отжимает ее и надевает на себя влажной. И чисто и не так жарко.
Кок оборачивается. Мокрое лицо расстроенное, удрученное.
— Не едят! — огорченно говорит матрос. — Стараюсь, стараюсь, а они…
Лейтенант успокаивает его:
— А вы поговорите с людьми, спросите, чего им хочется?
— Спрашивал. Сами не знают. Я вот собираюсь им сладкое готовить. Попробуйте, товарищ лейтенант. — Кок протягивает тарелку и ложку. — Это фруктовый суп. Потом будет пудинг, тоже холодный. На третье — кисель.
Семен сначала с недоверием берется за ложку и как-то незаметно опустошает тарелки и с первым, и со вторым. С наслаждением выпивает кисель — душистый, кисло-сладкий. Матрос не сводит с него зачарованных глаз.
— А здорово, Мотовилов! — восторгается лейтенант. — Вам бы в ресторане работать.
— Что ресторан! — обижается матрос. — Там что ни сделай, под рюмку сойдет. А тут…
— Подождите, — спохватывается Семен, — это вы сами додумались до такого меню?
— Да нет, мы с командиром вместе голову ломали.
«А я прозевал, — расстроился лейтенант. — Всегда позже всех догадываюсь».
Наверху светит солнце, колышется сине-зеленая вода, а ночью сияют над головой огромные яркие звезды. Люди в отсеках не видят этого. Они живут при электрическом свете и смену суток отмечают только по часам. В остальном все по-прежнему. Несмотря на жару и усталость, моряки учатся, тренируются, зачитывают книжки до дыр, беседуют, шутят.
Провели торпедную атаку. Правда, торпед не выпускали, только имитировали стрельбу, выбрасывая из аппаратов пузыри воздуха. Сверху сообщили: позиция выбрана правильно, маневрировали хорошо. В отсеках — праздник!
Клунин встретился с командиром в дизельном отсеке. Здесь грохот, зной, глаза ест солярный пар. Лодку качает, шахту подачи воздуха то и дело захлестывает волной. Тогда срабатывает автоматическая захлопка, и дизели начинают сосать воздух из отсека. Кажется, что вместе с воздухом они и все внутренности вытягивают из тебя. Обнаженные мотористы копошатся у двигателей, переговариваются знаками: слов все равно не услышишь. Командир кивком подозвал врача, вывел в центральный пост. По сравнению с дизельным отсеком здесь — рай. Командир вытирает лицо платком.
