Глеб Булатов - Степь в крови
Нашей героине в те ясные майские дни минуло двадцать девять лет. Она уже оставила лавры балерины, в надежде на счастье откололась от айсберга русской эмиграции и добралась до Новочеркасска. Она была красива, но видавшийся с ней впервые уходил ослепленный и зачарованный отнюдь не правильностью форм и статностью фигуры. В этих достижениях, добрый читатель, уж верьте на слово, нет ничего по-настоящему достойного. Всякий, впервые видевший Марию Александровну, уходил ослепленный ее обаянием, которое без сдержанности и жеманства изливалось на добрых людей. Мария Александровна была отзывчива и больше всего в людях ценила именно дар самоотвержения ради ближнего. Она была христианкой и правоверной еретичкой, прихожанкой и паломницей, ее теснили рамки Синода и канонизаций, она ничто не отвергала, но верила лишь Богу.
Счастливцам, добившимся большего расположения Марии Александровны, через время открывалась совершенно иная Петлицкая. Духовный мир ее мог часто казаться противоречивым и лишенным разумного устройства. Мария Александровна действовала импульсивно, нервно и с пугающим отчаянием. «Истеричка», – говаривали про нее. Мария Александровна не находила в себе сил и не чувствовала нужды скрывать слезы. Она рыдала без стыда и без стыда подавала руку всякому просителю и страждущему. В бытность своей жизни в Петрограде Петлицкая слыла «чистой душой», к ней всегда можно было обратиться с просьбой и не получить отказ.
Но время шло, и день за днем вокруг Петлицкой оказывалось все меньше людей. Наконец остался один Зетлинг. Пожалуй, лишь ему, суровому и непреклонному, она открыла просторы безмятежного спокойствия своей души, стремление к тишине и счастью. Мария Александровна почувствовала, что она не одна.
– А вы знаете, дамы и господа, вот я сижу и совсем явственно ощущаю себя оплеванным. Это какое-то необычайное физиологическое чувство! – Минин горько усмехнулся. – Нас с вами, дорогой Зетлинг, облапошили как мальчиков. Это ж надо! Подбросить тело к нашим дверям! Я понимаю, если б просто убили да спрятали где-нибудь, так нет же! Какое хамство!
Зетлинг безразлично пожал плечами, налил в бокал вина и отпил.
– Я с тобой не согласен. Все идет как должно. Мы пустили волну, и вот уже выброшены обломки первого кораблекрушения. Худо лишь то, что мы так и не сумели узнать правду от Глебова. Ну и жаль, конечно, несчастного. Но заметь! На теле нет ни единого повреждения или следа насилия.
– Выходит, что его отравили?
– И это придает делу еще больше туманности.
– И что же прикажете делать с этой туманностью? – Минин раздраженно повысил голос.
– Рыскать в ней, широко расставив руки, и хватать все, что попадется. Вполне возможно, подвернется что-нибудь занимательное.
– Но ситуация тупиковая, и ты должен признать это! – Минин начал горячиться.
– Твое суждение близко к истине. Но чувства говорят мне, что тело Глебова – далеко не последний сюрприз. Думаю, в ближайшее же время судьба предоставит нам и новые поводы для размышлений, – Зетлинг говорил с ироничной улыбкой, медленно и внятно произнося слова.
– Ха! Самый вожделенный подарок сейчас, чтобы нас взяли за шкирман и отправили туда, откуда мы пришли, то есть на фронт! А после наших проделок это весьма возможно! Мария Александровна, вообразите, – Минин захохотал, – я этого полковника прямо посреди улицы заломал – и в телегу, а там ну его пытать! Аж кулаки все рассадил! А есаул!
– Да, – весело вставил Зетлинг, – топором ты заправски машешь!
– Смейтесь, смейтесь, – Петлицкая улыбнулась, – а мне потом приходится выслушивать… Вчера был банкет по случаю приезда английского представительства. Ко мне подошел Деникин и сказал, что вы, господа, конечно же, свободны в выборе методов работы, но он просит вас поумерить пыл, не то всего его влияния не хватит, чтоб вас отстоять.
– То есть нас еще не прогнали?! – воскликнул Минин. – Тогда мы еще вволю позабавимся!
Петлицкая рассмеялась. И ее озорной смех, разливаясь под сводчатым потолком гостиной, рассеял напряжение и злость. Минин выхватил из камина кочергу и, размахивая ей над головой, кричал: «Где ты был в ночь с Рождества на Сретение?!» В гостиной воцарился хаос.
– А между прочим, – приняв серьезный вид, начал Минин, – имеется еще одно обстоятельство. Сегодня утром я оказался у тела поручика почти одновременно с сыщиками и, представившись другом покойного, склонился над ним. Я пытался понять, как он был убит. И вот что интересно, – Минин вынул из кармана измятый лист бумаги и подал его Зетлингу. – Это я обнаружил у Глебова за подкладкой. Прочитайте.
«Сейчас же по получении письма уйдите из дома. Проведите день в надежном месте, где вас никто не знает и никто не станет искать. В четверть одиннадцатого я буду ждать вас в трактире “Соловей-разбойник” на Северной заставе. Речь идет о вашей жизни. Доброхот».
– Его предупредили! – воскликнула Петлицкая.
– Именно! Но еще важнее – Глебов получил это письмо одновременно с моим, то есть вчера утром. И, как видите, обе записки содержали в себе совершенно противоречивые указания. И как же он поступил?
– Он последовал твоему совету. Но, очевидно, заметив, как мы расправились с полковником Тишевским, решил бежать.
– Кто же этот доброхот? – в словах Минина звучало недоверие к недоговаривающему Зетлингу.
– Боюсь, несчастный Глебов сам этого не знал, по крайней мере пока не пришел в этот трактир.
– Так что же?! – воскликнула Петлицкая. – Нужно спешно идти в трактир и все узнать о вчерашнем вечере и собеседнике Глебова. Прислуга должна была запомнить!
Минин и Зетлинг с умилением посмотрели на Марию Александровну и переглянулись.
– Милая, тебе бы в сыщики податься!
– А что?! – Петлицкая изобразила на румяном лице выражение детской обиды. – Разве я не права?
– Почтеннейшая Мария Александровна, вы правы всегда. Но неужто вы думаете, что убийца стал бы приглашать свою жертву в первый попавшийся трактир и вершить расправу у всех на виду за барной стойкой? В трактир, само собой разумеется, сходить нужно, но, чует мое сердце, это ничего не даст, – Минин откинулся на спинку кресла и многозначительно замолчал. – Есть другое обстоятельство, и если Дмитрий Родионович снимет с него покров таинственности, то многое станет ясно.
Петлицкая пронзительно взглянула на Минина, перевела глаза на Зетлинга и обидчиво скривила губы.
– У вас, я вижу, какие-то секреты. Я, наверное, лишняя?
– Нет, Маша, постой, – Зетлинг жестом остановил собравшуюся уйти Петлицкую. – Я тебе не говорил, но вчера у дома Глебова я имел счастье наблюдать твоего давнего друга. Ты должна вспомнить, его зовут граф Гутарев.
– Алексей Алексеевич?! – Мария Александровна вспыхнула. – Не может быть! Но что ему здесь делать?
– Право, не знаю, – желая выказать полное недоумение, Зетлинг развел руками и сквозь едва сдерживаемый смех произнес: – Я думал, он в Одессе…
– Так, я вижу, от меня что-то скрывают! – Минин передразнил Петлицкую. – Так не тяните же!
– Это довольно странная история, – переглянувшись с Петлицкой, начал Зетлинг, – и вы, господин ротмистр, вряд ли оцените проделанную мною шутку, если лично не познакомитесь с графом Гутаревым. Дело было в августе 1917 года, в Петрограде. В разгар беспорядков и погромов, вызванных Корниловским выступлением. В особняк Марии Александровны явился этот господин. Он выглядел как московский барчук, собравшийся поохотиться на дупелей. Он заявил мне, что готов отдать жизнь свою во имя свободы, и предложил свои услуги в деле подавления большевиков, – Минин, все время смотревший на Зетлинга с гримасой недоумения, вдруг расхохотался. – Я, естественно, питая непреодолимую любовь к юношеству, сделал все возможное, дабы спасти его жизнь. А так как времени не было совершенно, то и решение было принято спонтанно.
– Дело в том, – вмешалась Мария Александровна, – что мой кузен, Николай Николаевич Гольц, убитый в том же семнадцатом году солдатами взбунтовавшегося полка, как-то раз подарил мне шкатулку с картинками… – она запнулась.
– С эротическими картинками, – помог Зетлинг. – Он был юноша с юмором, что, однако, не уберегло его от расправы. И эта самая шкатулка неизвестно для чего стояла в буфете в гостиной. Решив действовать на широкую руку, я вручил эту шкатулку графу и велел тотчас ехать с ней в Одессу и вручить ее контрабандисту Гришке Чумному.
– Кому?! – сквозь смех простонал Минин.
– Естественно, что вовсе такого контрабандиста и не существует. Но, сами понимаете, нужно было спровадить этого субчика из Питера, иначе б его запросто укокошили. Так вот, представь себе мое изумление, когда вчера я увидел Гутарева у дома Глебова.
– Да, – Минин откашлялся и принял подобающий серьезный вид, – думаю, это неспроста. Тем паче, что он, по-видимому, личность пылкая и восторженная…
