Алексей Щербаков - Тени черного леса
Среди предателей фанатиков было мало. Большинство — откровенная сволочь и склизкая мразь. Кто-то принимал смерть достойно, кто-то ползал в ногах и умолял о пощаде. Но «Смерть Сталину!» или «Да здравствует Гитлер!» у стенки или на эшафоте не кричал никто. А этот… Зверобой не так много был в Литве, но достаточно, чтобы понять: к Красной Армии там относились очень по-разному… Одни встречали с цветами, другие… Другие не встречали.
Но ничего особо нового для себя Мельников, разглядывая раненого, не усмотрел. В парне чувствовались подавленность и бесконечное одиночество. В чем-то он был похож на того пленного украинца. Хотя этот выглядел куда приличнее.
— Ну, здравствуй, лесной брат, — нарушил молчание Еляков. Говорил он по-немецки. Как отметил старший сержант, у чекиста был сильный акцент, но, в общем, сойдет. Интересно, ответит он или сделает вид, что не понимает. Однако раненый не прикидывался не понимающим. Но все же молчал, ожидая, что ему скажут еще.
— Не повезло тебе, — продолжал капитан. — Ты думаешь, что являешься борцом за независимость? А вот и нет. Ты — обыкновенный уголовник. Потому что город Зенебург литовской землей не был никогда. Выходит — ты с твоими дружками совершил самое обыкновенное убийство. И ладно, я бы понял, если бы вы убили нашего военнослужащего. Но вы грохнули двух немцев, которые к нам никакой любви не испытывали. И ограбили дом одного из них. Мало того, что бы вы там не говорили, но Литва сегодня — часть СССР. И там действуют советские законы. Попадись ты там в наши руки — тебя бы по ним и судили. А тут, понимаешь ли, пока что оккупационная зона, где с такими, как ты, разбираются по законам военного времени. И уж мы разберемся по полной программе. Хотя бы для примера. Чтобы немецкое население знало: мы в состоянии обеспечить порядок. Ну, как говорить будем?
Раненый разлепил губы:
— Я есть плохо говорю по-немецки, — ответил он на очень плохом русском языке.
— Да, а по-русски лучше, — усмехнулся Еляков.
— Товарищ капитан, я могу по-польски, — вмешался Мельников.
— По-польски понимаешь? — обратился он к «лесному брату». Этот язык, как замечал Мельников, в Литве понимали если не все, то очень многие. Особенно в городах. Поляков там жило во множестве .
— Я понимаю по-польски. Я буду говорить. Но я не убивал… Я даже не знаю, куда и зачем ходил Черный с этим немцем… Я оставался в доме…
Мельников перевел ответ капитану.
— Слушай, веди допрос сам. Ты ведь допрашивал пленных? И бургомистра раскрутил. Вот и валяй. Главное — нам интересен этот, как он говорит, немец.
Раненый отвечал медленно, но достаточно подробно. Как оказалось, звали его Пранас Лацис. По профессии данный товарищ являлся обыкновенным мелким уголовником. В момент прихода немецких войск он находился в КПЗ славного города Каунаса. Во время неимоверного бардака, сопутствующего нашему отступлению, ему удалось удрать. Но при немцах воровать не получилось — он снова попался, и ему сделали предложение, от которого невозможно отказаться — вступить в какую-то вспомогательную охранную структуру. Как уверял Пранас, евреев и коммунистов он не отлавливал и уж тем более — не расстреливал, а что-то там охранял. Мельников в этом сильно сомневался, поскольку хорошо знал, что представляли из себя такие вот «охранные части» в России и Белоруссии. Но сделал вид, что поверил.
Так вот, когда немцы ушли, с собой его они, понятное дело, не позвали. Пранас понимал, что Советская власть не погладит его по головке за дружбу с немцами — а потому с группой сослуживцев подался в леса. На «свободную Литву» им было наплевать. Но в Сибирь очень не хотелось.
— А потом появился этот немец… Не знаю, откуда. У нас был маленький отряд, пять человек. Но у командира были связи с другими отрядами. Его, немца, звали Барон. Он — пришел откуда-то издалека. Очень серьезный человек. Мы все городские, в лесу ориентировались плохо. А он как будто в нем родился. Хотя выглядел как аристократ. Я думаю, он какой-то специалист по партизанской войне. Барон уверял нас, что скоро будет много оружия и всего остального снаряжения. И вот… Он взял нас двоих с собой. Обещал много денег. Я даже не знал, что мы дошли до Германии…
— Вы же были в городе…
— Мы не были в городе! Мы прошли по лесам. И я никуда не выходил из этого домика. Черный ходил два раза куда-то с командиром. Во второй раз Барон брал снайперскую винтовку. А потом немец ушел один. Сказал, что вернется через день. Велел ждать. Я уже потом, здесь, понял: он нас предал. Подставил вам.
— Почему?
— Мы заметили детей, которые видели нас с опушки леса. А Барон запретил их трогать. И даже выходил на улицу, чтобы они заметили. Я только тут, в больнице, сообразил: он рассчитал, что дети расскажут вам. Да, я обо всем догадался. Потому что нам он велел держаться до последнего. Сказал — если русские узнают, что вы литовцы, они с вас живыми кожу сдерут. А больше я ничего не знаю…
Выслушав пересказ показаний раненого, Еляков усмехнулся.
— Все правильно. Грамотно сработано. Если бы не ты — живыми бы никого не взяли. И концы в воду. Что ж, я думаю, тут нам делать нечего.
— А этот?
— Перевезут в Линк, к особистам, они там уж с ним разберутся. Пошли отсюда.
— Товарищ капитан, а вы думаете, это Барон знал о той банде, которую мы ликвидировали? — спросил Мельников, когда они выехали за пределы городка и двинулись на юг по узкой, но довольно приличной грунтовке.
— Мог. Они, как показал этот Басюк, сидели там несколько дней. Возможно, он так их хотел подставить. Совершили бы они эти убийства, потом он бы каким-нибудь образом дал вам об этом знать. Нашел бы способ. Мы бы устроили облаву и положили бы их всех. А если бы даже не положили — стали бы их крутить по всем делам. Сам понимаешь — словам «это не я» в Смерше не очень верят. А те бы трое спокойно ушли. Кто ж мог подумать, что ты, Мельников, так активно сработаешь. Вот ему и пришлось своих товарищей подставлять. Что лишний раз подтверждает — цели у человека о-очень серьезные.
— Да, товарищ капитан, я возле дома бургомистра поставил часового. Вы или кто-то еще будете его брать?
— Да, в общем, стоило, конечно же… Хотя, я думаю, он… Даже не трус. Просто мелкий усердный чиновник. Он рассуждает так: мало ли как дело повернется. Ведь понимает, что наши комендатуры и все такое — это временно. А что дальше будет? Какая тут будет власть? Вот он и думает: я, дескать, всегда был в стороне. Я делал свое дело и все тут. И ведь, как я понял из разговора с майором, дело он свое делает. Да и в Линке им довольны. Но так просто, конечно, бросать дело нельзя. Непорядок это. Вот что, Копелян, ты покури, подыши воздухом. А мы с тобой, лейтенант, двинемся к нему. Заодно поглядишь, как поют натуральные бандиты.
— Простите, не понял?
— Есть такая одесская блатная песня. Но это не важно. Увидишь. Давай-ка с шиком, на «виллисе»!
Герра бургомистра они застали, что называется, в полуразобранном состоянии. Он, видимо, уже успел себе представить сибирские снега, где капитаны ГПУ[16] с бутылкой водки в руках ездят на тройках, запряженных белыми медведями. Так что, увидев Мельникова в компании с незнакомым офицером, он только попытался слабо приподняться с кресла.
— Вы за мной? — вяло произнес он.
— Нет, пока что мы к вам, — сказал Еляков. — Я капитан службы государственной безопасности. Чтобы вы поняли — это нечто вроде вашего СД[17]. Арестовывают у нас другие структуры. И они вполне смогут вас арестовать. Вы скрыли от новой власти секреты государственной важности. Вы прикрывали опасных военных преступников. Это — очень серьезное дело. Погодите! — повысил голос Еляков, увидев, что бургомистр хочет что-то сказать. — Я лично понимаю, что вы это делали по неведению. Но, понимаете, время нынче тяжелое, особо разбираться никто не будет. Скажу вам по секрету, многие люди из-под Кенигсберга поехали в Сибирь за куда меньшие проступки. — Капитан сделал эффектную паузу и продолжал: — Впрочем, я могу вам помочь. Но и от вас кое-что потребуется…
— Что от меня нужно?
— Сотрудничество.
— Я готов, — без колебаний выдохнул бургомистр.
Еляков извлек из своего планшета лист бумаги.
— Пишите расписку. Я продиктую…
— Вот и все, вербовка проведена, — сказал капитан, усаживаясь в джип. — Тебе в партизанах что-либо подобное приходилось делать?
— Нет, я работал только с теми агентами, кто нам изначально сочувствовал. А особисты в бригаде — наверное… А он вам нужен?
— Лишних агентов не бывает. Но самое главное — он теперь повязан. В дальнейшем ведь могут быть разные варианты. Он теперь по-любому наш. Ладно, поехали. Для начала — к вам в особняк. Думать будем, что дальше делать, как искать хвосты.
Они расположились в той же комнате.
— Что ж, ребята, вы эти места знаете лучше, чем я.
