Брэд Брекк - Кошмар: моментальные снимки
Взгляд этих глаз был застывшим.
Последними из вертушек появились мёртвые. Они были в мешках — семнадцать зелёных прорезиненных мешков около семи футов в длину, винтовки положили рядом. Я видел очертания тел внутри, видел, как выпирали ботинки. Саттлер покачал головой и загасил сигарету о каблук.
— Не знаешь, как это случилось? — пробормотал он.
— Какая разница? Мёртвые есть мёртвые, — сказал я.
— Должно быть, их убили сегодня.
— Да, наверное, утром, когда мы завтракали.
— Как думаешь, из пулемёта?
— Может быть. Или из гранатомёта. А, может, из миномёта. Не знаю…
— Просто интересно.
— У-гу.
— Сколько, по-твоему, им было лет?
— Ну, восемнадцать, девятнадцать. А что?
— Это такая потеря.
— Это война…
— Чёрт возьми, у меня мурашки бегают.
Зловещие мешки имели по отверстию на каждом конце и ничем не были примечательны, кроме надписи «Голова» с одной стороны. По всей длине мешка шла толстая застёжка-молния. Мешки были наглухо застёгнуты, но из некоторых просачивалась кровь и капала на покрытие аэродрома, привлекая мух.
Мешки для тел — это бесформенные контейнеры, в них кладут погибших и везут в Сайгон, в похоронную службу, которую в армии называют «Турбюро «КИА». Тела моют, штопают, бальзамируют, одевают в форму с иголочки (по возможности), кладут в алюминиевые ящики, грузят в самолёты и отправляют в Калифорнию, на авиационную базу Трэвис, а оттуда — по домам, хоронить.
Мы долго, не отрываясь, смотрели на мешки. Меня бросило в дрожь от вида мертвецов, лежавших на взлётной полосе и как будто что-то желавших сказать.
— Добро пожаловать во Вьетнам, новичок! Пожалеешь, что попал сюда…
— Что?
— Я хочу рассказать тебе кое-что, свежачок. Например, какая лажа может случиться с тобой во Вьетнаме. Сам увидишь, когда потеряешь невинность.
— Но…
— Война для меня кончилась. Удачи тебе, берегись Люка-Азиата…
Они больше не были солдатами, только телами без душ. И мы приехали сюда, чтобы заменить их. Нас тоже пустят на корм Коварной Убивающей Зелёной Машине.
Солдаты были грязные и мокрые. Несколько раненых. Они почти не разговаривали, а просто брели, спотыкаясь, мимо со своим боевым скарбом к грузовикам, которые повезут их в тыл, к палаткам, передохнуть день-другой.
Прошёл фотограф из «Ассошиейтид пресс», прыгнул в джип и сказал соседу — фотографу «Юнайтид пресс интернейшнл»: «Третья рота вляпалась в говно: напоролась на полк СВА. Посмотри сам, Руди…»
Через час нас посадили в грузовики и отвезли в базовый лагерь, расселили по палаткам и накормили. Всё здесь было иначе, чем в 90-ом батальоне, и мне сразу захотелось вернуться назад и страдать от жары и скуки.
Нас предупредили о москитах. Москиты постоянно заражают солдат малярией. И эта болезнь в дивизии превратилась в настоящую эпидемию.
Предостережение не новое. О малярии говорили ещё в Форт-Полке, там мы даже начали принимать таблетки, чтобы выработать от неё иммунитет. Оранжевые таблетки нужно было принимать регулярно. Мы глотали их каждое воскресенье, и нам обещали, что во Вьетнаме в боевых частях проследят, чтобы мы продолжали их глотать.
В палатках над земляным полом всегда кружили стаи москитов. Чтобы получше защититься от них, мы опускали рукава рубашек и спали, не раздеваясь, под москитными сетками. Но косила людей не только малярия. Болотная лихорадка, дизентерия и желтуха тоже собирали свою дань по всему Вьетнаму.
На занятиях повышенной подготовки пехотинца нам преподавали даже курс иммунизации, чтобы защитить от различных болезней, распространённых в Индокитае — о некоторых я даже не слышал.
Граница периметра была меньше чем в пятидесяти метрах от нашей палатки — ряды и ряды скрученной в спирали колючей проволоки, один над другим, и через равные промежутки — сторожевые вышки и блиндажи, обложенные мешками с песком.
Перекатывающийся гул артиллерии, всю ночь бьющей по дальним целям, убаюкал солдат, со мной же из-за этого грома случилась бессонница. Я всё прислушивался, вздрагивал и никак не мог устроиться поудобней. Вертелся на койке и слушал звуки войны, идущей за периметром: треск очередей автоматических винтовок засадного патруля где-то на холмах и шипение осветительных ракет, медленно летящих вниз и окрашивающих небо в багровые тона.
Ночью обрушился муссонный ливень. Непрерывная дробь дождевых струй о брезент над головой заглушила ворчание 105-мм гаубиц и успокоила мои нервы.
Всё расположение дивизии имело вид настоящего свинарника. Грязь липла к ботинкам, нельзя было пройти, не поскользнувшись и не шлёпнувшись в навозное месиво, доходившее до щиколоток.
Вторая ночь была ещё страшнее. Около двадцати миномётных снарядов упали в лагерь примерно в семидесяти метрах от нашей палатки. Атака прекратилась также внезапно, как началась. Никого не зацепило. Косые только беспокоили нас, заставляя всё время быть настороже.
Вдруг раздалась резкая очередь со сторожевой вышки у столовой.
Три партизана в синей униформе — бойцы СВА — пытались нащупать слабые места в проволочном ограждении. Когда стрельбы кончилась, мы вбежали посмотреть, что произошло.
Солдаты противника задели трассёр и были срезаны очередью при попытке бегства. Они повисли на проволоке подобно дохлым койотам на заборах из колючки на каком-нибудь техасском ранчо.
На следующий день нас повезли на дивизионный пункт приёма и оформления заполнить бумаги.
Проезжая соседнюю деревню, мы поразились ужасающей бедности сельского Вьетнама: дети играли нагишом на грязных улицах и попрошайничали.
Ни обуви. Ни одежды. Ни еды. Ни надежды.
— Ням-ням.
— Дай ням-ням.
— Ты, дай конфетку.
— Эй, ты, джи-ай, дай сигаретку…сигаретку дай, ладно?
— Ты, ты, ты…подари «Салем», а?
Мимикой и жестами они изображали людей, курящих сигареты, улыбались и кивали.
— Да, да, да?
Детям бросили кусок шоколадки, и улица мгновенно исчезла в туче пыли, когда они кинулись за неё драться, другая орава бежала за грузовиком, как за волшебником-крысоло-вом из Ан Кхе.
В увязавшуюся толпу полетела пустая пачка из-под сигарет. Опять была сумасшедшая свалка, но вдруг она резко прекратилась: дети смотрели на нас со злостью и обидой.
— Грёбаный джи-ай! — крикнул один из них на прекрасном английском, тряся кулаком.
— Твою мать, придурок, дешёвка! — добавил другой и пустил голубка в нашу сторону.
Мы засмеялись; машина прибавила скорости, и дети исчезли в облаках пыли.
Мы проехали одобренный дивизией публичный дом, который и назывался соответствующе — «Восточный Диснейленд». Говорили, что все здешние девки чистые, потому что армейские врачи каждую неделю проверяли их на вензаболевания.
— Если вы, ребята, выйдя из боя, хотите немного развлечься, идите туда…Ни суеты, ни шуму, и триппер никто не подхватит, — нахваливал наш водила.
После возвращения с пункта оформления на третий день пребывания в Ан Кхе чудо кончилось.
Произошли изменения в назначениях. Добрая часть из нас не поедет в боевые подразделения, а вернётся в Сайгон и будет придана штабу сухопутных войск.
Саттлер, я и ещё десять человек оказались в числе счастливчиков. Остальные были расписаны по пехотным ротам и получили приказ отправляться в тот же вечер.
Я плакал от радости, вспоминая семнадцать мешков на взлётном поле. Хотя эта резкая перемена планов смешала мои чувства. Я всё-таки хотел взглянуть на войну…
Хоть разок.
На следующий день, собрав пожитки, мы опять загрузились в самолёт С-130 и улетели назад в Тан Сон Нхут, где нас грузовиками перевезли в большой палаточный городок «Браво».
Городок располагался возле аэропорта, в нём работали старшие офицеры с хорошими манерами и унтер-офицеры с хорошими связями. Он не был ни Вьетнамом, ни боевой зоной.
Он был чем-то третьим.
Нам предстояло работать клерками в новом строящемся почтовом отделении и жить в большой палатке у периметра.
Эта палатка должна была стать нашим домом до постройки жилища попрочнее.
Питаться будем в столовой и, возможно, никогда не понюхаем пороху, если только городок не попадёт под обстрел. Будем работать в обычное время и ходить в клуб для рядовых перекусить и попить пивка. В городке имелся даже большой брезентовый бассейн, чтобы поплавать на досуге, а самое главное — в свободное время можно было ходить в увольнение в Сайгон.
Божественно!
Глава 6. «Эрни Ужасный»
«Мы непобедимы. Крутейшие из крутых. Коварнейшие из коварных. Ничто не может остановить нас. Мы худшие из худших. Мы будем молиться на войну и с винтовками в руках станем ангелами смерти. Конец Чарли Конгу. Мы готовы съесть свою печень сырой и попросить добавки. Можем даже позволить сержанту Дугану оттрахать наших сестёр…»
