Герман Матвеев - Тарантул
Проехали один мост, затем второй. Асфальт кончился, и снова все загрохотало, запрыгало в машине. Мишка запомнил дорогу до Новой Деревни, а дальше спутался и не понимал, где они едут.
По небу шарили белые столбы прожекторов. Далеко замелькали разрывы зениток. Завыли сирены, и им в ответ загудели заводы. Стало светлее. Мишке казалось, что следом за ними мчится еще какая-то машина, и на повороте он ясно разглядел ее контуры. Они сворачивали несколько раз в правую сторону и, должно быть, находились где-то на Выборгской стороне. Упругий ветер давил со всех сторон, стягивал губы, забирался в рукава, за воротник, и некуда было от него укрыться. Передвинув ящики, Мишка подобрался к окну кабинки и заглянул в него. Как раз в это время замелькали вспышки взрывов на горизонте, и на фоне их четко выделился силуэт второго человека, сидевшего рядом с шофером. Однорукий! Мишка даже не удивился, так он был уверен, что сегодня обязательно встретит шпиона. Он сразу узнал его по характерному подбородку. Повернув голову к шоферу, инвалид что-то говорил. Мишка прижался ухом к холодному, как лед, железу кабинки, но ни одного слова разобрать не мог.
Дорога пошла в гору. Выехали снова на асфальтированное шоссе, и машина помчалась еще быстрее. По сторонам мелькали силуэты деревянных домов и голые деревья. Значит, они выехали на окраину города. Неожиданно машина затормозила, остановилась, и мотор заглох. Открылась дверца, и из кабины вышел однорукий. Мишка комочком съежился в углу кузова и замер, задерживая дыхание. Послышались гудки, и мимо прошумела обогнавшая машина.
— Где они? — услышал Мишка голос шпиона. Шофер завозился в кабине, и, видимо, тоже вышел из машины.
— Вон за теми домами расположились, до парка. Видите? Это все воинские части. Темные пятна-то… Неужели не видите? — сказал он вполголоса.
— Вижу.
Некоторое время оба стояли молча, вглядываясь в темноту.
— А по ту сторону, у самой дороги…
Слышно было, как они, шаркая по асфальту, обошли грузовик и остановились.
В это время в треск зенитной стрельбы врезались густые раскаты взрывов.
— Бомбят, — пробасил шофер.
Снова наступило молчание. Высоко в небе гудели улетающие самолеты, и по звуку их моторов Мишка угадал немцев. Гудение немецких бомбардировщиков доносилось волнами и этим резко отличалось от наших. Зенитки били безостановочно, и желтые вспышки мигали на разной высоте.
— Отбомбились…
— Да…
— Тс-с… Кто-то идет.
Мишка высунул голову над бортом кузова и увидел Приближавшегося человека.
— Эй, друзья! Не найдется ли закурить? — спросил мужчина простуженным голосом.
— Найдется, — ответил однорукий. — Закуривай.
— Вот спасибо-то! Даже папиросочка… Чиркнула спичка, и Мишка успел разглядеть красноармейца с простодушным курносым лицом.
— Целый день не курил… Хорошо!
— Возьми несколько штук, — сказал однорукий.
— Вот спасибо-то, браток. Ну, теперь я живу. В походе, знаешь, табак — первое дело.
Яркие вспышки, словно зарницы, осветили горизонт. Все трое обернулись.
— Смотри, что делает, дьявол… Каждую ночь бомбит. Город разрушает, — сказал красноармеец.
— Да. Это где-то на Петроградской стороне бросил, — вздохнул однорукий. — Наверно, к штурму готовится.
— Ну, насчет штурма, пожалуй, кишка тонка. Не выйдет у него со штурмом, — уверенно возразил красноармеец.
— Думаешь?
— Будь покоен. Не пустим немца в город.
— Драться-то некому.
— Почему некому? В Ленинграде народу много. Миллионы. Такая сила народу!
— Техника-то у него очень сильная, — сокрушенно сказал однорукий. — Пулковские высоты, говорят, захватил.
— Насчет Пулковских высот не знаю… не слыхал.
— Вы тоже на фронт идете?
— Конечно. Дойдет и до нас черед, а когда — неизвестно. Стоим вот, ждем. Мы, значит, в резерве считаемся, — ответил красноармеец.
— Вот как! У нас резервы есть? Ну, тогда еще ничего…
— А то как же! У нас и танки есть и артиллерия, все, как полагается. Будь уверен. Вон сколько войска стоит!
— И давно вы тут стоите?
— Вторые сутки. Формировались-то мы за Парголовом. Там и обучение проходили, а сейчас сюда подвели. Поближе.
— И долго вы тут простоите?
— А кто его знает! Наверно, постоим с неделю.
— Разведчики немецкие не видят? Как бы вас не разбомбили раньше времени,
— Мы замаскировались. Видишь вон. Ни одного огонька, ничего не заметно.
— А днем?
— И днем спрятаны подходяще.
— По карте могут бомбить, — насмешливо сказал однорукий.
Слушая разговор, Мишка дрожал от обиды и возмущения. Он прямо задыхался от злобы на этого болтуна.
— Как вас одели? Не мерзнете? Теплое дали? — спросил шофер.
— Одели-то? — переспросил красноармеец. — Это военная тайна, браток. Не велено говорить. Насчет снабжения и все такое строго запретили. Чтоб, значит, языком не трепать понапрасну.
— Это верно, — согласился все с той же иронической ноткой в голосе однорукий. — Ты держи язык за зубами, Ну как, охладился мотор? — спросил он шофера.
Тот с недоумением повернул к нему голову, но сразу сообразил, что это сказано нарочно, и, еле удерживая смех, потрогал рукой железное крыло и серьезно сказал:
— Охладился… Теперь можно ехать.
— Ну, счастливо, браток, — крикнул однорукий, залезая в кабинку.
— Добрый путь. Спасибо вам.
Машина тронулась. Одинокая фигура красноармейца еще долго маячила на фоне начавшегося где-то пожара.
Снова ветер начал забираться под одежду. Стало невыносимо холодно, гораздо хуже, чем в начале езды.
Скоро машина свернула в сторону и пошла тише. В одном месте она остановилась. Из кабинки вылез однорукий.
— Постарайся не опоздать, — сказал он и захлопнул дверцу.
— Не опоздаю, — ответил шофер.
Машина пошла дальше. Только когда они проехали сотню метров, Мишка сообразил, что ему нужно было бы тоже вылезть и следить за шпионом, но теперь уже было поздно.
Они ехали по переулкам, и, видимо, дорога была хорошо известна водителю. Поворачивал он круто и смело, иногда, на короткое время, зажигая фару. Наконец он повернул в последний раз, остановился и дал два гудка. Мишка высунул голову и разглядел деревянные ворота. За воротами раздался собачий лай, загремела железная скоба, и ворота открылись. И снова Мишка не успел сообразить, что, не теряя ни минуты, ему нужно выскочить из машины. Но они уже въехали во двор, и ворота за ними сразу закрылись.
Мотор заглох.
— Что так долго, Сеня? — послышался женский голос.
— Дела задержали, — ответил шофер. — Привез тебе керосину.
Мишка замер. Сейчас они начнут выгружать керосин и обнаружат его.
— Ладно. Потом снимем. Устал, наверно, и есть хочешь, — остановила его женщина.
— Устал малость. Тише ты, Грумик! — прикрикнул он на собаку, которая повизгивала от радости и прыгала вокруг хозяина.
— А новостей привез? — спросила женщина.
— Какие новости! Под Пулковом сильные бои. Говорят, такая мясорубка…
— В городе драться станут. Читал воззвания-то?
— А что воззвания, — бумага! Сами сдадут. Теперь уж — ау!.. Со всех сторон окружили… — Говоря это, шофер поднял сиденье и возился в кабинке. — Держи-ка, Катя. Это на чердак, — шепотом продолжал он, передавая жене чемоданчик. — Не урони случайно.
— Опять… — со страхом сказала женщина.
— Ну поставь в сени, я подниму сам.
— Боюсь я, Сеня.
— Волков бояться — в лес не ходить. Ничего, ничего. Сам по себе не взорвется. Пошли.
Когда шаги удалились и хлопнула дверь, Мишка облегченно вздохнул. В ответ на этот вздох послышалось грозное ворчанье собаки.
14. Заживо похороненный
В то время когда Мишка забрался на грузовик и помчался в неизвестном направлении, его команда по обыкновению собралась в своем штабе. Прождав с полчаса своего командира, ребята разошлись на посты. Вася со Степой направились по Большому проспекту. Дойдя до Бармалеевой улицы, Васька посоветовал приятелю свернуть налево, а сам отправился дальше, к площади Льва Толстого. Условились встретиться часа через два у Дома культуры Промкооперации.
Не успел Степа сделать и ста шагов, как захлопали зенитки и завыла сирена. Мальчик прибавил ходу и остановился под аркой первого попавшегося дома.
Куда идти? Степка припомнил, что за высоким, недавно построенным домом есть большой пустырь, где лежат груды не убранного еще мусора и где легко прятаться. Туда он и направился, стараясь двигаться ближе к стенам домов.
Над головой творилось что-то невообразимое. Воздух звенел от летевших в небо снарядов, от гула самолетов, от разрывов и стрельбы.
В такие минуты Степка чувствовал себя хорошо только на крыше, когда город лежал внизу и кругом все было видно. Здесь же, между домов, которые обступали со всех сторон, могли рухнуть и раздавить, — он чувствовал себя плохо. Страх закрадывался в душу мальчика.
