Александр Косарев - Картонные звезды
— Нет, угости лучше нашего гостя кофе, ну знаешь каким… нашим… желтым.
— Объясни мне, Саша, — вдруг ни с того ни с сего встрепенулся полковник, до того равнодушно наблюдавший за тем, как Андрей собирает со стола грязные тарелки. — Как это вы так ловко оказались там, где упал американский самолет-разведчик?
— А очень просто, — с готовностью отозвался я. — Взяли трофейные винтовки, сели на УАЗ и поехали. В назначенном месте встретили машину с ополченцами и…
— Я не про то, — качнул головой Пал Палыч. — Понятно, что вы не бегом за ним бежали. Но раз вы заранее договорились с ополченцами, то, стало быть, были твердо уверены, что самолет упадет именно там?
— Еще бы, — самодовольно подтвердил я. — Это ведь была целая эпопея. И, надо сказать, преинтересная.
— Ну, ну, — подбодрил меня полковник.
— Вы ведь наверняка знакомы с проблемой линейного шифра? — начал издалека я.
— Не совсем, — услышал я в ответ.
Пришлось мне начинать рассказ издалека, от самых азов радиотехники и шифровального дела. И когда я подошел к перечислению американских самолетов, имеющих на борту телетайп с шифровальной приставкой, полковник встрепенулся и торжествующе хлопнул в ладоши.
— И вы решили при случае подловить такой самолет, — воскликнул он.
— Как же, подловить! — возразил я. — Это не муха бестолковая, чтобы его можно было просто так подловить. Пришлось целую операцию разрабатывать и массу вспомогательных сил подключать. Два десятка ополченцев — это только так, одна тысячная всех задействованных сил, — все больше и больше распалялся я, энергично размахивая руками. — Пришлось хитро выманить экипаж именно этого конкретного самолета, заставить его прилететь именно в заранее определенное место, отсечь истребители сопровождения и совершить еще сотню совершенно необходимых действий.
— Так вот в чем дело, — удовлетворенно произнес полковник, когда мой рассказ подошел к концу. — Выходит, в этой истории нет ничего случайного. И все, что произошло, было тщательно отработанным и осуществленным планом.
— Да, нет, — сдал я немного назад, — в конце все пошло совсем не так, как планировалось. Уж никак мы не ожидали того, что к месту падения пришлют команду спасения аж на двух вертолетах. Хотя, с другой стороны, нам удалось во время поисков обломков выследить и поймать выпрыгнувшего радиста. Так что одна неудача была несколько компенсирована неожиданной удачей.
— Все верно, сынок, — подхватил Пал Палыч с энтузиазмом в голосе, — это не просто удача, это неслыханная удача! Надеюсь, что завтра, когда американец придет в себя, мы его допросим и выясним массу для себя полезных сведений. Теперь, когда мы знаем об этом вояке достаточно много, ему уже не отвертеться от ответственности за совершенные преступления против вьетнамского народа!
— Он вовсе и не вояка, — уточнил я, — и никаких преступлений не совершал.
— Да нам-то, какое, собственно, дело, — отмахнулся полковник от моих слов. — У нас есть определенные обязательства перед вьетнамскими товарищами, и я намерен строго их придерживаться. В конце концов, вся наша деятельность слишком зависит от их расположения и содействия.
— А они и вовсе все скопом зависят от нашей помощи, — запротестовал я, — так что еще неизвестно, кто от кого больше зависит.
— Ты что же, — удивился он, — неужели пытаешься выгородить своего пленного? Выходит, поверил всем тем басням, которыми он тебя кормил? Откуда ты вообще знаешь, что он из себя представляет? Может, он в свое оправдание на ходу сочинил жалостливую историйку и тебе, дурачку, ее задвинул, чтобы ты его в лесу не бросил.
Я совсем было хотел обидеться на «дурачка», но следующей фразой полковник перевел мое внимание в совершенно иное русло.
— Ты же давеча говорил, что вытаскивал не только его, но и какую-то медсестру. Или я неправильно информирован?
— Правильно, — закивал я, — действительно медсестру. Она была из того самого отряда ополчения, который придали нам на подмогу. Звали ее Лау Линь. Нельзя ли, кстати, как-то узнать о ее самочувствии? В женские палаты в госпитале меня не пустили… Может быть, ваш авторитет как-то поможет?
— Лау Линь? — повторил Пал Палыч, непроизвольно улыбаясь в ответ на мою незамысловатую лесть. — А фамилию ее ты, случаем, не знаешь?
— Сунь, — не сразу вспоминаю я. — Да, кажется, Сунь. Она тоже может много полезного рассказать, — добавляю я, — для составления более полной картины произошедшего.
Вздохнув, полковник все же взялся за трубку телефона. По-вьетнамски он говорил хотя и с запинками, но громко и уверенно. Ведь телефонистка на коммутаторе сразу должна была понять, что с ней разговаривает высокий начальник, и поэтому она просто обязана соединить его с требуемым абонентом безо всяких проволочек и отговорок. Но в данном случае все не так просто. Прямой связи, как я скоро догадался, с госпиталем нет и пришлось дозваниваться через несколько телефонных коммутаторов. Какое-то время Пал Палыч сидел в ожидании, держа трубку у уха. В основном, он для себя все уже выяснил и выполнял мою маленькую просьбу исключительно по доброте душевной.
Наконец происходит долгожданное соединение, и он несколько оживляется. Слышу, как он два раза повторяет имя моей подружки, выслушивает ответ, потом озадаченно кашляет, благодарит и вешает трубку. Какое-то время столь внимательно рассматривает инкрустацию на столешнице, что у меня неожиданно начинают ныть зубы. Потом поднимает взгляд на меня.
— Эту твою Сунь Лау Линь, — неуверенно растягивая слова, произносит он, — вчера, оказывается, похоронили. Так что, дружочек, не выжила она. Врач сказал, если бы хоть на день пораньше…
Что он там говорил еще, я уже не слушал и не слышал. Просто дождавшись, когда Пал Палыч замолкнет, я поднялся, механически попросил разрешения выйти и, даже не дожидаясь ответа, выскочил из землянки.
Куда в тот момент вели меня ноги, я толком не понимал и только медленно брел вперед, то и дело яростно ломая ветки, будто специально лезущие в почему-то плохо видящие глаза. Хотелось завыть волком от такой вопиющей несправедливости. Почему, ну почему именно нам встретился этот дурацкий американец? Почему мы не прошли мимо его парашюта? Зачем он вообще обстрелял нас с Лау Линь? Чего ему в лесу-то спокойно не сиделось?
Но все вопросы так и оставались без ответа. Вскоре я вспомнил и о том, что ничего не знаю о судьбе всех своих однополчан, и мне стало совсем тошно. Едва лишь я представлял себе, что и они тоже погибли из-за придуманной мной авантюры, как мне становилось просто физически нехорошо. Впору было бы заплакать, но слезы не шли и только тупая боль пополам со злостью растеклась по моей груди. «Что ж, — решил я, — если судьбой мне не дано будет вернуться в нашу группу, то я попрошу полковника пристроить меня на какой-нибудь зенитной батарее поближе к Хайфону. Там что ни день, то налет и, может быть, мне посчастливится хоть там отомстить за близких людей».
Хотелось совершить что-то такое, чтобы каким-либо образом снять с души боль, и я не придумал ничего лучшего, кроме как вдрызг напиться. Не имея практически никакого опыта в данном вопросе, я поступил весьма и весьма опрометчиво, если не сказать глупо. Вернувшись в подземную деревню (благо, всю дорогу я ломал попадающиеся по дороге ветки), отыскал свою конурку и принялся в одиночку глушить горе водкой. Хватило меня только на половину бутылки дешевой рисовой водки, после чего в голове начался полный хаос. Вместо того, чтобы хоть как-то успокоиться, я разъярился еще больше и возомнил себе, что уж с кем, с кем, а с раненым мною радистом я посчитаться просто обязан. Так сказать, для разминки. И смех и грех. Вооружившись, за неимением никакого другого оружия, перочинным ножиком, я направился искать виновника смерти Лау Линь.
Планы на его счет у меня были самые жестокие, но осуществить мне их так и не дали. Забредя поначалу в помещение, занимаемое вьетнамскими переводчицами (прямо вот так, с ножом наизготовку), я произвел такой фурор, что через минуту на их отчаянные крики сбежалось не менее половины обитателей военного городка. Меня крепко взяли за руки, и как я не брыкался, быстренько препроводили в огороженный сетчатой проволокой пустовавший вольер для собак, где и заперли. Там валялся лишь кусок старого грязного брезента, который и послужил мне в ту ночь и матрасом, и одеялом. Провалившись поначалу в спасительное забытье, я спал крайне беспокойно и измученный ночными кошмарами вскочил рано, едва забрезжил рассвет. Уже можно было различить что-то вокруг себя, и я с немалым удивлением ощупал окружающую меня сетку. Посмотрел под ноги, задрал голову вверх. Словно впервые вдохнул «благоухающие» вокруг запахи и прислушался к окружающим звукам. Но, кроме жалобного поскуливания псов в соседней клетке, да мерных шагов прохаживающегося в отдалении часового, не было слышно ровным счетом ничего.
