Олекса Белобров - Обратный отсчет
Через час капитан Петренко облачился во все «с нуля». На нем были вертолетный камуфляж, такие же бушлат и кепи, и только берцы остались прежними. Из оружия — Галин «окурок» и ПМ, остальное улетело «на юга» вместе с Тайфуном. Собрав подарки, купленные вместе с Галей на рынках Кабула и Джелалабада, он вместе с Худайбердыевым прибыл на аэродром.
На том же АН-26 летел в Кабул генерал Захаров — Член военного совета Сороковой армии. Рафик Давлет, как выяснилось, был с ним на короткой ноге и «на ты», оба непринужденно беседовали без всяких чинов. Вероятно, в разговоре был упомянут и Петренко, потому что генерал поднялся и направился к нему, чтобы обменяться рукопожатиями.
И тут вышел конфуз: протянутая рука генерала повисла в воздухе. Санин правый рукав был намертво прихвачен суровыми нитками к борту бушлата, чтобы обеспечить неподвижность ключицы со вставленной в нее титановой спицей. Возникла неловкая пауза, Хантер замер, сразу взмокнув от пота, а Захаров продолжал стоять с протянутой рукой.
— Капитана Петренко, несмотря на его «звездную болезнь», судя по всему, в детстве так и не научили здороваться по-человечески, — отпустил ядовитую реплику подполковник Заснин, давний Санин враг, также оказавшийся на борту. — Он, видите ли, даже генералу руки подать не желает!
— Капитан Петренко, — зычно возразил Худайбердыев, поднимаясь и подходя к Захарову, — получил пулевое и множественные осколочные ранения в правую руку и только что вышел из госпиталя. Вдобавок у него сломана ключица, поэтому и рукав к бушлату пришит, чтобы не потревожить срастающиеся кости. Так что ты, Александр Иванович, уж прости парня!
Захаров демонстративно, как иной раз это делают политики перед телекамерами журналистов, протянул офицеру левую руку и потряс его ладонь под любезные улыбки свиты и сопровождающих. Даже подполковнику Заснину пришлось изобразить на физиономии любезный оскал.
В Кабуле Худайбердыев (маленькая месть!) приказал Заснину лично доставить капитана Петренко в Центральный госпиталь и устроить его в гостевой комнате, доложив затем об исполнении. Темно-зеленый от праведного гнева, кадровик безропотно исполнил распоряжение окружного начальства, после чего рванул на своем «уазике» во Дворец Амина — докладывать.
Хантеру, однако, было не до Заснина — он все еще чувствовал слабость после дней, проведенных на больничной койке, перед глазами плавали радужные кольца, в ушах шумело. Он едва дождался, пока водитель перетащит в отведенную ему комнату сумки с бакшишами, и сразу же отправился разыскивать отделение гинекологии.
Это оказалось несложно, а в отделение пустили без проблем: пара бутылок коньяка открыла все двери.
Галя лежала в палате одна. При виде любимого она вымученно улыбнулась. Выглядела она невероятно слабой — те же огромные глаза на пол-лица, пергаментная кожа, сеточка незнакомых морщинок в уголках глаз.
— Вот и все, разрушен алтарь твоей богини… — Слезы сами собой полились из ее глаз.
— Ничего, возведем новый, в другом месте. — Обнимая ее, гладя тело возлюбленной, Александр с невольным испугом отметил: от его Афродиты осталось не больше половины, под одеялом — кожа да кости. — Все будет хорошо, родная моя. — С трудом наклонившись и преодолевая резкую боль в сломанных ребрах, стянутых эластичными бинтами, он нежно поцеловал ее сухие губы. — С нами все будет хорошо, любовь моя! — В ту минуту он действительно верил в это. — Вот теперь для нас начался настоящий обратный отсчет этой войны…
5. Обратный отсчет
Хантер оказался прав: именно в этот серый мартовский день оба — и он, и Галя — внезапно поняли: война для них практически закончилась. И хоть в действительности она продолжалась — лилась кровь, гибли люди, горели машины, — но для этих двух молодых людей война умерла вместе с их неродившимся ребенком…
На следующий день Александр вылетел «на юга», пообещав встретить любимую уже там. В бригаде его ждали, хотя комбат встретил своего зама неприязненно. Причины на то были: существенные потери в составе первой роты, обстановка тотальной секретности — никто не имел права рассказать даже ему о деталях СПО, а также ливень наград, с необычной скоростью и щедростью обрушившийся на роту, принимавшую участие в операции.
Впрочем, и с наградами далеко не все было ладно: Дыня вместо заслуженного Красного Знамени получил вторую подряд Красную Звезду, и даже Стингер посмертно не удостоился этой высоко ценимой в войсках награды — в верхах предпочли ограничиться все той же Красной Звездой, которую вручили его семье на сороковой день после похорон.
Впрочем, хоронить было нечего — на месте подрыва «Мальвины» обнаружили большое количество человеческих останков, но идентифицировать их не удалось. Тогда Дыня решил действовать «по-военному». Сверились с медицинской книжкой покойного, весившего при жизни семьдесят пять килограммов, собрали человеческие кости с окраины кишлака в полиэтиленовый мешок, добавили кое-что из имущества, принадлежавшего бедняге — союзную форму, каску, полевую сумку, — и уложили в гроб. Когда набралось семьдесят пять кило, цинк запаяли и отправили на Родину — в райцентр Фершампенуаз в Челябинской области, получивший название еще в 1814 году в честь подвигов уральских казаков во Франции. А там старший прапорщик Пшеничко, он же Корн, сопровождавший гроб на Урал, чистосердечно поведал родным Стингера, что Анатолий погиб в рукопашной схватке…
Остальные бойцы получили награды в полном соответствии с наградными листами. И только капитан Петренко так и не дождался своей второй степени «За службу Родине» — неизвестный клерк где-то в Москве решил, что, поскольку нет прецедента награждения этим орденом офицеров ниже полковника по званию, то для молодого капитана это будет чересчур. Так что пришлось Хантеру без всякого энтузиазма принимать такую же, как у Дыни, Красную Звезду.
Худайбердыеву и Ваганову награды вручали в Белокаменной, а Тайфун вскоре покинул Афганистан и отправился в родной Прикарпатский военный округ. За день до отлета его догнала вторая по счету Красная Звезда. С заменившим его офицером капитан Петренко не нашел общего языка, а скорее всего, даже и не пытался искать…
Галя прибыла «на юга» лишь месяц спустя. Вернуть прежнюю форму ей так и не удалось — ее буквально шатало ветром. Полковник Худайбердыев исполнил свое обещание, и Гале торжественно вручили орден Дружбы народов, хотя Александр при этом не заметил на бледном лице любимой особого воодушевления.
Их супружеская жизнь также никак не налаживалась — после болезней и нервных потрясений у Гали начались серьезные проблемы «в женской сфере», и Хантер оказался «отлученным от белого тела». Вынужденное воздержание он переносил мужественно, хотя с его темпераментом это было равносильно подвигам древних аскетов, специализировавшихся на умерщвлении плоти.
Вместе с тем постоянное неважное самочувствие Гали привело к множеству конфликтов с госпитальным начальством. Афродита нужна была руководству такой, какой была еще совсем недавно — проворной, неутомимой, выносливой, веселой и сообразительной. Хантер поругался раз-другой с ее «вождями» и наконец решил серьезно поговорить с любимой.
— О рахат-лукум моего сердца! — привычно начал он, устраиваясь рядом с нею поздним вечером. — Хочешь знать мое мнение?
Галя кивнула.
— Я считаю, что тебе надо расторгнуть контракт с военно-медицинским ведомством по поводу службы в Афганистане и вернуться домой, в Самару-городок. Для этого существуют самые веские причины.
— Ты говоришь так, потому что я никуда не гожусь в постели? — На глазах Афродиты выступили слезы. — А как только я уеду, мое место сразу займет какая-нибудь Эсма? Думаешь, я не вижу, какими глазами она на тебя смотрит! — Сейчас в ней говорила только слепая ревность.
— Любовь моя. — Хантер ласково поцеловал женщину. — Твое место в моем сердце не сможет занять никто и никогда. Тем более что, как только ты уедешь, я покину госпиталь и вернусь в бригаду. Мне волей-неволей придется это сделать, потому что с твоим начальством я окончательно испортил отношения. Поверь, сейчас твое здоровье важнее всего остального. А в Куйбышев я приеду немедленно, как только нас выведут в Союз…
— Знаю я тебя! — сквозь слезы улыбнулась Галя. — Загуляешь где-нибудь на Кушке или рванешь к своей Ядвиге… Давай сделаем так. — Судя по голосу подруги, она уже давно над этим размышляла. — Я действительно вернусь домой, потому что чувствую — эта работа для такой, какой я стала сейчас, не по плечу. А ты, голубчик, как только соберешься в Союз, пошли мне весточку. Ты это умеешь — не забыл, как вытащил меня в Ташкент? А я тем временем поеду не в Куйбышев, а к своей бабе Гале (меня и назвали в ее честь) в село Богоявленское на Волге, под Жигулями. Она у меня знахарка, врачует травами, но знает и старинные наговоры, и тайные молитвы. Есть у нее и дойная коза, и русская печь. Всю жизнь прожила баба Галя вдовой — мужа ее, моего деда, расстреляли в тридцать седьмом. На нее все мои надежды: думаю, что за те месяцы, что остались до окончания войны, она сумеет поставить меня на ноги…
