Олекса Белобров - Обратный отсчет
— Стой, твою мать! — прохрипел капитан, обращаясь к механику-водителю, и сорвал с себя шлемофон, чтоб не долбал ему в уши. — Наводчик-оператор, приказываю — уничтожить термобарический боеприпас[162], находящийся на автомобиле ЗИЛ-157! Десант, в «броню»! — И сам закрыл люк на стопор.
Наводчик-оператор «Малютки» произвел пуск. Толчок корпуса бронетранспортера подтвердил: противотанковая ракета благополучно сошла с направляющей. Оператор аккуратно вел ПТУР, и на конечном отрезке траектории она стремительно нырнула вниз и угодила точно в кузов «Захара».
Взрыв чудовищной силы заставил БТР, находившийся достаточно далеко от эпицентра, покачнуться.
— Прости нас, Толя! — Капитан осенил себя крестным знамением, заметив, что повязка опять промокла от крови. — Не смогли мы тебя спасти…
— Я Хантер! — снова вышел в эфир Петренко. — Докладываю: «Мальвина» уничтожена, Стингер погиб. Вечная память!
— Возвращайтесь «на базу», Хантер! — приказал Худайбердыев. — «Песняры» уже заканчивают концерт. Карабас-Барабас угодил-таки в каминхар!
— Дай-то бог… Механик, «на базу»! — утомленно приказал Хантер, равнодушно следя за тем, как кровь капает с повязки на металл полика. — Наводчик, ко мне! — прохрипел он, выползая из отделения управления на броню.
Наводчик-оператор, ровесник Александра, поднялся на башенку и огляделся. Восходящее солнце окрасило окрестные сопки в нежно-розовые тона. Они закурили, потом капитан молча пожал руку «каскадеру». На крепкой ладони спеца остались следы крови.
— Значит, «Малютки» именно для этого первоначально предназначались? — спросил Петренко, указывая на мрачную тучу пыли, заслонившую Муравай.
— Да, — кивнул тот. — Такой вариант тоже предусматривался, — указал он оттопыренным большим пальцем назад, на окраину кишлака, превратившуюся в груду мусора и догорающих обломков…
Неподалеку от Сапамхейля бронетранспортер с трудом вскарабкался на крутой глинистый берег — наверху его поджидали еще три «коробочки». На одной из них находился Тайфун. Заметив капитана Петренко, едва державшегося в люке, Павел Николаевич перепрыгнул к нему со своей «брони».
— Ранен?! — тревожно спросил он, вглядываясь в бледное лицо земляка. — Тебе в госпиталь надо, срочно!
— Нет! — категорически возразил тот. — Едем к Дыне, хочу на Найгуля взглянуть. В госпиталь потом…
Выжав все до отказа из стареньких движков, четыре бэтээра через полчаса оказались на месте боестолкновения. Капитан Денисенко разделал кавалькаду душманских джипов под орех — на дороге, в узости между двумя сопками, еще дымились сгоревшие корпуса автомобилей, валялись трупы, под ногами чавкала грязь, перемешанная с кровью. Найгуль лежал отдельно — пуля «Утеса» пробила в его груди дыру размером с кулак.
— Фрол, сделай одолжение: принеси из «брони» ту самую кроссовку с костями, — попросил Хантер сержанта, поскольку сам едва держался на ногах. — Надо выполнить кое-какие формальности…
Вскоре останки ноги Лося были у него. Капитан присел над трупом Найгуля, вставил кость в пулевое отверстие, а затем выпрямился и сильным ударом правой ноги — той самой, на которой было когда-то разорвано ахиллово сухожилие, — вогнал ее в труп главаря непримиримой оппозиции.
— Наваль где? — цепляясь за сержанта, чтобы устоять, спросил он Тайфуна, хотя ответ был известен заранее.
— Там… Жив, но ранен, — кивнул майор. — Не вздумай убить его! — вдруг встревожился он. — Ты же знаешь, как он нам нужен…
— Если б хотел убить, давно бы убил! — Хантер зигзагом, качаясь, двинулся в указанном направлении, почти не разбирая дороги. Грудь больше не болела, глаза застилал радужный туман. Приоткрывались какие-то врата, дивные голоса звали его к себе… Стряхнув наваждение, он отчаянным усилием воли заставил свои ноги передвигаться.
Наваль сидел связанный, из разбитой брови текла кровь. Нога была прострелена, серая штанина окрасилась в бурый цвет, но он, казалось, этого не замечал. Рядом скорчился Зайд, больше похожий на перепуганного волчонка, чем на воина. Несколько раненых моджахедов угрюмо нахохлились рядом, не ожидая пощады…
— Ну что, командор, не захотел играть по-моему? — спросил капитан, едва шевеля серыми губами. — Видишь, что из этого вышло? И ракета в Муравае рванула, и отец твой погиб, и ты в плену! Где остальные деньги? — словно продолжая игру, спросил он, глядя на неподвижное лицо вторично угодившего в плен Наваля.
— Твой галава, Шекор-туран, — тяжело проговорил «крестник», — вот твоя пайса! Хатеть ми тибя абманнут, переегграт, аднака видишь, как всьо вишла… Твой взяля и на етот раз. — Слабое подобие улыбки промелькнуло на распухшем, перемазанном кровью и сажей лице пуштуна. — Вижю, тибе тожи дастался, туран… — Он взглянул на повязку на руке, пропитанную кровью.
— Досталось, Наваль, всем досталось, — криво усмехнулся капитан, левой рукой вытаскивая из ножен окровавленный «медвежатник».
— Чьто, убиват хочишь?! — Наваль вдруг опустился перед ним на колени. — Реж, я всиравно пападу сад Ридван[163], гиде пайот гурии! Братка мой, Зайд, толка ни трогайтте, — уже тише попросил пуштун, склоняя голову. — Он ничиго никаму ни зделат, ни успет…
— Вот с Зайда я и начну. — Пошатываясь, капитан шагнул к парнишке и одним взмахом острого лезвия разрезал путы на его руках и ногах. — Свободен! Буру[164], бача! — Он слегка пнул ошеломленного Зайда ногой. — Теперь твоя очередь, Наваль. — Хантер с трудом присел и левой рукой разрезал веревки на «крестнике». — Оба свободны…
Он выпрямился и указал ножом туда, где, напитанные малиновым утренним светом, сияли снеговые вершины гор.
— Наваль! Мы скоро уходим домой, на Север! Поэтому я не хочу лишней крови. Давай, вали отсюда, пока трамваи ходят! Ступай к своим ханум, к своей Мариам! И поживее, пока я не передумал! — прохрипел капитан, чувствуя, как тяжелеют веки, словно наполняясь тяжелым речным песком, и все сильнее кружится голова.
Братья стреканули по дороге, как перепуганные зайцы, и даже простреленная Навалева нога, казалось, нисколько ему не мешает. Тайфун молча наблюдал со стороны за этим спектаклем, не приближаясь и не пытаясь вмешаться.
— Дыня! — повернулся капитан к ротному. — Этих аманатов, — он указал на пленных, — в расход! Свидетелей того, что Наваля отпустили, не должно остаться!
Саню неожиданно качнуло вперед, он схватился за ротного, ища опоры, и сипло зашептал на ухо:
— И вот еще что, Володя!.. Там у меня в «броне», в полевой сумке, двадцать тысяч рублей… забери и спрячь! Семьям погибших… в Союз переправим…
Последним, что вспыхнуло в его памяти перед тем, как окружающий мир померк, были строки Омара Хайяма:
Я познание сделал своим ремеслом,
Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.
Все тугие узлы я распутал на свете.
Кроме смерти, завязанной мертвым узлом…
Снова, как и тогда, в апреле, завертелся какой-то сюрреалистический калейдоскоп: вот его на плащ-палатке тащат в «вертушку», военный медик в вертолете ставит ему капельницу, подвесив прозрачный полиэтиленовый пакет с жидкостью прямо к стойке… Потом вдруг увидел себя со стороны — как его несут на носилках по аэродрому, везут на «таблетке», потом — госпиталь. Перекладывают на стол, все выходят — щелчок, и картинка исчезла…
И снова вспышка света — он по-прежнему лежит на столе, рядом люди — это санитары, соображает Хантер. Они сдирают с него окровавленную форму, снимают кевларовый бронежилет, разрезая «липучки» скальпелями и ножницами, потому что все, что было на нем, слиплось от пота и крови.
— Ну ты посмотри! — удивляется один из санитаров, демонстрируя бронежилет остальным. — Четыре прямых попадания!
Слышно, как расплющенные пули падают на пол.
В конце концов санитары снимают и уносят все: обувь, нательное белье, даже часы, остается только цепочка на шее с личным номером.
— Капитан наш все равно не жилец, — ухмыляется один из них, с любопытством разглядывая капитанский «Ориент». — Слишком большая кровопотеря! Раньше б на полчаса…
Компания мародеров удаляется.
Хантер с полным равнодушием разглядывает себя откуда-то сверху — голый, в потеках засохшей крови, иссиня-бледный, заросший. Это тело не вызывает у него никакого сочувствия — случилось то, что должно было случиться. В то же время он слышит редкие удары собственного сердца — оно работает, легкие качают воздух, кровь продолжает бежать по сосудам, в желудке голодный спазм. Все его органы целы. Оцинкованный стол холодит спину, и он это чувствует. Он жив, он хочет жить!..
И эта картинка смазалась, свет исчез.
Снова щелчок — две медсестрички обтирают его тело ватой, смоченной смесью спирта с йодом. «Из экономии, — вяло догадывается он, — спирт можно пить, а йод — нет…» Девушки держат вату длинными хирургическими зажимами… Потом его накрывают простыней и везут на каталке в операционную. Там простыню снимают, две медсестры одновременно подхватывают его и перекладывают на операционный стол. Входят хирурги, свет опять меркнет…
