Николай Михайловский - Только звезды нейтральны
Полковник вышел со мной на летное поле и подошел к самолету Громова. Хозяин самолета стоял рядом, и на лице его еще не улеглось нервное возбуждение. Мы стали считать пробоины в фюзеляже. Их оказалось больше сотни. Громов вынул из кармана осколок снаряда.
- Вот чем нас потчевали. Но будьте уверены, наше угощение было для немцев хуже горчицы.
- Смотрите, наши опять идут туда! - сказал Николай Михайлович.
На старт выруливала девятка бомбардировщиков.
Прошло порядочно времени. Все нервничали, ожидая возвращения самолетов. Наконец из облаков вырвалась первая тройка. Самолеты сели и стали отруливать на свое место. Техники словно чувствовали, что с одной машиной случилось неладное. Они бросились к ней и по металлической стремянке забрались на крыло. Пришлось долго повозиться, чтобы снять колпак. Замки заклинило осколками зенитных снарядов, и летчик-капитан никак не мог выбраться на плоскость.
Наконец колпак стянули, и летчик спрыгнул на крыло. На лице его виднелись порезы, губы дрожали, в нем чувствовалась какая-то растерянность. Он сказал:
- Там полно «мессершмиттов», и нас вовсю клевали, я еле ноги унес. Штурман Пудов убит…
Из люка нижней кабины вынесли тело штурмана. Руки Пудова болтались как плети. Но глаза были открыты, и казалось, что он смотрит на нас. Его положили на землю, врач, расстегнув комбинезон, проверил пульс и сказал:
- Мертв!
Летчики стояли с понурыми головами. Командир части посмотрел на часы и спросил:
- Кто в готовности?
- Агафонов!
- Дайте ему старт по тому же маршруту, с тем же заданием.
Взвилась ракета. Снова загудели моторы. Три торпедоносца вырулили на старт и ушли в воздух.
Я подумал о том, с каким чувством идут в бой летчики. Вероятно, они волнуются, им страшно. Спросил об этом полковника Кидалинского. Он жестко произнес:
- Они воины, им бояться не полагается.
И тут же добавил:
- Конечно, все люди, все человека, и все испытывают страх, но на то и воля у бойца, чтобы преодолеть этот страх, взять себя в руки.
Мы пошли в столовую. За столиком в уединении сидели два летчика. Один из них был герой дня - истребитель Антонец, летавший утром на прикрытие первой группы торпедоносцев. Он сбил над караваном немецкий самолет. За обедом ему подали стопку водки.
- Это кому? - спросил он.
- Вам. За сбитого фрица, - ответила девушка-официантка.
- А нам? - разочарованно спросили еще два летчика.
- А вам за что? - спросила девушка.
- Мы наблюдали, как фрицы летели в воду.
- Ну и сейчас будете наблюдателями, - бойко отрезала девушка под общий хохот.
Мы обедали быстро, боясь прозевать возвращение Агафонова. Когда мы вернулись на аэродром, уже смеркалось. Небо заволокло тучами, посыпал густой снег. Время полета истекало, и все очень волновались. Но вот наконец послышался нарастающий гул - и из-за леса показались самолеты.
- Агафонов… А вот второй, а вот третий!
Техники кричали и прыгали, как дети.
Они хлопали рукавицами и от избытка радости начали бороться друг с другом. Но все были неприятно изумлены, когда увидели, что последний самолет принес торпеду обратно.
Агафонов сел раньше всех, вышел из кабины и направился к полковнику Кидалинскому с рапортом:
- Задание выполнено. В районе Варде обнаружил и атаковал два транспорта противника водоизмещением десять - двенадцать тысяч тонн. При отходе наблюдал взрывы.
- Хорошо. Где остальные члены экипажа? - спросил полковник.
Штурман и стрелок-радист выдвинулись вперед.
- Что наблюдали? - продолжал полковник.
- - Сперва ужасающий зенитный огонь. Восемь береговых батарей из сопок били залпами. Торпеду сбросили с восьмисот метров и тут же справа заметили немецкий самолет. Он нас не видел и шел своим курсом. А может быть, видел, но боялся подойти.
- А вы, стрелок-радист, что видели?
- Я видел столб воды. Командир сказал: «Смотрите, взрыв». Я сказал: «Нет, это еще не взрыв». Но через минуту-две вырвался большой столб дыма и поднялся к небу. Тогда я сказал: «Вот это действительно взрыв».
К полковнику подошли еще два экипажа.
Последним подошел с виноватым видом командир самолета, вернувшегося с торпедой.
- Разрешите доложить. Механизмы не сработали, нажимал на аварийный рычаг, ничего не вышло.
Полковник, не глядя на него, обратился к инженеру:
- Никого к самолету не подпускать, создать комиссию и немедленно выяснить, в чем дело.
Поздно ночью я возвратился на командный пункт ВВС Северного флота. В небольшом помещении десятки телефонов, микрофонов, динамики. Над картами и схемами склонился майор Некрасов. Он поспешил меня обрадовать:
- За эти два дня потоплено шесть транспортов, два транспорта повреждены, сбито два немецких самолета, потоплен катер и другой катер поврежден.
В момент ударов по транспортам вся масса нашей истребительной авиации была брошена наперехват истребителей противника.
Я встретил командующего ВВС. У него было сердитое лицо. Взглянув строго на меня, он спросил:
- Не собираетесь ли писать о капитане, водившем девятку бомбардировщиков?
Я ответил:
- Собираюсь, - и с восторгом добавил: - Это была геройская работа.
Генерал объяснил, что произошло: К. не выдержал маршрут, стал заходить на конвой не с моря, а со стороны берега, нарвался на огонь зениток и береговой батареи. Летчики пошли на цель, сбросили бомбы и повредили крупный немецкий транспорт. Два самолета загорелись от прямых попаданий, остальные ушли. Один самолет дотянул до Рыбачьего и там совершил посадку. Другой погиб над конвоем.
Мне стало не по себе. Еще несколько минут назад я был убежден, что К. проявил потрясающую волю и мужество: у него убили штурмана, а он все-таки вернулся.
- Я вижу, что для вас это большая неожиданность, - продолжал генерал. - Ну ничего, поживете у нас и научитесь понимать, где истинный героизм.
* * *
На этом моя поездка в авиацию закончилась, но связь с летчиками продолжалась. Григорий Данилович Попович, честно заработав себе отпуск, побывал на Дальнем Востоке, вернулся и продолжал летать. А выкроив свободный денек, появлялся в Полярном у меня дома, рассказывал много интересного о себе и своих товарищах.
Иногда мы вместе отправлялись к летчикам, и каждый день, проведенный в их обществе, приносил новые впечатления, которые отливались в газетные строки. Теперь, перелистывая комплекты «Правды», читая свои корреспонденции, я точно снова вижу картины тех давних дней.
«…Начинало светать… Из конца в конец аэродрома разъезжали бензозаправщики. У одного из самолетов под плоскостями подвешивались фугасные бомбы, к другому осторожно подвозили на тележках продолговатые, отливающие серебристым блеском торпеды.
Техник Липушкин строго и придирчиво осматривает свое хозяйство, а тем временем в землянках собрались летчики во главе с капитаном Поповичем. И вот они отправляются к машинам. Буквально в последний миг оружейники, нырнув под фюзеляж, вынимают из торпеды чеку, и самолеты уходят в воздух».
А дальше уже со слов Григория Даниловича Поповича:
«Море. Они находят караван. Их встречают ураганным огнем, но летчики упрямо идут на цель. Капитан Попович, за ним Киселев, Глушков, Дубинец. У каждого своя цель. Первым атакует ведущий. Торпеда, сброшенная в воду, стремительно мчится к борту транспорта. Теперь очередь за капитаном Киселевым. Он ведет машину низко над свинцовыми волнами. Вот оторвалась и его торпеда. Самолет сразу вырвался вперед сквозь густую завесу зенитного огня, проскальзывает между двумя транспортами, кажется, вырвался на простор, а там барражирует двухместный разведчик - «хейнкель» - охотник за подводными лодками. Несколько точных очередей, и «хейнкель», объятый пламенем, падает в воду…»
Эта корреспонденция появилась вместе с сообщением Совинформбюро: «В Баренцевом море нашей авиацией потоплены три транспорта противника общим водоизмещением 6 тысяч тонн» - и была как бы иллюстрацией этих двух строк.
Нет в живых Героя Советского Союза Поповича: после войны, вернувшись к своей семье на Дальний Восток, он умер своей смертью уже в мирные дни. Нет и его многих боевых товарищей, но их след так же, как след, проложенный Сафоновым, остался, и этой дорогой идут сегодня молодые лейтенанты, капитаны, майоры нашей могучей ракетной авиации.
Мои корреспонденции и очерки той поры носили информационный характер, были зарисовками жизни и боевой работы. Но уже тогда требовались серьезные обобщения боевого опыта, которые были по плечу лишь специалистам, знатокам своего дела. К их числу принадлежал работавший в то время в штабе Северного флота капитан второго ранга Степан Андреевич Валявский. Он был высокообразованным и всесведущим. Замкнутый по натуре, он обычно сторонился корреспондентов. Но если удавалось к нему «прорваться», то можно было узнать много интересного для себя и для газеты.
