Николай Прокудин - Гусарские страсти
Солдат вышел.
— Он что, идиот? — в сердцах воскликнул Бердымурадов
— Кто? Солдат?
— Вы мне тут не прикидывайтесь, лейтенант! Какой солдат?! Недумающих ваш!
— Неслышащих, — автоматически поправил Никита. И автоматически открестился: — Он не мой, он мне по-наследству достался.
— Какая разница! Непомнящий, Невидящий… Вбежал, понимаешь, в казарму и помочился в тумбочку дневального! Дневальный пытался что-то возразить… А ваш ротный — бац его шваброй по затылку! Он нормален, ваш ротный?
Никита неопределенно пожал плечами.
— Значит, так, лейтенант! Найти ротного, и ко мне его в кабинет! Бегом, лейтенант!
Ага, найдешь его, как же! Спрятался, поганец! А окликай не окликай — он Неслышащих…
Сволочь Витька Неслышащих объявился только на утреннем построении. Проспавшимся и бодрым. Все отрицал. А солдат? А солдат врет. А по башке его кто шваброй? А никакой швабры, сам поскользнулся, упал, очнулся, гипс, вот пусть сам скажет. Ну-ка, солдат, скажи? Я киргиз, по-русски плохо, поскользнулся, упал…
Командование махнуло рукой. И сказало «Поехали!» В смысле, проехали.
***
— Врешь! Вот сейчас врешь! — возмутился москвич Котиков. — Не бывает такого, чтоб ротный и ссыкун!
— Бывает! — заступился за приятеля Кирпич. — У меня в училище комбат был типа этого Недумающего. Постоянно норовил по пьяному делу у оружейной комнаты пристроиться.
— Ладно, поверим, — махнул рукой Большеногин. — Мели, друг мой, дальше.
Глава 5.
Запой
Общага гуляла больше недели. В запое пребывали обитатели двух этажей кирпичного барака, за исключением жильцов из четырех комнат для семейных. Они бы тоже с удовольствием присоединились, но жены отлавливали своих супругов на подходе к крылечку.
Почему народ пил? А иных развлечений и нет. Сеансы кинофильмов в Доме офицеров начинались в девять вечера, но совещания оканчивались около двадцати двух часов. Старинный телевизор в холле общежития — исключительно для мебели, без внутренней начинки. Коллективной антенны на здании не было, а в комнатах самодельные антенны ловили программы плохо. К тому же командование запрещало держать в номерах нагревательные приборы и постороннюю аппаратуру. В целях экономии электричества?.. Сукно единственного бильярдного стола было разодрано, шары отсутствовали. Шахматные доски сиротливо лежали на подоконнике без фигур внутри. И лишь полные собрания трудов Ленина, Маркса и Брежнева на книжных полках — в девственной целости и сохранности.
Двухэтажное общежитие, выложенное серым силикатным кирпичом, до водоотливов окон первого этажа покрылось мхом и плесенью. Сыростью и затхлость (и это в Туркестане!). На каждом этаже — комнаты для умывания с четырьмя раковинами у стен. Вода подавалась только холодная, кухни не было вовсе — пожароопасно. Ветхая мебель. Общий туалет позади магазина на улице через дорогу.
Словом, максимум отсутствия удобств, минимум свободного времени. И большая толпа страдающих и мучающихся от безделья и тоски молодых мужиков. Чем занять себя после одиннадцати вечера? Ничем. Или крепко выпить или смертельно напиться…
Водка и вино продавались только в городе, а маршрутка шныряла до девяти вечера. Поэтому около девятнадцати часов какой-нибудь гонец с деньгами мчался на рынок в универсам, к закрытию, наполнял сумку бутылками, авоську закуской и успевал вернуться обратно. Обычно до утра не хватало. В первую очередь, иссякали запасы спиртного: сколько ни возьми, потребности всегда превышали возможности. В поход за напитками отправлялись самые страждущие. Если гуляли обитатели комнаты Шмера, то можно было уговорить слетать на мотоцикле Шкребуса. Когда пьянствовала седьмая рота, то на стареньком «Москвиче» в нелегальный магазин мчался Власьев. Правда, затем в знак благодарности приходилось поить автовладельцев. Но бывало, что кто-то желал выпить после полуночи, а водители уже спали дома с женами, и тогда страдальцы топали пешком — полчаса туда и полчаса обратно — на окраину города. Здесь стояла хибарка с покосившейся деревянной дверью в глиняной стене, так называемое «Черное окно». Стучи в любое время дня и ночи — откроют, обеспечат всем необходимым, но по двойной цене. Когда те, что бегали за водкой, легкой трусцой возвращались, собутыльники обычно уже спали. Гонцы будили спящих, и мероприятие продолжалось.
Дыра, она и есть дыра. Будь он неладен, этот незаменяемый район! Вот если бы попасть в Небитдаг или Кызыларбат! Да хоть в Афган — «блестящая» перспективка!
Дернула нелегкая Ромашкина в такой запойный день забрести в общагу к Ахмедке, чтоб послушать магнитофон. Он вошел в фойе и сразу же увидел осторожно выглядывающих из-за дверей семейных комнат женщин. Караулят суженых… Кирпичная коробка гудела от пьяного гама, звона стаканов, бренчанья гитар, русского мата.
Бекшимов и Хакимов как малопьющие аборигены жили в угловой узенькой коморке на две койки. Окошка в ней не было, но едва ли это был недостаток. Летом через окно проникал густой удушливый воздух, которым трудно дышать, а зимой — сырой и холодный, от которого била дрожь.
Осторожно открыв дверь, Ахмедка пропустил Ромашкина в комнатку. Затем вновь лег на кровать, заложив руки за голову, и что-то замурлыкал, подпевая магнитофону. В комнате стоял полумрак, а из «Веги» тихо лились завывания восточных певуний. Индийские сменяли турецкие, персидские, а может, и арабские. Короче говоря, бабайские мелодии.
— Ахмед! Ты чего тут затихарился?.
— Тш-ш! Не мешай слушать, — замахал на Никиту Бешимов. — Сиди молча или уходи.
— Тогда поставь человеческую музыку и включи шарманку громче, что ли.
— Если громче сделаю, кто-нибудь начнет ломиться, предлагать выпить или просить денег.
— Так выпей. Все уже пьяные.
— Пить сегодня не хочу, нет настроения. Я после вчерашнего не отошел. Деньги давать не могу, а отказывать неудобно. У меня всего десятка до следующей получки осталась!
— Как десятка? Получка была неделю назад! Пропил? Потерял?
— Нет. Домой переслал для накопления, в общаге долго собирать не получится.
— А на что копишь? Машину или мотоцикл хочешь купить?
— Жену! Калым коплю.
— И что, получается? Накопить деньг? Много надо еще?
— Много! Очень много. Года два еще буду откладывать.
— Что такая дорогая невеста? А без калыма нельзя?
— Нельзя, ты что!
— Ведь пережиток, Ахмед. Феодализм. И зачем тебе покупать туркменку? Возьми бесплатно русскую девушку.
— Не пережиток. Традиция. Если я жену куплю за хорошие деньги, то это будет из хорошей знатной семьи, красивая и работящая. Найти можно подешевле, но страшную. А зачем такая? Если будет образованная, то работать и любить не станет. Требуется простая, из хорошей семьи и послушная. Будет жена — будет всегда еда и теплая постель ночью. Самое главное отличие наших «ханум» от ваших русских — полное послушание. Она ведь знает — за нее деньги плачены большие! Муж — хозяин, его слово — закон! Трудиться будет, пререкаться не станет! А от ваших теток только головная боль: наряды, косметика, подруги, телефон, споры с мужем… Нет, я лучше поголодаю пару лет.
Ахмедка при мыслях о покорной, послушной, трудолюбивой восточной красавице даже облизнулся.
— Ты супругу как собаку выбираешь — с породой, родословной. — хмыкнул Никита. — А если вот я захочу жениться на вашей «ханум»? Мне невесту бесплатно отдадут?
— Нет. И за деньги не получишь.
— Это почему так? А за большие деньги?
— Нет. Вряд ли. Хорошую девушку — только в надежные руки.
— А я чем плох? Чем плохи мои руки?
— Ты офицер, «перекати-поле». Сегодня здесь, завтра там! И вера у тебя не наша. Только если городская, какая-нибудь…
— Хм! За деньги не отдадут в жены! Хм… Я-то имел в виду — мне большие деньги, чтоб я согласился на туркменке жениться!
— Почему смеешься? Почему ты должен соглашаться за деньги? Не любишь нас, туркменов?
— Бесплатно бы полюбил! Еще полгода в этих песках посижу и соглашусь на негритоску. А с туркменкой жить… Обрезание делать? Да?
— Всё! Ты мне своими разговорами надоел! — оборвал Ахмедка. — Тебе чего надо? Зачем явился? Мешаешь мечтать!
— Ах, ты, мечтатель! Ну, извини. Пойду-ка к ребятам, развеюсь, не буду отвлекать. Думал, музыку послушать, а у тебя одно «хала-бала» заунывное. Кстати, народ по какому поводу пьет?
— Точно не знаю. Кажется, у кого-то из них второй сын родился. Жена телеграмму из России прислала. Вот гуляют…
— А до этого какая причина пьянки была?
— Развод с женой у капитана из пехоты.
— Переживал или радовался?
— И то, и другое… А еще раньше Миронюк звание обмывал. А перед Миронюком новую должность отмечал Лебедь. А на завтра намечены проводы в Афган медика-зубника.
— Все расписано на неделю вперед!.. Ладно, лежи— расслабляйся, балдей от мыслей о будущей «ханум». Только — р-руки где?! Р-руки на одеяло!
