Александр Скоков - На всех была одна судьба
Двое суток пробирались лесом, дождь лил и ночью, и днем. В кармане ни сухаря; от кислой клюквы, брусники распухли губы и десны. Несколько раз попадались тетерева – вскидывали винтовки. Сухой щелчок. Патроны, спрятанные за пазухой, не уберечь от воды – шинель, гимнастерку хоть отжимай.
Впереди забрезжил просвет. Вдали виднелось шоссе, между ним и лесом с километр вырубка. По шоссе сплошным потоком двигались танки, артиллерия, большие грузовики. Оккупанты. Организованная, вымуштрованная, нацеленная на покорение всего мира черная сила.
Слева лес близко подходил к дороге – там и решили сделать бросок. В сумерках подкрались к шоссе. Совсем близко какие-то постройки, навес. Не успели осмотреться – «хальт!». Лев бросился в кювет, и через секунду его винтовка оказалась в руках немецкого солдата. Взмах сильных рук – удар прикладом о камни, разбитая винтовка отлетела в сторону…
Утром их сдали в проходившую мимо колонну военнопленных. Не прошло и полчаса – остановка. Команда: «Евреям и политработникам выйти из строя». Здесь же, перед колонной, расстреляли немолодого военного – как оказалось позже, дивизионного врача. Первый привет от великой Германии…
В концлагере, расположенном под Сиверской, военнопленных водили обычно валить лес. Штурм Ленинграда провалился, оккупанты готовились к длительной осаде города, закладывался мощный «Северный вал». Работа с рассвета до темноты, на обед черпак баланды из нечищеной картошки, рубленой соломы и кусок хлеба. Вечером – пайка хлеба и кипяток. Спать загоняли в барак – похоже, бывший коровник. Вдоль стен нары, посреди – печь, в которую и ночью подбрасывали дрова. Начинались жестокие в тот год холода.
Лев присматривался к порядкам, к соседям по нарам. Ленинград рядом, неужели здесь зимовать?.. Однажды перед уходом в барак к нему подошел незнакомец. Широкоплеч, крепко сбит, в походке, движениях чувствуется военная выправка. Назвался: Гудков Николай Иванович, можно просто Николай. Старший лейтенант, имеет два ордена за финскую кампанию. Позже Лев узнал, что Николай закончил военное училище в Белоруссии, занимался спортом, имеет разряд по прыжкам и плаванию. Лев немного рассказал о себе.
– Член партии? – последовал вопрос.
– Комсомолец.
Гудков посмотрел на колючую проволоку, на часовых у ворот, на дальний, уже припорошенный снегом лес.
– Что думаешь делать?
Лев почувствовал доверие к этому человеку. (Он не ошибся: судьба свела их надолго; пройдя застенки лагерей, воевали потом в одной партизанской бригаде.)
– Что делать? Бежать!
Глаза лейтенанта потеплели.
– Вот и я так думаю. Будем готовиться.
Вскоре Каждан, как говорится, по воле случая стал переводчиком. (Иностранные языки в довоенных школах изучали по старым методикам, перешедшим из гимназий. Гимназисты языки знали, а не «читали со словарем».) В тот день группу пленных вывели мостить дорогу. Одному из них стало плохо – он лег на снег. Конвоир был уже тут как тут, направил ствол автомата: «Встать!». Очередь могла прогреметь каждый миг. Помимо своей воли Лев, стоявший рядом с больным, объяснил, что это не лодырь, не лентяй, он не притворяется. Конвоир повесил на плечо автомат и кивнул Льву: пошли со мной. Скучно целый день маяться взад-вперед, охранять этих доходяг, а тут возможность поговорить с русским на родном языке! Россия – страна непонятная, совсем не такая, как они представляли там, в Германии…
Вечером Лев не находил себе места. Вдруг конвоир доложит начальству, начнутся допросы: кто, что… Утром на разводке он встал во вторую шеренгу, подальше от центра. Напрасно. Начальник лагеря в сопровождении вчерашнего конвоира шел вдоль строя:
– Этот.
– Выходи!.. Откуда знаешь немецкий?
Назвался студентом из Ленинграда, Никитиным – по фамилии жены старшего брата.
– Будешь переводчиком, Никитин, – последовал приказ.
Как переводчик Лев жил теперь не в общем бараке, а отдельно, вместе с Гудковым и еще двумя пленными, имевшими технические специальности. Старший лейтенант обрадовался такому повороту дела: выбраться ночью из барака Льву было бы непросто – там все на виду.
Группа стала готовиться. Николай прихватил на работе и незаметно принес с собой кусачки. Другой пленный, работавший в строительной бригаде, обнаружил в здании бывшей школы географические карты, наклеенные на белую ткань. Под предлогом утепления обуви вынес пачку карт. Их потом намочили в воде, отделили ткань – получились белые накидки вроде маскхалатов. Каждан, получавший как переводчик две пайки хлеба, одну откладывал – копил запас. Бежать решили в новогоднюю ночь: не может быть, чтобы охрана обошлась без шнапса! К четверке Гудкова примкнули еще двое…
ПобегНаиболее подходящее место, не просматривавшееся с вышек, было у ворот. Риск большой, охрана рядом, но в то же время часовые меньше следят за этим участком. Ночь выдалась лунная, ясная, мороз – сорок. Двое охранников – похоже, «под градусом», – балагурят у ворот. В морозной тишине слышны их голоса, смех. Топчутся в деревянных «ботах», надетых поверх сапог. (План «Барбаросса» не предусматривал зимовку немецких армий в лесах, полях, на русском морозе – не запаслись даже шапками, не то что валенками.)
По-пластунски, накрывшись белой тканью, подползли по снегу к проволоке. Гудков перекусил нижнюю «нитку», вторую – один за другим выскользнули на свободу, отползли и бросились в сторону, где, по их предположению, находился Ленинград. Знали, что город не побежден, – иначе немцы раструбили бы на весь свет, устроили праздник.
Вскоре группа вышла к насыпи железной дороги. Перебежать не успели – на всех парах по рельсам катил состав. Повезло, что в насыпи оказалась дренажная труба, – в нее забились, притихли. Состав неожиданно остановился над ними. Солдаты, пользуясь минутой, выпрыгивали, боролись, топтались, согревались. Наконец гудок – состав тронулся. За эти 15–20 минут в бетонной трубе, на лютом морозе, в легких шинельках, ботинках, промерзли насквозь, с трудом двигаются закоченевшие ноги. Гудков определял направление, поглядывая на звезды, луну, – других ориентиров не было. Скорей бы выйти к лесу, укрыться в чаще, развести огонь!
Вместо леса на пути – окраина какого-то поселка: забитые, брошенные дома, ни одного огонька. Все чувствовали, что замерзают. Решили забраться в один из домов, развести костерок… И вдруг, как из-под земли – патруль. Снова пригодился немецкий: Лев объяснил, что они не партизаны, а бегут из Ленинграда, пробираются домой, на Украину. Задержал их не комендантский патруль, а «технари» из автороты, поэтому и отношение было другое. Отвели их в пустую избу, растопили печь, принесли хлеба, эрзац-кофе. Утром вывели расчищать снег – рабочих рук в автороте не хватало. Посреди двора стоял наш брошенный грузовичок – он-то, можно сказать, и определил их дальнейшую судьбу. Один из группы – Андрей, бывший автомеханик, – через Льва спросил у немца: почему машина не в гараже? Тот пренебрежительно махнул рукой:
– Русское железо…
– Можно посмотреть?
Немец пожал плечами. Андрей открыл капот, немного покопался, попросил два ведра кипятка. Когда двигатель дал выхлоп и машина покатила по скрипучему снегу, сбежались ремонтники. Похлопывали умельца по спине, улыбались: гут, гут, прима! Особенно был рад старший из них, мастер Курт. Дармовые рабочие руки, да еще один из русских – специалист!
После рабочего дня, поужинав остатками из немецкой столовой, укладывались спать в теплой избе. Но было их только пятеро. В первую ночь в суматохе немцы не обратили внимания, что их было шесть человек. А под утро, пользуясь отсутствием охраны, один из бежавших, богатырь-кузнец, незаметно скрылся – решил в одиночку пробираться в Ленинград. Укладываясь спать, думали: где он, что с ним, далеко ли уйдешь при таком морозе…
И вдруг – стук двери, конвоиры кивают: выходи! По лицам пришедших видно: что-то случилось. (Позже выяснилось, что беглец, поскитавшись на морозе несколько часов, решил вернуться в поселок, чтобы где-то согреться; был схвачен патрульной службой и после «обработки» признался, кто они и откуда.) В дежурном помещении за столом отдавал распоряжения обер-лейтенант.
Взглянув на вошедших, сказал помощнику:
– Эти русские попробовали свободы. Теперь их не удержишь. Расстрелять.
Лев не чувствовал страха – чему быть, тому быть… И вдруг мастер Курт, тоже пришедший с конвоирами, щелкнул каблуками, вытянулся:
– Герр обер-лейтенант! Они хорошие специалисты – могут принести большую пользу Германии.
Обер-лейтенант пристально изучал каждого, от лица к лицу. Наконец – решение:
– Передай своему командиру: под его и твою ответственность. Сбегут – вас обоих на фронт.
– Яволь!
Курт Швабе, в мирной жизни автогонщик, оказался совсем не плохим парнем. К пленным относился без высокомерия, не давил непосильной работой. Расспрашивал Льва о России, о русских традициях, нравах, порядках…
