Лев Самойлов - Паутина
— Кандидат… Раньше был в комсомоле…
— Отлично… Так вот, слушайте. Даю вам, как молодому коммунисту, поручение. Вы должны выполнить его точно, иначе испортите нам все дело…
— Я готов, товарищ полковник, сделать все, что необходимо. Я готов…
— Не сомневаюсь, — прервал его Дымов и улыбнулся. — Пока от вас требуется немногое… Прежде всего давайте посмотрим с вами одну фотографию.
Дымов вынул из пакета фотокарточку и протянул ее лейтенанту. С карточки на Рябинина глянуло худое, хмурое лицо гостя, которого он видел в квартире фрау Гартвиг за день до своего отъезда. Рябинин невольно отшатнулся в изумлении. Правда, на фотографии старик казался моложе, его жилистую шею подпирал высокий белый воротничок со старомодным черным галстуком; выглядел он торжественно, как на параде, но Андрей сразу узнал его.
— Это тот самый, которого я видел у Гартвиг, — возбужденно проговорил Рябинин, возвращая карточку. — Безусловно. Это он!
— Вы не ошибаетесь?
— Нет, ошибиться невозможно… На снимке даже бородавка заметна. Поглядите.
Дымов тоже внимательно всмотрелся в фотографию, мельком оглянулся на стоявшего позади Уварова и снова спрятал в пакет.
— Спасибо, лейтенант, — в голосе Дымова Рябинин уловил что-то теплое, задушевное. — Я тоже думаю, что вы не ошиблись. Нет, лейтенант, мы с вами не ошиблись, — повторил полковник, подчеркивая слово «мы». — А теперь слушайте меня внимательно. О вашем приходе к нам — никому ни слова. В том числе — ни сестре, ни ее мужу… Не подумайте о них ничего плохого — так нужно в интересах дела и для их спокойствия. Понятно?
— Понятно! А о том, что произошло в Берлине?
— Об этом можете говорить. Только не пытайтесь делать какие-либо выводы, они преждевременны. Возможно, вы нам понадобитесь. Нам нужна будет ваша помощь. Вот вам наши телефоны — мой и капитана Уварова.
Дымов записал номера телефонов и протянул лейтенанту листок, вырванный из блокнота.
— Если появится необходимость — звоните. Если вы нам будете нужны — вызовем. Ясно?
— Ясно.
— Где вы собираетесь остановиться?
— Я еще не решил, товарищ полковник. Хотел пожить у сестры… Но, может быть, мне лучше устроиться в гостинице, в офицерском общежитии?
— Что ж, пожалуй, это неплохо. Устроиться сумеете?
— Поеду в комендатуру. Надеюсь, что в общежитии койка найдется.
— Ну, хорошо. Если будут затруднения — позвоните, я вам помогу. А теперь — спасибо за приход. Желаю успеха… Побольше отдыхайте, побывайте в театрах, музеях, на стадионе «Динамо». Небось, любите футбол?
— Болею, товарищ полковник…
— Не сомневаюсь. Ну, а любимая девушка, невеста, есть? Ждет, наверно?
Рябинин замялся, не находя слов для ответа. Дымов хитро подмигнул:
— Секрет? Ну, раз так — спрашивать не буду. В эти секреты мы не вмешиваемся. Давайте ваш пропуск, лейтенант.
Дымов расписался на пропуске, прихлопнул его небольшой печатью и, пожимая руку лейтенанту, проговорил:
— До скорого свидания… Рад был с вами познакомиться.
Когда Рябинин вышел, в кабинете воцарилась тишина. Уварову хотелось о многом спросить, узнать, что сообщил лейтенант, что за фотографию принес и показал полковник, но он привык не задавать лишних вопросов и ждал, когда начальник заговорит сам. Дымов, наклонившись над столом, казалось, что-то обдумывал, взвешивал, сопоставлял. Прошла минута, другая… Наконец полковник поднял голову и медленно сказал:
— Поспешность в суждениях ведет к неправильным выводам, уважаемый Алексей Петрович.
Уваров не выдержал:
— Это упрек, Сергей Сергеевич?
— Если хотите — да, упрек.
— По какому поводу?
— По поводу того, что поспешность обычно ведет к неправильным выводам. Впрочем, вы все сами поймете — и очень скоро. Скажите, как с заданием по делу Барабихиных?
— Все в порядке, товарищ полковник.
— Точнее?
— Барабихины ведут замкнутый образ жизни. Почти нигде не бывают, да и к ним редко кто захаживает. Майор и дома, очевидно, работает.
— Дома?
— Так точно… А жена днем — в городе, вечерами — дома. Нормально живут!
— Очень хорошо. И все же сейчас нам особенно важно быть начеку. Да присаживайтесь, Алексей Петрович, чего зря стоите?
Капитан присел на стул и спросил:
— Сергей Сергеевич, что-нибудь новое произошло, дополнительные данные получили?
— Получил, дорогой товарищ, получил! И совсем с другой стороны.
— Что именно? — Уваров подался вперед.
— Лейтенант Рябинин, который только что был здесь, — родной брат жены Барабихина. Он сегодня приехал из Берлина. Он должен был привезти сестре подарок от фрау Гартвиг, кольцо.
— Гартвиг! — не удержался капитан. — Мы о ней запрашивали.
Дымов постучал пальцем по пакету, который лежал перед ним на столе.
— Вот здесь ответ из Берлина на наш запрос. Домохозяйка Марта Гартвиг — мать активиста Союза свободной немецкой молодежи Пауля Гартвиг — честная, лояльная немецкая женщина. — Он помолчал и тихо добавил: — Ее уже нет в живых. Два дня назад она погибла под колесами легкового автомобиля. Об этом же нам сообщил лейтенант Рябинин.
Полковник умолк и задумался. Молчал и капитан Уваров. Так прошло несколько минут. Полковник вышел из-за стола и зашагал по кабинету.
— Возможно, что смерть фрау Гартвиг — трагическая случайность. В таком городе, как Берлин, она вполне вероятна. Но все, что предшествовало этой смерти, — очень странно, очень странно. Попробуем, Алексей Петрович, разобраться в том, что у нас есть…
Сергей Сергеевич подошел к столу, взял лист бумаги и размашисто написал: «Лаборатория „С“ — Барабихин», заключив эти слова в большой квадрат. Он соединил его с маленькими квадратиками и кружочками, каждый из которых имел свое название. Слева от большого квадрата он расположил всех, известных ему по Берлину лиц: владелец комиссионного магазина Штрумме, тонкой чертой соединенный с Гартвиг, тянулся далее через Рябинина к сестре лейтенанта и к Барабихину. А справа от большого квадрата появилась Липатова, с нею пунктиром был соединен Сиротинский. Подумав несколько секунд, Сергей Сергеевич зачеркнул линию, соединявшую Сиротинского и Липатову, и квадратик с Сиротинским оказался изолированным, но ненадолго. Возникла новая линия, она тянулась от Сиротинского прямо к Барабихину и останавливалась где-то на полпути, как выпущенная, но еще не долетевшая стрела.
Потом твердо, не раздумывая, Дымов соединил линии, идущие от кружочков с именами Штрумме и Сиротинского, и над точкой их соединения надписал — «Берлин».
Алексей Петрович Уваров внимательно следил за возникающей на бумаге схемой… Он начинал понимать ход мыслей начальника… И для него тоже схема переставала быть безжизненным, непонятным и неумело сделанным чертежным наброском. Она превращалась в поле боя. На схеме жили, сталкивались люди — друзья, враги; их планы, устремления, судьбы причудливо и пока еще не совсем ясно переплетались, противостояли друг другу. И в наступившей тишине, глядя на склоненную над схемой седую голову начальника, капитан Уваров ощутил прилив радости за то, что партия доверила ему, Уварову, большую и трудную работу чекиста, поставила его на линию огня.
— Алексей Петрович, — внезапно спросил Дымов. — Барабихины живут в отдельной квартире?
— Нет, Сергей Сергеевич. Я же докладывал. В квартире три комнаты. Две из них занимают Барабихины, а в третьей живет одинокая женщина. Учительница 254-й средней школы Анна Андреевна Кротова.
Выслушав помощника, Дымов прищурил глаза и тыльной стороной руки потер лоб, обдумывая внезапно возникшую мысль. Видимо, эта мысль пришлась весьма кстати, так как полковник, продолжая все так же щуриться, с довольным видом взглянул на Уварова и сказал:
— Вот что, Алексей Петрович! Бери-ка машину и быстро, вежливо, аккуратно доставь сюда соседку Барабихиных. Как ты ее назвал?
— Кротова Анна Андреевна.
— …Анну Андреевну Кротову… Без шума и посторонних глаз.
Уваров встал:
— Есть, Сергей Сергеевич! Разрешите идти?
— Иди, да поскорее!
Когда капитан вышел, полковник еще несколько секунд сидел в задумчивости, потом неторопливо снял телефонную трубку, набрал номер и попросил начальника немедленно принять его.
Глава восьмая. Увлечение Таси Барабихиной
Жене инженер-майора Ивана Васильевича Барабихина Таисии Игнатьевне Барабихиной шел 26-й год, и это очень огорчало ее. Она решительно не хотела стареть и свои 26 лет считала «ужасным возрастом». Об этом она обычно говорила с напускной грустью, которая все же не могла скрыть ее жизнерадостности и женского кокетства.
Выглядела Тася очень молодо, и многие знакомые, любители угадывать возраст, обычно ошибались — и давали ей не больше 20 лет. На смуглом овальном лице с правильными чертами выделялись черные блестящие глаза, искрившиеся весельем. Голову украшала замысловатая прическа из светлых, с золотистым отливом волос. Платья и костюмы спортивного покроя отлично гармонировали с ее стройной фигурой. Всем своим обликом она была похожа на девушку, только что вступающую в прекрасную пору своего расцвета.
