Андрей Марченко - Терракотовые дни
— А это хто? — спросил Гайтан.
— Мой друг, — ответил Бойко.
— Друг, — ухмыльнулся Гайтан, — в твоем возрасте пора бы с подругами ходить…
На шум вышел хозяин: старый грек, то ли смуглый от природы, то ли закопченный на кухне. Грек слишком уж старый, чтобы быть честным.
— Ты отходишь от темы, — напомнил Владимир.
— От какой такой темы?
— Дядя Алик, — спросил Бойко, хотя грек подошел бы к нему в деды, — а скажите, стену, возле которой Небельмеса шлепнули, разве уже заштукатурили?
Дядя Алик не ответил, впрочем, это было лишним — все отлично знали, что к стене со времен революционных бурь никто не прикасался. К этому месту относились почти с мистическим трепетом, разве что мальчишки раскрошили кирпич в одном месте и выковыряли пулю. Об этом из присутствующих не знал только Ланге. Впрочем, чем был знаменит Изя Небельмес, он тоже не знал.
— Ах, вот о чем ты… Только что я тебе хочу сказать — смотри, чтоб к этой стенке тебя не прислонили. Власть поменялась!
— Это не ваша власть! — крикнул Ланге. — Это власть фюрера и арийской нации!
— Пошел в задницу со своим фюрером… — не глядя на него, ответил Гайтан.
Этого Ланге не стерпел, попытался выхватить пистолет.
Но рука, вместо того, чтоб скользнуть к кобуре под пиджаком, пошла под жилет, затем запуталась в ремнях. И к тому времени, как он рука схватилась за рукоять пистолета, на Ланге уже смотрел вороненый ствол обреза.
— Руку медленно вытаскивай. И смотри мне без фокусов, я с войны контуженный… Руки за голову…
Отто так и сделал.
— Петь… — бросил Гайтан подручному, — метнись кабанчиком, обыщи фраера.
Попробовать его скрутить, — подумал Ланге, когда его стали обыскивать. Нет, этот выстрелит и через свою маму.
На стол лег «Вальтер». Подручный вернулся на свое место, стал, облокотившись, рукой на столешницу.
— А тебе, — просил Гайтан Владимира, — так понимаю, новые хозяева оружия не дали.
— Степа, — сказал Бойко, — ну ведь не кончится это добром. Брось ты это занятие. Иди хоть колодцы рыть, вон какую рожу отъел…
— А если не пойду?
— Тогда тебе выроют могилу.
— Да, и что ты выступаешь, Бойко, ты же ведь никто!
— Ошибаетесь… Этот человек, — Владимир указал на Ланге, — шеф немецкой полиции в этом городе.
— В самом деле?..
Ствол качнулся в сторону Ланге.
Что он делает, — пронеслось у того в голове, — он всех нас погубит.
И тут Бойко ударил.
Махнул рукой, так чтоб из рукава вылетел нож, перехватил его, всадил его в руку подручному. Пришпилил ее к столешнице.
Тем же движеньем бросил солонку в лицо Гайтану. Тот пальнул раз, но как-то высоко, выбил труху из потолка где-то в углу.
Владимир поднырнул под выстрел, ударил головой в живот Степану. Вместе рухнули на пол. Бойко удалось уложить Гайтана лицом вниз, заломить руки. Но бандит крутился под ним юлой…
— Браслеты! — протянул руку к Ланге.
Тот стоял растерянный и удивленный.
— Наручники! — повторил Бойко. — Дайте наручники!
Отто достал их откуда-то сзади, из-за спины, вложил в руку Владимира. Тот затянул их туго.
Бойко поднял обрез, передернул два раза затвор — на землю со звоном вылетели стреляная гильза и патрон. Было видно, что рубашка пули оцарапана. Ланге передернуло от отвращения: такие пули в теле разбрызгивались, превращая кости и органы в кашу.
Минут через пять вывели арестованных из кабачка. У Петьки руки были связаны полотенцем. Другим таким же перевязали рану.
То ли от боли, то ли от обиды, то ли попросту от соли по щекам Степана текли слезы.
— Ну-ну, — успокаивал его Бойко, — может быть, все обойдется. Ты же никого не убил? Или замочил таки?..
* * *Ланге почесал затылок. Получилось довольно по-русски: замешательство, смешанное с растерянностью. Чтобы не видеть эту нелепость, Бойко отвернулся. Но Отто его окликнул:
— Владимир?..
— Да? — ответил тот, не оборачиваясь.
— Я тут подумал… Вы вчера, вероятно, спасли мою жизнь.
— Бывает… — согласился Бойко. — Не стоит благодарности — это моя работа. Разве не так?
— Возможно… Но, наверное, я все же должен вас поблагодарить?..
— Это ваше дело. Сложись положение еще раз как вчера, я поступлю так же. Вне зависимости от того скажете вы мне сейчас «спасибо», или нет. Это рефлексия… Мне ваша благодарность, в общем-то…
Бойко замолчал, подбирая нужное слово. Но так и не нашел его и счел за лучшее молчать.
Ланге набрал воздух и выпалил.
— Когда у вас день рождения?
— В июле.
— Ну ничего, у меня вам подарок.
Он подал пакет:
— Возьмите…
— Что там?
— Откройте, посмотрите…
Бойко принял пакет, на ощупь в нем было что-то мягкое. Он развернул бумагу. Поверх лежала рубашка оливкового цвета и костюм из чесучовой ткани.
— Я бы подарил вам еще и ботинки, но вашего размера не знаю, спрашивать не стал, потому что это бы испортило сюрприз. Купите сами…
— Но я не могу это взять! — ответил Владимир. Но пакет не вернул.
— Можете… И возьмете, — Ланге был явно доволен собой, — честно говоря, одежда не новая. На рубашке сзади следы от краски. Отстирать их не удалось, но носить под пиджак рубашку можно. Костюм, вероятно, не по сезону, но я его брал на случай какой-то грязной работы, вроде, ходить по катакомбам. К счастью, катакомб здесь нет…
Бойко поморщился: катакомбы здесь были. Верней, они именовались сливным коллектором или ливневой канализацией. В самом высоком месте по ним можно было идти пригнувшись, но обычно — на коленях. В былые времена Бойко спускался туда часто — туда ныряли бандиты, сбрасывали в коллектор оружие и уворованное. И не было ни одного большого дождя, чтоб кого-то водой не утянуло под землю. Обычно туда он лез голышом, потому что иначе одежду просто можно было выкидывать.
— Это еще не все…
Ланге наклонился и достал из нижнего ящика стола иной пакет. Тот был меньше и явно более тяжелый.
— Я дам вам «parabellum»[6], — продолжил Отто, — видит бог, сыщик без оружия у меня вызывает смятение. Не волнуйтесь, я купил его частным образом.
— Вы не боитесь, что ваше оружие обернется против вас?..
— Я рад, что вы задали этот вопрос. Если бы его не было — я бы, действительно, боялся. Не буду брать с вас клятву. Доверюсь вашему честному слову.
— По странному совпадению, я клятв не даю. Если моему слову нет веры, то что проку с клятв?
Бойко вскрыл коробку. Parabellum был швейцарским, с крестом на ствольной коробке. Тут же лежало две упаковки патронов — по две дюжины в каждой.
— Расслабьтесь, Владимир, жизнь продолжается. Если хотите, я подам о вас прошение? Мы объявим вас фольксдойче, и месяца через два вы будете унтер-офицером СС…
— Не хочу.
— Кстати, вы не член партии? В смысле не коммунист?
Бойко задумался и покачал головой?
— Вероятно, даже не сочувствующий…
— Хм, а как же карьера?..
— Это да… Но с иной стороны, партсобрания отнимают слишком много времени. Я просто делал свое дело… Тем паче, что почти все бандюги беспартийные… И я не хочу быть партийным. Ибо партии приходят и уходят. Бандиты остаются.
Планирование ограбления
— Сколько?
Колесник посмотрел на часы:
— Три минуты.
— Не густо.
— Не то слово…
Вообще-то, Колесник округлил — получалось и того меньше — две минуты и пятьдесят секунд.
Ровно столько занимала прогулка неспешным шагом от комендатуры до банка. Подмога подошла бы еще быстрей.
— А если попробовать отсечь?
— У нас нет столько людей.
Собственно, людей не было вовсе. Либин порывался начать вербовку команды, но Колесник просто составил список тех, кто был в зоне досягаемости, сидел без дела. Звать никого не стал:
— Будет день — будет пища… — ответил он Женьке. — Я еще не знаю, кто именно мне понадобится, а кто нет…
Это означало — плана еще нет. Никакого…
Либин и Колесник прошли вдоль стены банка, перешли улицу. Свернули в переулок, зашли в арку, присели во дворе на ограду палисадника.
Через проем было видно часть улицы, стену банка, что выходила в проулок.
— Ты, знаешь, в советские времена думал о налете на этот банк.
— Ну и как?
— Тогда, признаться, было чуть попроще. Свободная смена играла в домино в подвале. Летом форточка была открытой, ну и хватило бы гранаты, чтоб выбить половину охраны.
— А дальше?
— А дальше я повзрослел. Это банк. Это тебе не чемоданчик на бану стебнуть.
— Все так плохо?
Колесник задумался и кивнул:
— Все гораздо хуже. Старая власть сидела здесь десятки лет: за это время у них отрос живот, замылился глаз. Если дверь была закрыта больше трех лет, о ней забывали. А немцы, вероятно, по прибытию перетрусят здесь все от фундамента до чердака.
