Андрей Алдан - Армия обреченных
Внешне жизнь группы генерала Меандрова в лагере Ганакер шла как будто бы нормально, как и должно быть в нормальной войсковой части. В лагере стремились поддерживать определенный внутренний порядок. В июле месяце провели спортивный праздник. Успешно работали курсы по подготовке шоферов. Продолжал выступать ансамбль песни и пляски (хор пор. Костецкого). По средам и воскресеньям в лагерь приходили из Ландау женщины и эти дни были праздником для семейных офицеров и солдат. Устраивались концерты, на которых постоянными гостями были часто американские офицеры, в их числе командир 26-ой бригады полковник Пека. По-прежнему эти американские офицеры сыпали заверениями, что никто в руки советских властей выдан не будет. В июле месяце, как я уже говорил, в лагерь прибыл из штаба 3-ей американской армии инспектор войск пехоты (полковник, фамилия его осталась неизвестной), который предложил переформировать части в «строительные роты», дабы тем самым иметь основание говорить, что русские военнопленные в соответствии с Ялтинским соглашением, задерживаются для восстановительных работ в американской зоне.
Американская комендатура во внутренюю жизнь частей не вмешивалась совершенно. Как во всякой войсковой части, небольшой штаб генерала Меандрова руководил обычной жизнью лагеря. Все офицеры находились на своих командных должностях, свободные от командных должностей находились в так называемой сводной офицерской роте при штабе.
X. РАЗВАЛ
Но весь этот воинский распорядок и воинский вид не давали права говорить, что «на Шипке все спокойно», особенно к концу пребывания в лагере Ганакер.
Внутри частей, в душе каждого солдата и офицера шла глухая борьба, падала военная дисциплины и моральное состояние людей. Постепенный распад войсковой организации был обусловлен несколькими факторами внутреннего и внешнего порядка.
1. Нарастала неизбежная неудовлетворенность существующим положением, каждый начинал задумываться: как долго будут держать нас в лагере? Мы не нацисты, не СС'овцы, не преступники. Неужели «демократы» американцы не понимают этого? Солдаты и офицеры, несмотря на заявления американских офицеров о «невыдаче в руки советских властей», чаще и чаще начинают приходить к мысли именно о возможности выдачи. Что делать?
Этот вопрос мучает многих. Увеличивается количество побегов из лагеря. Побеги действуют на остающихся в лагере двояко: некоторых они возмущают тем, что люди «бросают в беде своих товарищей», а некоторых увлекают или, во всяком случае, вносят внутреннюю тревогу: «Что же мне делать?»
2. С разрешения американской комендатуры, лагере часто посещают советские представители. Внутри лагеря образовались советски настроенная группа солдат и офицеров, началась агитация с той и с другой стороны и бесконечные споры в палатках. Одни нападают на советский режим, другие «разоблачают» западно-европейский демократизм и, в конечном счете, стоит опять один и тот же вопрос: что делать? Однажды советская группа провела собрание около лагерной сцены. По просьбе ген. Меандрова, официально оформившуюся советскую группу выделили в особые палатки, но общение ее с остальными людьми в лагере, конечно, продолжалось. Лагерь открыто бурлил. Следует заметить, что из Ганакера добровольно выехали в Советский Союз только 418 человек, но вопрос о том — ехать или не ехать — ставили себе большинство.
Добровольно выехали в СССР некоторые старшие офицеры как, например, начальник отдела формирований РОА полковник ДЕНИСОВ, командир сводного полка полковник МАКИЕНОК, преподаватель офицерской школы полковник СКУГАРЕВСКИЙ и др. Все эти лица уходили из лагеря тайно, переходя под защиту советского представительства, находящегося в Ландау. И, как это не странно, тайный побег старших офицеров вызвал своеобразную реакцию: количество просоветски настроенных людей уменьшилось. По отношению ушедших везде слышались эпитеты: «Сволочи!» «Шкурники!» «Шкуру свою спасают за наш счет!» Когда полковник Денисов появился было в лагере с советскими представителями для агитации за возвращение на Родину, то над ним чуть было не устроили самосуд. Спасло его быстрое прибытие американской охраны к месту сборища.
Советская агентура, способствуя распаду целостного войскового организма, главный огонь направила против офицеров, которые стремились поддерживать дисциплину. Одновременно она умышленно «клеймила позором» тех офицеров, которые уходили из лагеря (но не к советам!), говоря, что и офицеры бегут из лагеря, бросают солдат на произвол судьбы. Они боятся ехать домой, страшась справедливого возмездия советского народа. Солдатам нечего бояться, — солдаты должны ехать домой, и им там нечего не будет…
3. В связи с угрозами советских представителей, говоривших, что если в лагере будет вестись антисоветская агитация, то весь лагерь будет репрессирован — значительная часть офицеров, в том числе и старших, стала высказывать недовольство существующим в лагере воинским порядком. Они говорили: «Зачем нам дразнить быка красной тряпкой. Mы делаем, словно нарочно, всё, чтобы показать, что в лагере находится нормальная войсковая часть. Все атрибуты воинской части, как-то приказы по частям РОА, поверки с музыкой, грибы на линейках, сигналы дневальных, дежурных, рапорты, лагерную гауптваху, всё это надо отменить. Надо перестать на что-то надеяться, и понять, что мы превратились в военнопленных и просить американцев отделить офицеров и солдат, как это обычно положено в лагерях военнопленных».
Офицеры, державшиеся подобного образа мыслей (нельзя утверждать, что все они не были просоветски настроены), скоро перешли от слов к делу. Они вели соответствующие разговоры среди других офицеров и даже среди солдат, а тем самым способствовали развалу дисциплины и организованности. Опять всё тот же вопрос мучает людей — что делать?
Командующий группой генерал Меандров в этом вопросе занял совершенно четкую, до конца последовательную линию поведения. Он неоднократно говорил: «Спокойно ждать. Из лагеря никто не должен уходить, уход из лагеря ухудшает положение остающихся. Никаких документов (гражданских) с воли для офицеров и солдат не приобретать. Мы не преступники, а честные идейные борцы и нам нечего бояться выдачи в руки советских властей, порукой тому демократические государственные принципы, существующие в Америке и честное слово американских офицеров. А если бы что-нибудь подобное и началось в лагере, то все мы выйдем на площадь и пусть нас убивают на месте, но я верю, что до этого никогда не дойдет и демократическое правительство Америки, взявшее нас под свою защиту, не даст погибнуть нам»….
Многие из старших офицеров не были согласны с генералом Меандровым. Одно время у них возникла мысль о необходимости создать при Меандрове «Военный совет» с тем, чтобы фактически отстранить его от руководства или даже просто «переизбрать», т. е. потребовать ухода его с должности Начальника группы, а также и ухода с должностей некоторых других офицеров. Этот проект не был осуществлен, потому что офицеры, коим был предложен этот вариант действий, не согласились с ним, считая его вредным в данной обстановке. Смена руководства в лагере («революция») повела бы еще к большему организационному распаду. И к тому же «снимать» Меандрова было уже поздно, поскольку процесс дезорганизации глубоко вкоренился в организм, да и не было подходящей фигуры для замены. Всякий новый «выбранный» начальник лагеря оказался бы в руках и на поводу страстей толпы и как только он попытался проявить свою волю, то немедленно был бы «переизбран». Начались бы бесконечные митинги и выборы «угодных» офицеров (т. е. наименее дисциплинированных) в ротах и командах.
Генерал Меандров, идейно убежденный и ослепленный безграничной верой в демократию, считал, что англо-американцы не дадут погибнуть власовцам. Поэтому, волей-неволей, офицеры, несогласные с его установками, действовали «в обход» его указаний и вопреки им. Это, конечно, также не способствовало поддержанию дисциплины. Перечисленные выше причины распада войсковой организации в группе генерала Меандрова являются фактически делом внутреннего, точнее политического порядка, когда каждый человек с мучительной душевной борьбой должен был ответить на вопрос: что делать?
Внешним фактором общего падения дисциплины и разложения войскового организма стал вопрос питания, вопрос желудка, когда офицеры и солдаты перестают быть солдатами и офицерами и превращаются в сборище, в толпу. Многие переходят вновь в состояние пленных, какими все они еще недавно были в немецких лагерях.
Начиная с первого дня перехода на американскую сторону (т. е. 9. 5. 45) и до 18-го августа, части РОА не находились на плановом снабжении американских хозяйственных организаций, продукты поступали из трофейных запасов со случайных складов и, как говорят, было «то густо, то пусто». Никто не мог сказать, привезут ли завтра хлеб, мясо, картофель, горох, и если и привезут, то сколько. В то время, пока часть размещалась в Кладене, было разрешено производить закупку у местного населения, что при наличии некоторого собственного запаса, позволяло давать людям более или менее нормальный рацион. В Ганакере, первые две недели, вообще категорически были запрещены самозаготовки продовольствия. Потом комендант лагеря то давал разрешение, то отменял его. В конце июня комендант, подполковник Бренон («Грозный Бренон»), в наказание за то, что несвоевременно и не все были собраны лопаты, выданные лагерю, лишил лагерь получения продуктов на пять дней. И в течение этих дней в лагерь не привезли ни одного грамма продовольствия. (К таким «мероприятиям» коменданты лагеря прибегали неоднократно).
