Игорь Срибный - ПЛАСТУНЫ
Когда хиджреты исчезли в ночи, Караташ поднялся вверх по склону саженей на сто и обратился в слух, потому что увидеть что-то в кромешной тьме предгрозовой ночи было невозможно.
Из лагеря урусов доносились только обычные звуки походного военного стана - похрапывание коней, слабые стоны раненных, приглушенные расстоянием, изредка доносилась перекличка дозорных: протяжное и тоскливое «слу–у–ша-а-й!» В саклях ни одно окошко не светилось, видимо узкие бойницы окон, казаки завесили чем-то плотным, чтоб не видно было огоньков свечей.
Караташ поднялся на склон, потому что ожидал условного знака хиджретов, которые, после того, как уничтожат дозорных урусов, должны будут послать в небо стрелу, обернутую промасленной и подожженной холстиной.
Ждать пришлось долго, но вот, наконец, горящая точка взмыла в небо, разбрызгивая вокруг себя искры, и Караташ, на пятках скатившись с пригорка, повел в русский стан свою группу. Хиджреты шли быстро, свободно ориентируясь в полной темноте, хотя и тащили на себе, помимо основного оружия, мешки с порохом и мотки огнепроводного шнура.
16. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПЛАСТУНОВ
Как и предупреждал Уляб, дорога оказалась невероятно тяжелой. В некоторых местах тропа сужалась настолько, что приходилось сходить с коней и передвигаться боком, буквально прилипая к скале и цепляясь за малейший уступ. Но как ни тяжел был подъем, спуск оказался еще сложнее. Предательски выглядевшая надежной земля, промоченная дождями, и на вид сухая лишь сверху, вдруг начинала ползти под ногами коней целыми пластами, обнажая каменное ложе – влажное и скользкое. Но привычные к подобным переходам кони, не шарахались и, не выказывая страха, вдруг становились поперек сползающего пласта и начинали передвигаться змейкой, выбирая почему то места, поросшие мелкой травой. Прошло немало времени в пути, пока Заруба понял хитрость горских коней – там, где трава мелкая, невысокая, там, значит, и грунта мало и корням некуда развиваться. Потому кони и выбирали такие места, не опасаясь оползня, что земли там мало и просыхает она быстро.
Когда уже в сгущающихся сумерках вдали показались сторожевые башни селения, где их ожидал недолгий отдых и, Бог даст, горячий ужин, только тогда пластуны заметно приободрились и воспрянули духом. Но главное, они пришли вовремя, даже немного раньше, чем планировал Заруба. А значит, можно было спокойно, без суеты подготовиться к встрече с хиджретами.
Встреча с сослуживцами и егерями была радостной. Каждый старался чем-то угостить вновь прибывших, зная, как нелегко было им там – в кошаре, в отрыве от основных сил, полагаясь только на Господа и на себя.
Заруба сразу уединился с полковником Зырянским и доложил ему о плане хиджретов нападения на стан, не вдаваясь в подробности, откуда ему стал известен этот план. Полковник, пораженный коварством шамхала, рвал и метал, но Гнат быстро успокоил его, рассказав о том, каким образом они пресекут попытку атаки горцев и надолго отобьют охоту людям шамхала предпринимать подобные попытки.
Быстро спланировав схему обороны и распределив казаков и егерей, которые будут отправлены на гребень, противоположный тому, по которому будет спускаться с гор войско горцев, Зырянский вызвал в штаб Осычного и Драгомила и, поставив обоим задачи, отпустил их готовить людей к ночному бою.
А Заруба, взяв с собой пяток пластунов, отправился к егерям, чтобы найти у них в обозе кое-какие предметы, необходимые для обмана хиджретов.
Покопавшись в обозной фуре егерей, пластуны нашли лишь две пары грабель да пяток вил. Этот сугубо огородный инвентарь призван был в эту ночь играть роли дозорных.
Вбив во влажную землю садовый инвентарь, пластуны с помощью нехитрых махинаций с веревками и ветками, соорудили в необходимых местах весьма похожие силуэты дозорных: в лохматых папахах, брезентовых накидках, с ружьями за плечами и саблями на боку. Потянув за веревку, укрытую прошлогодней листвой и присыпанной землей, «дозорного» можно было заставить двигаться, бдительно «осматривая» местность справа – слева от себя.
Время близилось к полуночи, и Заруба, еще раз обойдя места для засад и осмотрев «дозорных», которые в темени ночи выглядели вполне натурально, приказал пластунам занимать места, приготовленные для засад, еще раз напомнив, что хиджретов нужно брать только живьем. Трупы их не нужны, потому что сказать они ничего уже не смогут…
Потянулось время ожидания. Самое, пожалуй, неприятное в работе разведчика – сакмагона - это часами лежать пластом, не шевелясь, как бревно. Ни изменить положение тела, ни шепнуть пару слов напарнику, ни чихнуть, ни, тем более, покурить – уже нельзя. Но потому они и называются пластунами, что способны на это. А, надо сказать, что далеко не каждый, даже опытный и владеющий всеми казачьими хитростями казак, способен стать пластуном . Особый склад ума и характера нужен для этого…
17. ЗАСАДА
Василь Дубовой стоял, вжавшись спиной в дверной проем сараюшки, стоящей на окраине селения. Его напарник Вареник – саженях в трех от него лежал за огромной колодой, на которой рубили дрова. Он был накрыт куском брезента и сверху засыпан листвой так, что казался продолжением колоды. Их «дозорный» находился как раз между ними и, время от времени, Вареник тянул веревку, заставляя «дозорного» «осматривать» окрестности.
Хоть глаза Василя и привыкли к темноте, и он держал в поле зрения и «дозорного» и колоду, за которой укрылся напарник, а слух его был обострен до предела, двое хиджретов появились пред ним совершенно неожиданно. Они возникли, словно выплыли прямо из воздуха, с обеих сторон от «дозорного», но что-то, видимо, показалось им не так, поскольку оба замерли, не делая никаких попыток убрать его. А колода и напарник были теперь скрыты от глаз Дубового силуэтами хиджретов.
Василь сделал шаг, выходя из своего укрытия, и обрушил свои пудовые кулаки на головы врагов. Но его кулаки рассекли только воздух, и опытный казак тут же сделал шаг назад, а в том месте, где он стоял мгновение назад, сверкнули молниями два клинка.
Дубовому ничего не оставалось, как схватить саблю, которую он заранее прислонил к дверному косяку, и наотмашь рубануть ею, стараясь достать ударом обоих противников. Один из них рухнул, перерубленный почти пополам, а второй вдруг исчез, и в тот же миг из-под колоды раздался сдавленный хрип. Дубовой шагнул к колоде и, чуть не споткнулся о два тела, которые переплелись так, что невозможно было понять, где свой, где чужой. Но вот тело, находившееся сверху дернулось и затихло, а из-под него, хрипя и кашляя, с трудом выбрался Вареник. Видя, что с товарищем происходит неладное, Василь помог ему приподняться и прислонил спиной к колоде. Вареник обнял его рукой за шею и, притянув его ухо прямо к своим губам, едва слышно прошептал: «Вин мэнэ вбыв, сука нэхрэщена…» И тут только Дубовой нащупал рукоять кинжала, торчащую у друга прямо под сердцем.
Василь перевернул тело врага и понял, что тот тоже мертв. Удар кинжала Вареника, видимо, пришелся ему в печень, потому что вся земля под телом хиджрета была залита кровью, которая тяжелыми толчками била из распоротого правого бока горца.
«Вот тебе и взяли живьем» - подумал Дубовой, вспомнив наказ атамана. Памятуя его же приказ никому не покидать своих засидок до особой команды, чтобы не помешать работать другим парам пластунов, Василь уселся на сырую землю рядом с телом друга. Вареник был еще жив - он тяжело и хрипло дышал, но дыхание его становилось все прерывистее, и вскоре он затих совсем.
Дубовой наощупь нашел и прикрыл глаза товарища, с которым прошел долгий путь от запорожских порогов до этого безымянного, Богом забытого селения, и огромным своим кулаком смахнул с глаза надутую ветром слезу…
Прошло немало времени, прежде чем он услышал из темноты чей-то тихий окрик «хлопцы, вы где?». Василь поднялся на ноги и так же тихо откликнулся. К нему подошел Лукьян Синица и, присев на колоду, шепотом спросил:
- Ну, что у вас? Взяли басурман?
- Не смогли живьем, - ответил Дубовой, - Больно резвые попались, пришлось насмерть валить.
- Хреново, брат, дело. Взяли живьем только троих нехристей, а наших потеряли четверых.
- Пятерых, – уточнил Василь. – Вареник около твоих ног лежит. Прибрал Господь казака.
- Ладно, брат Василь, жалкуй – не жалкуй над телом побратима – такая наша доля казачья, - сказал Лукьян, положив тяжелую руку на плечо Дубового. – Давай отнесем тело к остальным, к погребению готовить.
