Петр Смычагин - Горячая купель
— Ну, давай пособлю уж, — сжалился над ним Крысанов и, как ребенка, взял раненого под мышки. — Лезь, лезь, черт толстый. Не бойся, я тебе его подам, коль он тебе так нужен.
Ефрейтор понял, протиснулся в лазейку и протянул руки, чтобы принять сына.
— Сколь их тут, нечистых, набилось! — рассуждал Крысанов. — Как бы дознаться, который из них стрелял последний вот в эту дыру-т.
— На войне все стреляют, — мимоходом заметил Батов и юркнул вниз.
А Крысанов, спускаясь, все ворчал:
— Небось, вон ентот подшибленный птенец палил: вишь, его гранатой хватило. Так и не убег, ближе всех к дыре-т был.
Когда пленных вывели на улицу, — а набралось больше двух десятков, — Батов хватился: куда их девать? Он не только не знал в данную минуту, где располагается штаб полка или хотя бы батальона, — не знал даже, где его ротный командир и вся остальная рота. До начала наступления на этот дом они были на правом фланге. А теперь?
Во дворе только что занятого дома бегали санитары. Артиллеристы на руках вкатывали орудия и устанавливали на новых позициях. Подъехала санитарная повозка.
— Перекурим, хлопцы! — громко предложил Кривко, прохаживаясь возле пленных и с интересом осматривая их. Похлопал немецкого лейтенанта по карману, бесцеремонно, как свой, вытащил у него портсигар и принялся угощать всех, каждому давая прикурить от зажигалки, вмонтированной в тот же портсигар.
— Закуривай трофейных, — подошел он к Крысанову.
— Иди ты с этим дерьмом к черту. Я вот лучше махорочки...
Троих солдат Батов послал за пулеметами. Кого и куда направлять с пленными — решительно не знал.
— Батов! Батов! — услышал он совсем охрипший, перехваченный голос Седых. Тот трусцой бежал от дальнего конца дома, придерживая на боку планшетку и не обращая внимания на выбившиеся из-под пилотки светло-русые прямые волосы. — Где же тебя черт носит, милый человек!
Валиахметов бежал за ним, не отставая ни на шаг.
— Не знаю, куда девать пленных, — признался Батов. — Да и вести некому, людей мало.
— Назначь двух человек, связной покажет куда.
— Чадов! — позвал Батов. — Бери Крысанова и отведешь всю эту братию. Валиахметов вас проводит.
Подошли с пулеметами остальные солдаты взвода.
— Скорей, скорей! — торопил Седых. — Какого черта копаешься ты, милый человек! Надо занимать новые позиции... Я для вас там чудесный окоп оставил. Готовый!
Торопливо построив теперь уже совсем маленький взвод, Батов двинулся за Седых, крикнув на ходу Чадову:
— Обратно вернетесь вон к тому концу дома!
— Не беспокойтесь, не потеряемся, товарищ младший лейтенант, — окая по-вологодски, скороговоркой ответил Чадов.
«Чудесный окоп», оставленный для взвода Батова командиром роты, был обыкновенной канавой. По дну ее тянулись водопроводные трубы, зачем-то здесь раскопанные. Под ногами хлюпала вода, и липкая глина присасывалась к подошвам. Даже почти готовые брустверы были, их оставалось поправить и расчистить площадки для пулеметов.
За правым флангом, несколько впереди, на перекрестке улиц лежал перевернутый трамвайный вагон. За ним тоже прятались гитлеровцы. Но взводу Батова, крайнему слева, они не мешали. Где-то что-то горело, ветром несло клубы горького, удушливого дыма, то и дело затмевающего полуденное солнце. Дальние артиллерийские выстрелы и разрывы снарядов гремели всюду: впереди, сзади, с боков — и казалось, что весь город кипит, воюет, горит и нет никакой возможности определить, где проходит линия соприкосновения между противниками, и есть ли вообще такая линия.
Над головами пулеметчиков свистели снаряды. Вокруг окопа то и дело щелкали пули. Некоторые, не долетая, ударялись о камни мостовой и рикошетом с визгом взвивались над окопом.
Был момент, когда разрывы снарядов и мин, треск пулеметов и автоматов — все слилось в единый непрерывный звук. С бруствера и стенок сыпалась глина, точно из-под жернова, работающего в полную силу, и ровными струями стекала вниз, сгущая под ногами грязь.
Внезапно сверхъестественный гул сник, стали слышны отдельные выстрелы и взрывы. Не все и не сразу заметили, как из-за дома показалась толпа жителей города с белыми флагами. Впереди женщины катили детские коляски.
Огонь совершенно прекратился с обеих сторон. Кругом, где-то дальше от этого участка, грохотало, гремело, но здесь все смолкло при виде матерей и детей.
Пестрая толпа выплеснулась из двора, пересекла бульвар и газон — сейчас там все было срезано, изрыто, «перепахано». Люди спокойно дошли до проезжей части улицы. Впереди всех оказался седой старик с непокрытой головой и белой бородкой. В руках он высоко держал большой белый флаг.
Скоро передние приблизились настолько, что можно было бы, наверное, услышать разговоры, но толпа молча двигалась прямо на крайний окоп, где засел Батов со своим взводом. Солдаты, приподнявшись, напряженно смотрели на этих людей.
Но тут случилось то, чего никто не мог ожидать.
Немецкие орудия и пулеметы грянули разом. И не по русским позициям, а по своим людям.
Пронзительный крик пронесся по улице, покрывая злобный перестук пулеметов.
Снарядом пеструю толпу расщепило на четыре части.
Все, кто шел впереди, бросились вперед. Задние в ужасе отшатнулись от страшной середины и повернули обратно. Левое крыло шарахнулось влево, правое — вправо. Люди метались в безумном страхе, едва ли сознавая, куда бегут.
Седой старик с белым флагом затрусил было вперед, но, будто опомнившись, остановился, запрокинул голову. Флаг пошатнулся в его руках и лег на мостовую. Старик упал.
Через него перешагнули полный мужчина с бюргерскими усиками и пожилая женщина. Мужчина, подхватив ее сзади руками, хотел помочь, но она не могла идти и через несколько шагов упала. Мужчина склонился над ней и тут же рухнул.
Теперь вперед выскочили девочка и мальчик лет девяти-одиннадцати. Держась за руки, с расширенными от ужаса глазами, они бежали и были в каких-нибудь десяти метрах от окопа, когда пули настигли их. Мальчик, судорожно съежившись, перевернулся на спину, вздрогнул, выпрямился и затих. А девочка, лежа на боку, конвульсивно дергала ногой, выламывала руки, кричала.
Орудия, минометы и пулеметы — все ощетинилось огнем с нашей стороны. В воздухе дрожал тот лающий и воющий гул, в котором трудно различить отдельные выстрелы.
Батов перестал ощущать вес своего тела: словно ветром выхватило его из окопа. Нет, он не пополз, не пригнулся даже, а в несколько прыжков подскочил к девочке, подхватил ее на руки и вернулся.
Оспин оторвался от пулемета. Сержанта поразил отчаянно злой вид взводного: бешеные глаза, добела раздутые крылья носа. Той добринки во взгляде, что приметил Оспин совсем недавно на чердаке, как не бывало. Попадись ему сейчас фашист — не помилует.
На дне окопа возле трубы валялась доска. Солдаты ее подкладывали под ноги, чтоб не стоять в грязи.
— Кривко! — позвал Батов. — Положи доску вот здесь, рядом с трубой... Подержи ее. — Батов передал ему девочку. Она вскрикнула и снова погрузилась в забытье. Батов снял шинель и, свертывая ее, увидел на борту кровь.
— Товарищ командир, — встревожился Кривко, — ранен ты.
— Это давно. Уже подсыхает, — мазнул по щеке Батов.
— Да нет, нет! Вон ниже ремня...
Батов взглянул на Кривко, у того в глазах слезы. Именно они и привели в себя Батова. Кривко, этот непутевый человек, проведший жизнь в тюрьмах и ценивший людей не за совесть, а за страх — этот Кривко прослезился!
Батов оглядел себя: гимнастерка ниже ремня разорвана. Брюки — тоже. Из бедра подтекает кровь. «Пока все идет очень удачно», — подумал он. Расстелил шинель и сделал так, чтобы постель сравнялась с трубой. Взял у Кривко девочку, уложил ее и приподнял белое в голубых колечках платье, окровавленное по всему боку. Трусики слиплись от крови. Пробита, видимо, тазовая кость.
— Пакет есть? — спросил он у Кривко.
— Есть.
— Бинтуй! — И пошел, шлепая по грязи, к пулемету.
Знал ведь, давно знал Батов о зверствах фашистов, читал о страшных лагерях смерти, о душегубках, о диких расправах гитлеровцев на русской земле, ненавидел их. Но до сих пор ему все еще что-то мешало сделаться по-настоящему беспощадным к ним.
Теперь, стоя рядом с пулеметом, он готов был кинуться на вражеские стволы, не считаясь ни с чем. И было удивительно, что солдаты еще не бросились в атаку, хотя на их лицах Батов читал то же, что переживал сам.
— Товарищ младший лейтенант, ваше приказание выполнено: пленные доставлены на сборный пункт, — соскочив в окоп, доложил Чадов.
— Теперь знаем, куда их девать, — сказал Крысанов, улыбаясь и показывая щербатые зубы. — Ух, сколь их там, сердешных, собрано!
— Ладно, — сдержанно бросил Батов. — Сегодня больше не придется вести пленных.
