Василий Смирнов - Саша Чекалин
— Почерк у меня такой, неважнецкий, — оправдывался Саша.
С кухни заглядывал Виткмпка, чем-то озабоченный.
— Галя, принеси спички! — просил он.
Галя начинала оглядываться, искала глазами спички и, найдя, приносила в клюве коробок.
— Молодчина! — хвалил Витюшка.
— Всякое живое существо ласку любит, — рассудительно замечал чернобородый лесник Березкин, частенько заходивший к отцу условиться об охоте. Каждый раз, когда приходил лесник, у Саши появлялась надежда: а что, если возьмут наконец и его на охоту? Он умоляюще смотрел на отца, но Павел Николаевич, невозмутимо затягиваясь крепким махорочным дымком, говорил:
— За своим зверьем лучше ухаживай. И так у нас полный зверинец.
К вечеру один за другим появлялись Сашины и Витюшкины приятели.
В избе становилось шумно, кто-нибудь из ребят вступал в разговор с Галей. Галка прислушивалась, наклонив пепельно-серую, с черным лбом голову и вертя хвостом, потом каркала.
— Переспрашивает! — улыбались ребята, поглядывая друг на друга.
Галя начинала быстро-быстро каркать.
— Возражает, спорит, — догадывались они.
Затем следовали звуки отрывистые, гортанные, но похожие на человеческие, вызывавшие шумный восторг у ребят.
Научить разговаривать галку казалось Саше вполне возможным делом.
— Кар… Кар… — передразнивал он Галю, — ты лучше скажи: Галя, Галя. Понимаешь: Галя.
— Галя, — отрывисто отвечала галка, выжидательно поглядывая на него своими белесыми, с черным зрачком глазами.
Вскоре в характере галки выявилась еще одна черта. Надежда Самойловна сидела за столом, что-то шила. Рядом на полу возился с катушкой Мурзик. Саша и Витюшка тоже занимались своими делами — один мастерил клетку для кроликов, другой помогал.
Все шло своим чередом, тихо, спокойно.
Но стоило Надежде Самойловне отлучиться в сени, а ребятам на кухню, как со стола исчезли наперсток, иголка и пуговицы.
Долго все вместе искали пропажу, а когда, измучившись, бросили поиски и разошлись, сердясь друг на друга, Галя неожиданно захлопала крыльями и подала голос.
До этого она мирно сидела на перегородке над дверью и с любопытством поворачивала голову то в одну, то в другую сторону.
— Галя, ты не брала? — спросил Витюшка. Он уже раньше заметил пристрастие галки к блестящим вещам.
— Га!.. Га!.. — закричала Галя, отчаянно тряся головой.
— Галя, отдай наперсток и пуговицы! — наперебой требовали Саша и Витюшка. — Слышишь, Галя, отдай!
Но Галя продолжала сидеть на перегородке и каркать, очевидно «ругаясь» с ребятами.
На другой день Витюшка все же уличил галку в нечестных поступках. Заглянув в темный угол за перегородку, обнаружил он среди разного тряпья склад похищенных галкой вещей. Лежали там пуговицы, наперсток, иголка с ниткой, несколько медных и серебряных монет, рыболовные крючки Саши и даже перышки, которые недавно таинственно исчезли из пенала Витюшки.
— Воровка!.. — корили ребята галку, но наказывать не стали.
Галя соглашалась, что она воровка, и сама гортанно повторяла:
— Вор-р… Вор-р… — Очевидно, это означало, что она раскаивается в содеянном и сама себя клеймит позорной кличкой.
Хлопнув дверью, в избу зашел Илюша. Он тщательно обил веником снег с валенок и вежливо осведомился, все ли Саша сделал уроки.
— У меня порядок, — похвастался он, — задачки сразу решил и рассказ переписал.
Саша с сомнением посмотрел на своего приятеля: что-то не верилось в расторопность лежебоки Илюши. Саша стал одеваться.
— Далеко ли? — поинтересовался отец, вытираясь полотенцем у рукомойника. Он только что вернулся из леса.
— Пионерский сбор сегодня… О дисциплине… — в один голос заговорили Саша и Илюша.
— Давно пора вразумить вас, — ворчливо говорил отец, провожая ребят до калитки.
На дворе, услышав голос Саши, сиплым баском отозвался Мартик. Заворковали куры на насесте.
«Не забижает ли Мартика корова?» — тревожно подумал Саша, но задерживаться было некогда.
Только что по железной дороге, пересекавшей село, прошел пассажирский поезд. Огоньки исчезли за поворотом. Клубы серого дыма медленно таяли в звездном и светлом от луны морозном небе. Грохот поезда был слышен далеко, хотя состав, наверно, уже миновал Курьяново.
— Веселее у нас стало, как железную дорогу провели, — говорил Илюша, еле поспевая за Сашей в своих больших, не по росту, валенках.
В классе за столом вместе с вожатой Варей сидел секретарь песковатской комсомольской организации Ваня Колобков. В стороне, у окна, — Петр Иванович. Немного попозже пришла Александра Степановна. Ребята расположились кто на партах, кто на подоконниках.
— Смотри, и учителя пришли, — встревоженно прошептал Серега.
Ваня Колобков предостерегающе застучал карандашом по столу.
— Предоставляю первое слово учителю Петру Ивановичу, — сказал он, окидывая взглядом комнату.
Петр Иванович начал не сразу — подождал, пока все затихли.
— Как, ребята, скучно учиться в школе? — спросил он, улыбаясь.
Все молчали.
— Скучно, наверное, — продолжал Петр Иванович, — многие из вас, особенно из пятого и шестого классов, опаздывают. А другие и вовсе пропускают занятия. Оправдываются потом: дескать, домашние дела мешают. Так, что ли, ребята? — Старый учитель на минуту замолчал, отыскивая глазами заядлых прогульщиков. — Хотите знать, как я сам учился?
Глаза учителя глядели строго. Он провел рукой по седым волосам.
— Я очень хотел учиться. Так стремился, что трудно словами передать. Да что там говорить! Помните рассказ Льва Николаевича Толстого «Филипок»? Похоже, что он с меня этот рассказ писал. Точь-в-точь такая история со мной была. Родом-то я туляк, из-под Ясной Поляны. Лев Николаевич частенько к нам в деревню захаживал…
Долго говорил Петр Иванович. А в заключение предложил:
— Может быть, нужно освободить наших прогульщиков, тех, кто не хочет учиться, от школьных занятий? Как, ребята, освободим?..
На миг воцарилась тишина, потом сразу все заволновались, зашумели.
Ваня Колобков ерзал на скрипучем стуле и хмурился. Белесые крутые брови у него то поднимались, то опускались.
На комсомольских и общих собраниях он привык выступать. Там проще, яснее. А тут не знаешь, с какой стороны подойти к крикливым ребятам-школьникам, не знаешь, как вести дальше собрание. Сколько ни взывал Ваня Колобков, никто из ребят не желал организованно, по порядку брать слово и выступать. Все предпочитали кричать с места.
Среди общего гула голосов Ваня различил звонкий голос Саши и ухватился за него.
— Как это не ходить на занятия? Да у нас почти каждый день все новое проходят! — кричал с места Саша.
— А ты, Чекалин, выступи и скажи, — подзадорил Ваня и громогласно объявил: — Слово предоставляется Чекалину!
Саша спрятался было за спины ребят, но потом, тряхнув черноволосой головой, вышел вперед.
— И скажу… — заявил он, вдруг рассердившись, сам не зная на кого. Продолговатое смуглое лицо его побледнело. — Петр Иванович говорил про Филипка. В нашем классе тоже есть Филипок… — Саша поправился: — Филипп Сычев. Второгодник он, вот и важничает. Считает, что все знает. День ходит, а два дома сидит, да еще опаздывает. У нас он главный прогульщик…
— Фильке ходить далеко… — сразу же откликнулся с задних рядов его защитник белобрысый Пузан.
Все засмеялись. Жил Филька на два-три дома подальше чем кто-либо из остальных.
— Ты живешь ближе… — не остался в долгу Саша. — А в школу приходишь последним. Тянешься, как крот…
На передних партах среди девочек брызнул смех.
Голова Пузана сразу исчезла за чьей-то спиной. А угрюмый Лиходей, сидевший с ним рядом, показал Саше кулак. Ребята загалдели, зашептались, а Саша остановился, не зная, что говорить.
Варя ободряюще кивнула ему гладко причесанной русой головой. Отступать нельзя, да и не в привычке Саши, тем более что на него теперь смотрели десятки глаз.
— Предлагаю тех ребят-пионеров, кто опаздывает, пропечатать в стенгазете, — заявил он вздрагивающим от волнения голосом. — А Фильку… — он снова поправился: — Сычева предупредить. Не поможет — исключить из пионеров. — И решительно пошел на свое место.
— Эва махнул!.. — донесся до Саши сиплый голос Лиходея. — Больно строгий…
— Это как так исключить? — удивленно спросила сзади Зинка.
— Тебя тоже следует одернуть, — обернулся к ней Саша. — Трещишь больше всех на уроках, как сорока…
— Ишь, какой оратор выискался! — начала было обиженная Зинка, но замолчала, не встретив поддержки окружающих.
Филька вначале сидел спокойно, развалившись за партой, и внимательно разглядывал потолок в классе. Но потом, когда после Саши стали выступать другие ребята, также упоминая его имя, он перестал улыбаться, насупился. Выступила Александра Степановна, и Филька совсем упал духом.
