Валерий Вахромеев - Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945
Послали нас на так называемую линию Зигфрида. Дело в том, что на южной границе Германии с Францией и Бельгией была выстроена мощная оборонительная линия. Места эти низинные, заболоченные. В песчаном грунте были вырыты окопы, блиндажи и другие оборонительные сооружения. Нас, пленных, заставляли разбирать полусгнившие в болотистой местности бревна и складывать метрах в ста пятидесяти ровными штабелями. Огромные бревна, пропитанные болотной влагой, были тяжелыми и скользкими. Истощенные, голодные люди, стоя по пояс в темной и холодной воде, с неимоверным трудом вытаскивали бревна.
Облепив со всех сторон постоянно выскальзывающее бревно, мы взваливаем его на плечи. Шатаясь, падая, постоянно опасаясь быть раздавленными, несем его. Охрана ударами палок «помогает» нам. Ноги дрожат, подкашиваются. Одна мысль: «Только бы не упасть!» Болят стертые тяжелой ношей плечи. И так весь день, бревно за бревном.
На следующий день нас перебросили на другую работу. Теперь нас перевели на сухой, возвышенный участок оборонительных сооружений. Задача наша осталась прежней — выкапывать из песка и оттаскивать в сторону старые бревна. Утешает одно: носить их нужно недалеко.
Место это открытое, и солнце печет немилосердно. Конвоиры наблюдают за нашей работой, забравшись повыше на кучу песка. Военнопленные муравьиной цепочкой растянулись по линии окопов. Медленно, с трудом орудуют они совковыми лопатами. Когда внимание охраны несколько ослабевает, мы стараемся хоть немного отдохнуть. Я беру лопатой немного песка, краем глаза смотрю в сторону немцев. Если на меня они не смотрят, то замираю с приподнятой лопатой. Как только охранник поворачивает голову в мою сторону, продолжаю прерванное движение. Мои товарищи тоже, пользуясь моментом, изображают стоп-кадр. Если же немцы замечают нашу уловку, то сразу следует наказание: удары увесистой палки.
Был в нашей группе один паренек, такой изможденный и худой, что гимнастерка на нем висела как на вешалке. Желтая кожа обтягивала его не по-мальчишески старческое лицо. Все мы были тогда истощены, а он особенно. Он был не в силах уже поднять тяжелую лопату. Один из охранников сначала подгонял его выкриками: «Schnell, schnell!» Увидев, что тот все равно не шевелится, немец выхватил у него из рук лопату и показал, как нужно копать: «So! So!» («Так! Так!») Сунул ему в руки лопату и отошел в сторону. Я сказал бедняге, чтобы он хотя бы изображал видимость работы, иначе последует наказание. Он же в ответ все твердил: «Не могу я больше! Сил совсем нет, братцы!» Несколько немцев подошли ближе к нашей группе. Наш охранник снова закричал на пленного, тормошил за плечо, заставляя его работать. Затем толкнул его так, что тот упал на песок. Немец пнул парня сапогом: «Aufstehen!» («Встать!») Тот лишь смог встать на колени, продолжая бормотать: «Не могу я, братцы!»
Мы, почувствовав, что может произойти что-то ужасное, попытались подойти и помочь товарищу встать. Немец в ярости крикнул: «Zuruck!» («Назад!») Рассвирепев, он бил и бил ногами беднягу. Тот в ответ только закрывал руками голову. Тогда охранник снял с плеча карабин. Мы закричали нашему товарищу, чтобы он постараться скорее встать. Но от слабости он не мог даже привстать с колен, упираясь в песок руками. Приближалась развязка. Немец приставил дуло карабина к уху пленного. «Ребята, я не мо…» Раздался выстрел. Наш товарищ упал на песок, всю правую сторону головы снесло выстрелом. Желтый песок обагрился кровью, уцелевший левый глаз безжизненно смотрел на нас… Мы молча стояли вокруг, парализованные случившимся. Немцы, стоявшие поодаль, сняли на всякий случай с плеч свои карабины. Наш охранник, бледный, выругался и спихнул ногой убитого в им же вырытую канаву. Затем он приказал нам засыпать тело песком. Потрясенные и подавленные, мы отдали последний долг нашему товарищу по несчастью. Еще один из мучеников нашел последний приют в чужой и враждебной земле.
Тяжелая картошка
Однажды немецкий конвой повел нас, несколько человек пленных, искать лопаты в переднюю зону. В ней находились кухня и пустой барак. Эта так называемая «передняя зона» отделялась от нашего барака дополнительной оградой из колючей проволоки. Немцы ввели нас в пустующий барак. На полу возле входа лежали две лопаты, а несколько в стороне от них была насыпана большая куча картошки. Мы готовы были съесть глазами всю эту кучу. Конвой, заметив наше пристальное внимание к картофельной куче, быстро вывел нас с лопатами из барака.
По дороге в барак и в бараке перед моими глазами все стояла эта заманчивая куча желанной картошки. Мой живот тоже был не прочь отведать ее. Одна мысль вертелась в голове: как добраться до картошки? Утром, когда я шел умываться к водоразборной колонке, заметил, что колючая проволока, вернее ее нижний ряд, немного провисла. Если ее приподнять, то можно под ней проползти в переднюю зону и доползти до пустого барака. В голове сразу созрел план, и я стал ждать ночи.
Она выдалась лунной, хотя редкие облака нет-нет да и закроют ночное светило. Морозец был небольшой, градуса три. Я дождался, когда в нашем бараке все улеглись и заснули. Только один парень сидел возле печки и грелся. Решился сходить на разведку. Встал, прошел до туалета и посмотрел, что делает охрана. Часовой ходил вдоль колючей проволоки, подняв воротник шинели. Он то медленно приближался к воротам, то удалялся в глубь зоны. Все было тихо. Вернувшись в барак, я заметил, что парень у печки не обратил на меня никакого внимания. Улегся на нары. Одна мысль в голове: рискнуть или не рисковать? И все же я решился.
Выйдя на улицу, немного постоял на ступеньках, огляделся. Силуэт часового маячил где-то в отдалении. Тишина. Пригнувшись, добежал до колонки. Замер, спрятавшись за нее. Охранник, дойдя до конца, повернул обратно, идет в мою сторону. Я притаился за колонкой. Громко стучит сердце. Кажется, в ночной тишине стук его разносится далеко. Часовой прошел мимо, подошел к входным воротам лагеря. Заговорил с другим охранником у ворот. Они закурили. Голубой дым в лунном свете хорошо виден из моего укрытия. Я, подхватив заранее подготовленную палку, ползком направился в сторону колючей проволоки. Дополз до нее. Приподняв палкой проволоку, зацепляясь за колючки, переполз на другую сторону.
Проволока предательски зазвенела. Оглянувшись, вижу охранника, направляющегося в мою сторону. Вжимаясь в землю, дополз до угла пустого барака. Спрятался за угол и наблюдаю за охраной. Все тихо. Часовой прошел мимо пустого барака. Я жду, когда он повернет обратно. Сердце бешено стучит в груди, готово выпрыгнуть. Охранник прошел, тихо насвистывая, мимо барака. Легкий ветерок раскачивает сосну, и ее ветви тихо шелестят в вышине.
Охранник отошел далеко, и я, быстро подскочив к двери, открыл ее. Дверь скрипнула, заставив меня еще раз вздрогнуть. И вот она, заветная куча картошки! В темноте тускло сереет на полу барака. Быстро-быстро набиваю картофелинами штаны, карманы, кладу за пазуху в гимнастерку, все набил до отказа. Рад бы еще, да некуда. Растолстел, наверное, вдвое и стал похож на толстого запорожца в шароварах. С трудом поднялся с колен. Вышел на улицу и осторожно закрыл за собой дверь.
На улице все тихо. Луна по-прежнему ярко светит, шелестят ветви сосен. В душе у меня ликование, сколько еды я принесу! Но мне предстоит еще обратный путь, путь более трудный и опасный. Осмотрелся кругом. Охранника поблизости не видно.
На четвереньках, придерживая ворот гимнастерки, подползаю к дыре в колючей проволоке. Опять осмотрелся — часового не видно. Приподнял палкой проволоку и пытаюсь пролезть, да не тут-то было. Я так растолстел, что застрял в проеме, зацепившись за колючки. И вдруг я с ужасом вижу, что охранник уже развернулся и идет в мою сторону! А я, как в мышеловке, застрял под проволокой на открытом месте. Но охранник еще довольно далеко. Сильно рванувшись, слышу треск рвущейся ткани на спине и на коленке. Все же вырываюсь из цепких объятий и успеваю спрятаться за колонку. Холодный пот стекает по лбу, не хватает дыхания. Мимо проходит охранник. Он спокоен и тихо насвистывает что-то себе под нос. Теперь уже не страшно, я в своей зоне. Пронесло! Фигура охранника скрылась за поворотом, и я, уже не спеша, поднимаюсь на крыльцо барака.
В бараке тишина да храп уставших за день людей. У печки сидит тот же парень и греет руки. Он равнодушно проводил меня взглядом. Я, дотащившись до нар, стал выгребать картошку отовсюду и тихо складывать на доски. Теперь задача использовать всю добычу в течение этой ночи, так как хранить картошку негде — в бараке только голые нары. Если немцы утром обнаружат картошку, последует наказание. Беру несколько картофелин, сажусь у печки и режу их на кружочки. Режу, не очищая, прикладываю к раскаленной железной трубе печи. Картошка шипит, румянится и сама отваливается от печки по мере поджаривания. Сосед с удивлением наблюдает за моими действиями. В его широко раскрытых глазах вопрос, откуда столько картошки? А картошка шипит и падает на пол ароматными кружочками. Приглашаю и его принять участие в пиршестве. Долго мы сидели у печки и все ели и ели картошку, думали, что не насытимся. Но всему приходит конец. Животы наши раздулись, мучительно хотелось пить. Но нужно было дожарить всю картошку, и мы растопили печку докрасна. Жареная картошка отлетала и сыпалась на пол. Мы все подобрали, завернули в тряпки и разложили по карманам шинелей.
