Илья Маркин - Люди грозных лет
— Километров триста.
— Так мы сделаем так. Как выйдем к Днепру, — а это будет дня через три-четыре, там, конечно, мы задержимся надолго. Так вот ты садись-ка тогда в машину и поезжай домой. Отдохнешь малость, а самое главное — жене поможешь. Я-то знаю, как трудно им. Моя четверых родила и каждого с мукой. Сам ты приедешь, и настроение у нее поднимется и все такое, и если, как говорят, не дай бог случится что-нибудь, ты на машину ее — и в больницу.
От неожиданной перемены разговора Бочаров так смутился, что не мог ответить Велигурову. И удивленными и радостными глазами смотрел он на генерала, узнавая и не узнавая его. Лицо Велигурова было так серьезно, а глаза светились так добро и приветливо, что у Бочарова не появилось и тени сомнения в его искренности.
— Ответственность за твою поездку я беру на себя, — продолжал Велигуров. — В этом ты не сомневайся. Возьми с собой продуктов, я поговорю с замом по тылу, горючее у нас есть, машина хорошая, и поезжай спокойно. Ну, а теперь рассказывай, что так взвинтило тебя.
— Я уже говорил, Тарас Петрович, — тронутый душевностью Велигурова, мягко и спокойно заговорил Бочаров, — ослабли наши войска на фронте. Усилить их нужно, подтянуть все, пополнить и тогда продолжать наступление.
— Нет, нет, Андрей Николаевич, тут ты явно заблуждаешься. Мы сегодня с командующим битых два часа обсуждали все. Нам известно, что войска ослабли, растянулись, только остановить наступление нельзя, ни в коем случае. Только вперед, к Днепру, к Днепру. Подожди, звонит кто-то, — услышав звонок телефона, сказал он и, взяв трубку, ответил, потом повернулся к Бочарову и предостерегающе прошептал: — Тихо, Москва, кажется, сам Васильев.
— Да, я. Слушаю вас. Здравия желаю, товарищ генерал, — строго и отчетливо, все тем же веселым и уверенным голосом заговорил он в телефон и вдруг осекся, приглушенно кашлянул и уже робко и неуверенно ответил: — Да. Я докладывал. Так точно, отходит. К Днепру отходит. Откуда эти данные? Это данные разведки и вообще результаты всего хода боевых действий… Лично?.. Нет, лично нет. Бочаров был в войсках, вот только что приехал, докладывает.
Велигуров смолк, издал горлом хриплый звук, и сразу вся его полная фигура странно опустилась и расслабла. Тяжело дыша, он рукавом кителя вытирал пот со лба, беззвучно шевеля побелевшими губами, и непрерывно покашливал.
— Есть! Слушаюсь! — выдохнул он и, подавая трубку Бочарову, прошептал: — Тебя, докладывай!
— Здравствуйте, товарищ Бочаров, — едва взяв трубку, услышал Бочаров знакомый голос Васильева. — Откуда известно, что немцы отводят свои войска за Днепр?
— Я таких данных не имею, — начиная понимать, что об отходе немцев доложил в Москву Велигуров, сказал Бочаров, — я последних сведений разведки не знаю, был в войсках, там этого не чувствуется. Идут серьезные бои, немцы очень упорно сопротивляются, особенно на левом фланге.
— Так. Ясно, — остановил его Васильев. — Что наши войска? Какое их состояние?
Рассказывая, что видел при поездке в войска, Бочаров краем глаза смотрел на Велигурова. Тучный с багрово-красным лицом сидел он, опершись руками о стол, и, казалось, ничего не слышал и ни о чем не думал. Васильев изредка прерывал Бочарова, видимо что-то записывал из его доклада, просил уточнить то одно, то другое и был так спокоен, что это спокойствие передалось и Бочарову.
— Спасибо, товарищ Бочаров, — сказал Васильев и попрощался. — Попросите к телефону генерала.
Велигуров порывисто вскочил, схватил трубку и едва слышно сказал:
— Слушаю вас.
По тому, как, синея, наливалось кровью лицо Велигурова и как мелко дрожали его толстые пальцы, Бочаров понял, что Васильев отчитывает Велигурова.
— Есть! Слушаюсь! До свидания! До свидания! — поспешно проговорил Велигуров и, шумно вздохнув, осторожно положил трубку.
Лицо его было неузнаваемо. Глаза налились кровью. На шее вспухли толстые синие жилы.
— Вы понимаете, — с трудом проговорил он, останавливаясь напротив Бочарова, — немцы и в самом деле проводят перегруппировку и готовят удар. Есть решение остановить наступление.
Вновь зазвенел звонок, но это был не тот телефон, по которому говорили с Москвой.
— Послушай, кто там, — морщась, сказал Велигуров и безвольно опустился на стул.
— Ты, Андрей Николаевич? — услышал Бочаров голос заместителя начальника оперативного управления. — На Харьковском направлении немцы перешли в контрнаступление. Наш фронт прорван. Большая группа немецких танков развивает наступление на Харьков. Если нужно доложить обстановку подробно, я пришлю офицера с картой.
— Не надо, пусть не присылает, — скрипнув зубами, сказал Велигуров, — и так все ясно! Одним словом — опростоволосились! Ах ты, старый дурак, — обхватив голову руками, с нескрываемой болью продолжал он, — мало тебя били, черта красномордого. Увлекся, как мальчишка, поверил всему, поспешил в Москву доложить. Ах ты, дурень, дурень! И ничему ты за свою жизнь не научился.
Всего мог ожидать Бочаров от Велигурова, только не этого убийственного и, видимо, искреннего раскаяния. Он сидел, все так же обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Что же будет-то, а? Бочаров, что будет? — резко встав, сказал он не то о себе, не то о событиях на фронте.
* * *— И все же, комиссар, что бы ни болтали, а мы первые! — Распахнув китель и волосатой грудью навалясь на стол, густо басил Чернояров. — Чей полк первым оборону фашистскую проломил? Чернояровский! Кто в Касторную первым ворвался? Чернояровцы! Кто на личном «оппель-адмирале» командира немецкой танковой дивизии разъезжает? Чернояров! Вот кто!
Как и часто в последнее время, Панченко хотел возразить, но распаленное лицо Черноярова было так грозно, а мутные выпуклые глаза изливали такой гнев, что Панченко сробел и примиряюще сказал:
— Конечно, победили с блеском, как говорят — малой кровью.
— Точно! — взмахнул туго сжатым кулаком Чернояров и потянулся к Панченко. — Люблю я тебя, комиссар.
Он хотел обнять Панченко, но пошатнулся, взмахнул руками и чуть не опрокинул стол с закусками. Панченко вовремя подхватил его и усадил на табурет.
— Кто там? — услышав стук в дверь, грозно спросил Чернояров.
— Разрешите, товарищ майор? — входя в комнату, спросил Поветкин.
— А-а-а-а! Начальник штаба! — равнодушно протянул Чернояров и головой кивнул Панченко. — Налей-ка ему, комиссар, вот ту, пообъемистее.
— Спасибо. Я пить не буду, — отказался Поветкин.
— Как это не буду?! — вскинув требовательный взгляд, строго спросил Чернояров.
— Работы много.
— Работы, говоришь? Ишь ты, работяга какой, даже выпить некогда. Садись, говорю, бери стакан, вилку.
— Нет, серьезно. Я еще донесение не отправил, да и других дел множество.
— Та-а-ак! — угрожающе выдохнул Чернояров и с силой грохнул кулаком по столу. — Пренебрегаешь! Игнорируешь!
— Что вы, товарищ майор, в самом деле столько работы. Больше месяца непрерывно наступали, — пытался Поветкин успокоить Черноярова, а тот уже перешел грань разумного и, побледнев, обезумевшими глазами сверля Поветкина, бессвязно выкрикивал:
— Подкапываешься!.. Командовать захотел!.. На чужую славу заришься!.. Академика из себя строишь!..
— Ну, знаете ли… — вспыхнул Поветкин.
— Молчать! — гаркнул Чернояров и вскочил на ноги.
— В таком случае…
Поветкин не договорил и, хлопнув дверью, выскочил из комнаты.
— Куда? Стой! Назад! — хватаясь за кобуру пистолета, рванулся за ним Чернояров.
Панченко вовремя обхватил его руками и с трудом усадил на стул.
— Михал Михалыч, — задыхаясь, шептал он рвавшемуся Черноярову, — к чему это? Успокойся. Разве так можно?..
— Я ему покажу! Я им всем покажу! — слабея, все еще дико выкрикивал Чернояров. — И Поветкину этому, и Лесовых твоему, и тем в дивизии… Я им все припомню! Они еще попляшут у меня…
— Конечно, конечно, — поддакивал Панченко, — ты же командир, у тебя сила, воля… Ты же такое свершил…
— Подожди! Еще не то сделаю! — совсем слабо сопротивлялся Чернояров и вдруг залился неудержимыми пьяными слезами. — Обидно, понимаешь, больно, — по-детски всхлипывая, бормотал он в лицо Панченко, — работаешь, дерешься, себя не жалеешь, а они с претензиями. Ну будь бы они одни, а то и генерал и начальник штаба дивизии… Проверяют беспрерывно, присвоение звания задержали…
— Присвоят, после этого наступления обязательно присвоят. Я сам от начальника политотдела слышал, — чтобы успокоить Черноярова, соврал Панченко. — Чернояров, говорит, боевой командир, лучший из лучших, Красное Знамя, говорит, и звание подполковника сразу же, как затихнут бои.
— Красное Знамя… Подполковника?.. — по-детски радостно переспросил Чернояров и вдруг, начиная приходить в себя, опустил голову, скрипнул зубами и тихо проговорил: — Прости, Семен Прокофьевич, разнервничался я… Сколько же пережить пришлось.
