Михаил Шевердин - Вверяю сердце бурям
А вблизи надо действовать.
Это важно сказал Сахиб Джелял, добавив:
— Волею всевышнего пришел конец твоим беспокойствам, мужественная дочь моя. Будь же такой всегда. Счастья тебе в мечтах твоих, в жизни твоей.
Дрогнул его голос, и он отвернулся, вглядываясь в тень, возникшую на чуть поблескивающей спине могучей реки.
— О, увы мне! — как всегда картинно простонал поэт и летописец Али.
Самое плохое —
лучше плохого.
А плохое —
лучше самого плохого.
Увы мне, тысячу раз увы!
— Спасибо вам, Али, — просто сказала Наргис, и в словах ее прозвучало что-то вроде нежности, смешанной с жалостью. — Вы настоящий друг. И я никогда не забуду вашей... вашей доброты.
Но ничего не могло утешить поэта. Он все повторял: «Увы мне, несчастному!» — повторял даже тогда, когда он бережно и нежно поддерживал под локоть девушку на крутом спуске к воде и когда она, его несравненная, ступила ногой на борт пограничной шлюпки...
Свои вздохи он прервал только в тот момент, когда увидел, кто подал руку Наргис, когда она перешагнула через первую скамейку.
— Аллах велик, поверю ли я своим глазам, Баба-Калан!
— Неужели это ты, братец мой Баба-Калан! — воскликнула Наргис. — Каким образом?
— Потом объясню... Короче говоря, пока тебя, Наргис, прятали да через горы перевозили... Ну, словом, нам надоело служить прохвосту эмиру, мы взяли билет на гражданский самолет и в Термез... а тут вот и встречаем тебя... Как я рад!..
— Прощайте, друзья! — прозвучал голос с кормы.— Весла в воду. Нажать.
— Увы мне, увы! — стонал поэт и летописец. Он метался по берегу и стонал еще долго, и даже тогда, когда всплески весел стали чуть слышны и об исчезновении шлюпки можно было судить только по далеким всплескам брызг под веслами гребцов пограничников.
— А Мирза? А господин Мирза? — вдруг очень трезво проговорил Али. — Что делать с этим?..
Сахиб Джелял уже тяжело шагал вверх по едва видной в темноте тропе. Он задумчиво проговорил:
— Есть дела, которые вправе решать только женщина. Наргис! Ей причинил зло этот злосчастный человек, и только сама Наргис, моя достойная дочь, может решать и повелевать.
— И что же решила ваша достойная дочь? О, сердце мое!
— Наргис, в неизреченной доброте своей сказала: пусть идет и пусть... подумает о зле, которое он причинил людям. О, царь поэтов, великий Рудаки!
Есть темные тени на земле,
но тем ярче свет.
Иные, подобные
нетопырям и филинам,
Лучше видят в темноте,
чем при свете.
Когда они вернулись к костру, Катран уже держал коня Сахиба Джеляла под уздцы. Мирзы нигде не было видно.
— В путь! — приказал Сахиб Джелял.— Едемте, дорогой поэт, и знайте:
Наш мир — родник,
бежит, бежит.
Сколько существует —
закон его круговорот.
Что было лекарством,
станет ядом.
Что было ядом,
станет лекарством.
Время старит то, что было новым,
И со временем то,
что было старым,
Становится новым.
Много цветущих замков
рухнули в прах
И цветущими стали пустыни
и развалины.
======================================================
Шевердин Михаил Иванович
ВВЕРЯЮ СЕРДЦЕ БУРЯМ
Роман
Рецензенты: член СП СССР А. Р. БЕНДЕР и доктор исторических наук М. Г. ВАХАВОВ
Редактор И. В. Заленская
Художественный редактор А. 11. Кива
Технический редактор Т. И. Смирнова
Корректор Т. И. Красильникова
ИВ Л. 3244
Сдано в набор 15. 07. 87. Подписано в печать 03. 06. 88. Р—16151. Формат 84х108'/зг. Бумага типографская Л» 2. Литературная гарнитура. Вы сокая печать. Уел. неч. л. 23,52+0,31 вкл. Уел. кр.-оттиеков 24,04. Уч.-из«, п. 26,01+0,95 вкл. Тираж 60 000. Заказ № 172/131. ЦенаЙ-0; 1‘0 кДогово!
К» 214-85.
Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма. 700129 г. Ташкент, ул. Навои, 30.
Набрано и отматрицировано в типографии изд-ва «Таврида», г. Симферополь. ул. Генерала Васильева, 44.
Типография Кг 2 Государственного комитета УзССР по делам издательств полиграфии и книжной торговли, Янгиюль, ул Самаркандская, 44
